Викас Сваруп - Шесть подозреваемых Страница 25

У кинотеатра с визгом тормозит полицейский фургон. Оттуда дрессированными кроликами выпрыгивают служители закона, чтобы наставить на Мохана грозные дула карабинов.

— Он, что ли? — тычет пальцем полицейский инспектор.

— Он! — взвизгивает подоспевший управляющий кинотеатром. — Это Ганди-баба! Вот кто во всем виноват!

Инспектор хлопает по ладони дубинкой.

— Вы арестованы, Ганди-баба.

— Арестован? За что? — говорит Кумар, прижимая к окровавленному носу платок.

— Статья триста седьмая: покушение на убийство. Статья четыреста двадцать пятая: злоумышленное причинение вреда имуществу, статья триста тридцать седьмая: создание угрозы личной безопасности окружающих, статья сто пятьдесят третья: подстрекательство к беспорядкам. Идемте, довольно с нас ваших выходок.

— Но я вовсе не Ганди-баба. Меня зовут Мохан Кумар. Я был государственным административным чиновником, — высокомерно иедит он, выпрямляясь во весь рост.

— Называйте себя как пожелаете. Вы арестованы. — Инспектор подает знак своим людям: — Уведите его.

«Тихар» — это тюремный комплекс, включающий в себя семь блоков и расположенный в западной части Дели. Рассчитанный на семь тысяч узников, теперь он вмещает семнадцать, из которых девять тысяч находятся здесь в ожидании суда.

Начальник охраны — седеющий рыхлый мужчина с несколькими обвислыми подбородками. Кумар стоит перед ним в робе заключенного и весь кипит от плохо сдерживаемого гнева.

— Добро пожаловать, сэр, — заискивающе скалится начальник охраны. — Столь высокие гости для нас большая редкость.

— Вы же знаете, мне вообще здесь нечего делать! — кипятится Мохан. — Судью, который приговорил меня к четырем месяцам предварительного заключения, надо бы проверить на предмет психического здоровья. Ладно, я надеюсь, вам уже звонил комиссар полиции?

— Да, сэр, — кивает начальник охраны. — Господин комиссар велел хорошенько о вас позаботиться. Вам отведут место в камере строгого режима вместе с Баблу Тивари.

— Баблу Тивари? Известный гангстер?

Очередной кивок.

— И что здесь хорошего?

— Сами увидите, сэр. В «Тихаре» все немного не так, как кажется. Идемте, я покажу вашу камеру.

И он ведет Мохана длинными узкими коридорами, позвякивая внушительной связкой ключей. У тюрьмы довольно чистый, ухоженный вид; разве что в ноздри бьет неприятный приторный запах, напоминающий то ли о больничной палате, то ли о скотобойне. Мужчины минуют внутренний двор, где арестанты, построившись в ряд, выполняют физические упражнения.

— Мы в «Тихаре» делаем для перевоспитания заключенных все, что в наших силах, даже ввели программы йоги и випассаны,[85] — с гордостью рассказывает провожатый. — Кроме того, у нас замечательная библиотека с читальным залом.

Искомая камера строгого режима располагается в южном тюремном крыле.

— Размеры у нас стандартные, семь на десять футов, — предупреждает начальник охраны, отпирая дверь с толстой железной решеткой. — Это самое просторное помещение; вообще-то мы сделали его из двух. И посмотрите-ка, что у нас тут…

Они заходят внутрь, и Мохан хлопает глазами от изумления, увидев бежевый ковер во весь пол, небольшой цветной телевизор и даже мини-бар. На нижней койке двухъярусной кровати, завернувшись в коричневое одеяло, спит человек в тюремной робе.

— Добро пожаловать в заключение в стиле VIР, — скалит зубы начальник охраны.

Мохан выдавливает из себя кривую улыбку.

— Надо учиться довольствоваться малым. Но знаете, я бы предпочел одиночество. Может, переведете этого парня, Тивари, в другую камеру?

— Послушайте, сэр, здесь вам не гостиница, чтобы мне селить клиентов по своему произволу, — запальчиво отвечает начальник охраны. — Баблу останется тут, потому что его связи не в пример лучше ваших. — С этими словами он осторожно хлопает спящего по плечу: — Прошу вас, Тивари-джи, просыпайтесь.

Узник садится и потирает глаза. Это низенький человек с круглым, чисто выбритым лицом и длинными гладкими волосами, ниспадающими на лоб.

— Что вам нужно, сахиб? — сонным голосом осведомляется он, потягиваясь и сладко зевая.

— Позвольте представить вам нового соседа. Знакомьтесь, Мохан Кумар, государственный административный чиновник.

В глазах Тивари загорается любопытство.

— Это не вас называют Ганди-баба?

