Марина Серова - Музей восковых фигур Страница 23

– Вас придется снять с поезда, – грустно произнес он.

– Зачем? – Мой голос будто доносился из преисподней.

– Судя по тому, что вы потеряли сознание и рефлексы замедленные, – у вас сотрясение мозга.

Голова и вправду гудела, и немного плыло перед глазами.

– Где мы? – спросила я неизвестно кого.

– В чистом поле, – ответил Николай. – Не доехали до Александро-Невского.

Мои губы слегка раздвинулись в некоем подобии улыбки.

– Ледовое побоище… Лицо закрыто забралом…

– Бредит… – сокрушенно покачал головой Игорь. – Видно, здорово приложилась головой.

По вагону прошелся ураган – это всех растолкал «заинтересованный» начальник поезда, кругленький мужчина предпенсионного возраста с крупным носом, изрытым оспинами, прибывший в сопровождении милиционера.

– В Александро-Невском будет ждать машина «Скорой помощи», а пока мы сможем поговорить?

Я кивнула и попыталась сесть.

– Ни в коем случае! – Врач решительно пресек мои попытки. – Лежите, не то вам станет плохо! Тошноты не ощущаете?

Я покачала головой. Честно говоря, во рту был отвратительный привкус, словно кошки устроили там общественный туалет. Но признаваться в этом совсем не хотелось.

– Что произошло? – спросил начальник поезда, наклонившись ко мне и сняв фирменную фуражку.

– Упала…

– Это мы знаем. Зачем?

– Не удержалась на ногах…

– Понятно. Но что вы делали в тамбуре в такое время?

Я прикинула, что именно соврать.

– Было плохо… Словно воздуха не хватало… Хотела подышать свежим воздухом, и закружилась голова…

Вроде бы звучит правдоподобно.

– Хорошо, в Александро-Невском вас отвезут в клинику и хорошенько обсле-дуют.

Я резко воспротивилась.

– Мне нельзя в больницу! Я должна быть в Питере по важному делу! Речь идет о судьбах людей! Поймите, это очень важно!

Мы препирались еще долго. Наконец начальник дал сигнал к отправлению поезда, но продолжал стоять на своем: мне надо в клинику.

– Я не против, только пусть это будет в Петербурге!..

За меня вступились соседи по купе.

– В самом деле, человек сам отвечает за свое здоровье. Что она будет делать в Александро-Невском? – сказал «Слава». – Мы втроем обязуемся присмотреть за ней и оказать необходимую помощь. Обеспечить охрану, в конце концов.

Препирательства затянулись. Наконец начальство сдалось.

– Хрен с вами. Если бы не падение, я бы оштрафовал вашу подружку за то, что она сорвала стоп-кран.

– Да мы ее в упор не знаем! – в один голос заявили три богатыря. – Просто соседка по купе! Мы даже не разговаривали в течение дня.

Все равно начальник не поверил. Махнул рукой и исчез.

Задержался только милиционер. Молодой парень с бритыми висками внимательно рассматривал мои шикарные ресницы, после чего спросил:

– Вы нам все рассказали? Может быть, имело место нападение? Судя по синякам?

Я слишком торопливо покачала головой.

– Нет-нет, я сама упала. Голова закружилась…

Сержант строго-настрого наказал парням:

– Смотрите за ней, как за собственным кошельком. Я проконтролирую.

Игорь и его друзья с поспешностью японских гейш закивали головами.

Когда милиционер испарился, я повернулась к молодым людям.

– Спасибо, ребята! Если вы такие молодцы, то помогите добраться до городского Управления внутренних дел в Питере.

Если бы не письмо из прокуратуры Тарасова, которое пробил для меня Мельников, то майор Пчелинцев меня просто бы не принял.

Майору было сорок пять, и выглядел он как Арлекин без грима. Про таких говорят: без мыла в задницу влезет. Глазки Пчелинцева бегали туда-сюда, словно вирус по компьютерной программе, на длинной переносице с горбинкой приклеились квадратные очки с тонкой металлической оправой.

Майор оказался из того типа людей, которые не спешили показывать «скелет, прячущийся в буфете». Тем не менее он охотно поделился информацией, касающейся Музея восковых фигур.

– Мокроусов, Солдатов, Прохоренко и ряд других лиц нам хорошо известны, – игриво начал рассказывать Пчелинцев, листая один из пухлых томов дела, которое значилось под номером 1211. – Дело в том, что в нашем Питере существует два Музея восковых фигур. Тот, который известен всей стране, гастролирует по большим городам. Другой же, его подпольный конкурент, прикрывающийся известным именем, на свой страх и риск занимается точно таким же бизнесом. Только уровень ниже, а наглости больше.

– Почему же вы, зная о подобной деятельности, не задержали эту группу? – спросила я.

