Наталья Борохова - Адвокат инкогнито Страница 23

– Я посчитала, что информация является преждевременной.

– Да, но уголовное дело уже возбуждено и, как я понимаю, почти расследовано. У нас в стране гласность. Мы информируем читателей о новостях, в том числе в сфере наиболее громких расследований. Мне прискорбно об этом говорить, но похоже, что дело твоего мужа еще попадет на передовицы всех ведущих газет. Шила в мешке не утаишь.

– Да, но ведь адвокат обещает, что процесс будет закрытым, – возразила Виктория. – Значит, информация тоже будет закрытой.

– Отнюдь, – покачал головой главный редактор. – Спроси у своего адвоката. Он наверняка подтвердит, что процесс объявляется закрытым вовсе не для того, чтобы соблюсти интересы насильника и сохранить его инкогнито. Защищать от огласки будут имя пострадавшей. Ведь, как ты верно заметила, для женщины это позор.

– Значит, писать будут только о нем?! – возмущенно воскликнула Соболева. – А она даже не пострадает?

– Она уже пострадала, – мягко напомнил Виктор. – Сожалею, Виктория, но все именно так. Более того, я, как опытный газетчик, вижу, что из материала можно раздуть сенсацию: примерный отец семейства, видный ученый совершает нечто такое, что не укладывается в голове обывателя. Боюсь, для того чтобы показать всю глубину его падения, газеты займутся и тобой. Красивая молодая женщина, профессор, мать двоих детей, телеведущая и прочая, прочая… живет с мужем-насильником. Интернет взорвется от сплетен, вам приплетут такое, что и во сне не снилось.

– Господи, о чем ты говоришь? – воскликнула Виктория. – Ты понимаешь, что это разрушит мою жизнь, жизнь моих детей? Что нам останется после такого? Уехать из страны?

– Я понимаю тебя. Но как мне тебе помочь? Дать, как ты просишь, опровержение? Как верно заметил Стас, нет никаких оснований. Однако я готов закрыть глаза и сделать так, как ты просишь. Только не кажется ли тебе, что это тактически неверный шаг? Опровержение лишь усилит интерес к вашему делу и привлечет к нему внимание тех, кто по недоразумению пропустил первую заметку. Тебе оно надо?

– Значит, ничего нельзя сделать? – чуть не шепотом, в котором звучали слезы, спросила Виктория.

– Обещаю, что наша газета будет стоять в стороне от всей шумихи. Хотя, как я уже говорил, материал – лакомый кусочек… Я готов дать тебе трибуну для выступлений, если ты вдруг пожелаешь подать дело совсем с другой стороны. Что еще…

– Спасибо, Виктор, уже немало, – слабой улыбкой поблагодарила Виктория, словно только сейчас осознав глубину катастрофы, в которую ей суждено погрузиться с головой благодаря чудесному принципу под названием «Гласность».

– Конечно, я сохраню твое инкогнито для моих журналистов. Пусть ты и останешься для них безымянным профессором университета, которого я всегда рад видеть у себя, что бы там вокруг тебя ни происходило. Ведь ты еще придешь?

В его голосе звучало ожидание. Виктория не посмела ответить отказом. Во всяком случае – не сейчас.

Уходя, она уносила в сумочке маленькую белую визитку, на которой, помимо всех обычных реквизитов, значился еще и домашний телефон Виктора, написанный на обратной стороне знакомым размашистым почерком…

Глава 13

Может быть, звучит странно, но Аркадий привык к размеренному ходу следствия и даже сумел приспособить под него свою жизнь.

Для Соболева мало что изменилось. Он так же по вечерам готовил конспекты лекций, проводил занятия в университете, обсуждал с коллегами планы на очередную научную конференцию. В семье тоже все казалось спокойно. Маша и Петя ни о чем не подозревали, а Виктория успокоилась и даже нашла в себе силы встать на его защиту.

Хотя, конечно, он понимал, что его нынешнее положение, его свобода – не более чем иллюзия, которая так же непрочна, как карточный домик, и разрушится по первому же мановению властной руки. Следователь, а за ним и судья легким росчерком пера решат за него его же судьбу на ближайшие годы, и он отправится в тот мир, который уже показал ему свою сущность.

Те два дня, проведенные в изоляторе временного содержания, стали для него своего рода откровением, страшным потрясением, пережить которое ему удалось с трудом. Как можно жить в таком кошмаре целые годы: есть, спать, общаться, улыбаться, когда это необходимо, выполнять нехитрую работу, участвовать в тюремной самодеятельности, писать бодрые письма домой, ему представлялось плохо. Да, честно говоря, он старался об этом не думать. Спрятать голову под крыло, где уютно и тепло, где не властны пролетающие над тобой ветры, – позиция страуса, которая ему сейчас оказалась самой близкой.