Кумар молчит, зато конвоир согласно кивает:

— Все верно, Тивари-джи. Большая честь — принимать в наших стенах столь выдающуюся личность.

— Надеюсь, меня он не станет перевоспитывать? — ворчит Баблу. — Между прочим, вы достали мне новую сим-карту для мобильника?

— Тише, — шипит тот, озираясь по сторонам. — Даже у стен есть уши… Завтра ее пришлют.

Железная дверь закрывается с лязгом, от которого у Мохана долго еще звенит в голове. Баблу подходит, шаркая ногами, и протягивает правую ладонь.

— Здравствуйте.

Среди наколотых якорей и змей Мохан видит следы от шприцев на сморщенной коже. И, закусив губу, принуждает себя пожать руку гангстеру.

— В общем, устраивайтесь, — роняет Баблу.

А сам достает из переднего кармана «Нокиа», набирает помер и, свободной рукой почесывая пах, начинает с кем-то вполголоса разговаривать.

Мохан с неохотой лезет на верхнюю койку. Простыня усеяна пятнами, тонкий матрас покрыт бугорками. Воздух пронизан сыростью — кажется, она сочится прямо из стен. Со стороны двери дует сквозняк, и Кумар натягивает на себя одеяло. Но ткань ужасно истрепана и «кусается». Мохан глотает подступившие к горлу слезы.

В полдень приносят обед на стальной тарелке — четыре роти, овощной бульон и миска с жиденьким дхал.[86] Кумар находит еду безвкусной и неаппетитной и, пожевав один роти, отодвигает от себя тарелку. Баблу Тивари внизу даже не притрагивается к обеду.

Мохан лежит на койке, терзаясь от голода, и притворяется, будто читает журнал. В какой-то момент его начинают одолевать грезы о курице под соусом по-индийски и крепком виски. Открыв глаза, он видит парящий в воздухе бокал, в котором плещется золотая жидкость. Рядом невесть откуда материализуется голова без тела. Оказывается, это Баблу заглядывает снизу.

— Не желаете пропустить стаканчик?

— А что это? — спрашивает Кумар.

— Шотландское виски. Двадцать пять лет выдержки.

Мохан помимо своей воли облизывает пересохшие губы.

— Я бы не отказался сделать глоточек, — признается он, устыдившись собственной слабости.

— Тогда — ваше здоровье, — отзывается Тивари. — Правильно: все эти ваши Ганди-штучки хороши на воле, а не здесь.

Узники поднимают бокалы, положив начало знакомству.

В четыре часа пополудни камеру вновь отпирают.

— Идем, — говорит Баблу, — пора подышать свежим воздухом.

Мужчины выходят во внутренний двор величиной с половину футбольного поля, где гуляют примерно полсотни заключенных разного возраста и телосложения. Здесь можно увидеть и высохших старцев с развевающимися бородами, и юношей, которым, судя по их виду, не дашь и пятнадцати лет. Кое-кто играет в волейбол, другие сгрудились у радиоприемника; несколько человек просто сидят поодаль и разговаривают. Узники приветствуют Баблу с большим почтением, недвусмысленно дающим понять, кто здесь главный. И только мужчины, сидящие в углу, не обращают на него никакого внимания.

— А это кто? — любопытствует Мохан.

— Не заговаривайте с ними. Даже близко не подходите. Это иностранцы из страшной группировки «Лашкар-э-Шахадат». В прошлом году покушались взорвать Красный форт.[87]

— Почему их не держат отдельно, раз они особо опасны?

Тивари ухмыляется:

— Вы, братец, тоже в числе особо опасных.

Кумар кивает.

— А вы за что здесь?

— Да за все. Пожалуй, в Уголовном кодексе Индии не осталось такой статьи, которую бы я не нарушил; теперь вот ожидаю разбирательства. Только ничего эти судейские не докажут. Вообще я в Тихаре по собственному выбору. Тут безопаснее, чем снаружи.

С этими словами он идет поболтать с парой арестантов бандитского вида. К Мохану тут же приближается молодой человек и припадает к его ногам. От незнакомца пахнет грязью.

— Аррэ, ты кто? — шарахается от него Кумар.

— Говорят, вы — Ганди-баба, — робко подает голос юноша. — Я хотел засвидетельствовать почтение и попросить о помощи. Меня зовут Гудду.

— За что сидишь? — осведомляется Мохан.

— Украл у пекаря булку хлеба. Я здесь уже пятый год. Меня каждый день избивают, заставляют чистить параши. А я так тоскую по маме. Очень хочу к ней. Я знаю, вы можете меня вызволить… — Он заливается слезами.

— Иди, иди отсюда, — отмахивается Кумар. — Послушай, я такой же заключенный, как и ты. Мне сейчас не до чужих забот, самому бы сначала выбраться. И не вздумай никому рассказывать эту чушь про какого-то Ганди, договорились?