– Собирались! Только не за использование чужого имиджа в своих целях, а за сокрытие доходов. Для того чтобы инкриминировать укрывательство в крупных размерах, приходится ждать. Наступает срок – получаем ордер.

– Хитро, – подивилась я. – Это напоминает мне дело Аль Капоне. Без зазрения совести отправлял людей на тот свет, а сел за сокрытие налогов.

– Точно! – радостно провозгласил майор. – Это единственное пока, за что мы можем зацепиться.

– А что, существуют и другие криминальные моменты? – спросила я.

– Есть. Около десяти лет назад Прохоренко организовал подпольный тотализатор. Боксерские бои. Мы узнали об этом совершенно случайно, когда погиб брат Прохоренко – Виктор Владимирович, мастер спорта по боксу. Погиб в результате несчастного случая – во время поединка. Дело о тотализаторе было закрыто – Прохоренко сумел отмазаться и купить всех свидетелей. Но подозреваемый был – боксер, с которым дрался Виктор Прохоренко. – Пчелинцев взял очередной том, раскрыл его на нужной странице и ткнул пальцем. – Если бы Прохоренко дал показания, то уголовное дело было бы закрыто еще тогда.

Я с любопытством посмотрела на страницу дела и обомлела. С фотографии на меня смотрело очень знакомое лицо. Фамилия была слишком известной, и не только для меня.

– Можно я позвоню в Тарасов? Нужно проверить одну информацию.

Глава 18

Шестеро гвардейцев стояли перед строем полка национальной гвардии. Полковник Шантэн, высокий мужчина с изможденным лицом и взглядом человека, который познал даже муки ада, был недоволен. Член Национального собрания пытался опорочить его гвардию.

– Один из шестерых – преступник, – заявил Жак Лозьен. – Вчера вечером он стрелял в мадемуазель Страсбург.

– Вы видели его лицо? – спросил полковник.

– Нет, он поспешно скрылся, и узнать его было просто невозможно.

– Тогда как же вы его опознаете?

– Есть один способ, – произнес бывший полицейский. – Если мы не ошибаемся, то под личиной гвардейца скрывается грабитель, который ограбил доктора Куртиуса, известного парижского скульптора, в 1771 году, а вчера пытался убрать свидетельницу – Мари Страсбург.

– Я повторяю свой вопрос – каким образом вы его опознаете?

– Мадемуазель Страсбург знает его лицо. Правда, она видела его не глазами, а пальцами.

– И что же? – насмешливо произнес Шантэн. – Разве пальцы могут видеть?

Жак Лозьен кивнул.

– Этим пальчикам такое вполне доступно. Мадемуазель Страсбург изучала анатомию и знает каждый бугорок на лице человека. Согласитесь, что у людей разные лица и у каждого свои отличительные черты.

Шантэн с презрительной улыбкой слушал то, о чем говорил член Конвента.

– Что ж, приступайте. Если вы понапрасну устроили этот фарс, мне ничего не будет стоить стереть вас в порошок.

Лозьен с твердостью каменной глыбы посмотрел в глаза полковнику и повернулся к Мари.

– Приступайте, мадемуазель.

Первым в шеренге стоял пожилой мужчина с седыми усами. Мари осторожно провела руками по его лицу, отчего тот слегка поморщился и задергал мясистым носом.

Затем женщина перешла к человеку сорока лет, чье лицо напоминало гнилую картофелину. Чувствительные пальцы скульпторши прошлись по дряблым щекам и коснулись морщинистого лба. Не то.

Третий.

Четвертый.

Мари остановилась возле следующего в шеренге гвардейца – мужчины пятидесяти лет, коренастого, с кривыми ногами. Она коснулась лица человека, затем пальчики снова пробежали по коже.

– Это он. Я узнала бугорок над левой скулой. Этот человек напал на меня 14 июля три года тому назад и пытался убить.

Глаза человека разверзлись, как два огромных высохших колодца.

– Да она ведьма! Меня нельзя было узнать! Она ведьма! Ведьма! Я все равно убью ее!

Обезумевший мужчина бросился на Мари и, вероятно, достиг бы своей цели, если бы Жак Лозьен не перехватил его занесенную для удара руку и не свалил на рыбную чешую булыжного покрытия.

– Ведьма! Ведьма! – кричал человек, бившийся в конвульсиях и изрыгавший арбузную пену на отполированные сапогами камни. Мари смотрела на него, слегка прищурив глаза.

Знаменитый скульптор доктор Куртиус умер в 1794 году, оставив наследницей Мари Страсбург.

Мари приняла дело, которое перестало приносить хороший доход. После смерти доктора она переименовала заведение, дав ему имя «Salon de Cire». Паноптикум был по-прежнему открыт для посетителей, но парижане больше занимались политикой, чем искусством.