И вдруг его хрупкий мир был потрясен до основания известием о том, что следователь планирует провести очную ставку с потерпевшей. Аркадий ощущал себя так, как чувствует себя обычно жертва, которой предстоит еще раз, лицом к лицу, встретиться со своим обидчиком. Он не говорил жене, как, впрочем, не решился признаться и адвокату, что предстоящая встреча пугает его, что он чувствует ужас при мысли о том, что ему придется опять увидеть ту женщину, слышать ее голос, ощущать на себе ее взгляд, полный… ненависти. Чего же еще? Она винит его в том, что произошло. И хочет свести с ним счеты. Маленькая заметка в газете уже показала, что женщина способна на все. Она желает мстить и не остановится, пока не втопчет его в грязь, утрамбует ногами землю и водрузит на том месте крест…

– Процедура совершенно несложная, – говорила ему Дубровская, когда они холодным ноябрьским днем направлялись в следственное управление на очную ставку. – Вам не из-за чего волноваться. Для начала допросят потерпевшую, вернее, она сама даст показания. Потом следователь попросит вас рассказать о событиях той ночи. В конце вы сможете задать друг другу вопросы. Вот и вся недолга.

Но это было не все… Адвокат упустила из виду, каково будет ему встретиться с героиней своих кошмаров наяву. Вернее, она и не представляла, что сейчас творится в душе ее подопечного. А у него было такое чувство, что его ведут на свидание с женщиной, которая сама его изнасиловала, причем извращенным способом. Будет забавно, если в кабинете следователя у него помутится сознание.

– Иногда, правда, мои клиенты ощущают небольшой дискомфорт. Их можно понять. Трудно испытывать положительные эмоции, если напротив сидит человек, который говорит о тебе не самые приятные вещи. Но к ситуации нужно относиться проще, – заметила адвокат, словно не замечая терзаний своего клиента. – Считайте, что это хорошая тренировка перед решающими соревнованиями. Как вы понимаете, потерпевшая будет участвовать во всех судебных заседаниях. Поэтому лучше к ее присутствию подготовиться заранее. Кроме того, вам наверняка захочется услышать суть обвинений из ее уст.

Аркадию этого совсем не хотелось. Будь его воля, он бы до конца полемизировал со следователем, а потом и с судьей. Если уж так необходимо, можно было бы поступить проще – дать ему прочитать ее показания в протоколе допроса. Но сводить их лицом к лицу… Брр-р! Соболев внезапно почувствовал озноб.

– Елизавета Германовна, – затравленно взглянул он на адвоката. – А нельзя как-нибудь обойтись без всего этого?

Та удивленно посмотрела на подзащитного, очевидно, не понимая, чем вызван его странный вопрос.

– Никак нельзя. Нам нужно знать позицию обвинения.

Сдалась ей та позиция! Что до него, ему она совсем неинтересна. Неужели он такой трус? Нет, он никогда не считал себя таковым. Он никогда не тушевался перед противником. Правда, до сих пор его противниками могли быть разве что научные оппоненты, которые порой были очень агрессивны, стремясь развалить стройную структуру его доводов, лишить его уверенности. Но у него всегда находились для них меткое слово, изящный афоризм, точная цитата, и публика, кивая головами, аплодировала его находчивости и таланту ученого. Но теперь, когда ему предстояло вступить в поединок всего с одной женщиной, он испытывал робость и почти суеверный страх.

Причем женщина не была доктором наук, а подвизалась в университете кем-то вроде лаборантки, являлась представителем младшего технического персонала. Да он никогда и не замечал таких, как она, и, честно говоря, не совсем понимал, в чем заключается ее работа. Она что, мыла пробирки? Готовила столы для занятий студентов, а вечерами, для дополнительного приработка, протирала на кафедре полы? Таких, как она, Аркадий всегда вежливо величал «голубушка», не беря на себя труд запомнить имя, а тем более отчество. Нет, он считал себя очень вежливым и корректным, просто в мире большой науки место всяких там ассистентов и лаборантов, секретарей и специалистов было скромным, где-то там, за ширмой. Хотя, конечно, он понимал, что кто-то должен выполнять черновую работу. Знал, что полы в его кабинете сами собой не моются, что колбаса и сыр, которые появляются на их столах во время очередной защиты диссертации, не режутся сами собой, а готовятся чьими-то заботливыми, умелыми руками. Но какое ему было до всего этого дело?