Дмитрий Хоменко - Красная Шапочка. История одного расследования Страница 25

— Какая, вручить премию «гражданину года»? — съязвил Бегемот, но Пятачок воспринял его вопрос серьезно и спокойно.

— А почему бы и нет? — удивился он и не удержался, чтобы уже со злостью добавить. — Если бы не ты, я бы сделал это уже сегодня. Но ничего, не сегодня, так завтра. Какая разница. Я свое получу, а вот в том, что это нужно тебе, я сильно сомневаюсь.

— Я тоже, — задумчиво заметил инспектор. Потом он вдруг понял, что есть еще один вопрос, который беспокоит его едва ли не больше, чем предыдущие. — Зачем вообще это кому–то надо? Почему такой странный выбор: Микки, Рапунцель, Нестор, ты, в конце концов?

— И ты, — продолжил с ехидством этот ряд поросенок. — Чего же ты скромничаешь? Ты же такой умный, — раскрыл преступление, которого не было. Так неужели не понимаешь, что происходит?

— Нет.

Теперь уже Пятачок смотрел на своего собеседника с неприкрытым высокомерием. Похоже, у него в голове даже мелькнула мысль выставить кота за дверь, но, в конце концов, он не смог отказать себе в удовольствии продемонстрировать свое превосходство еще в чем–то.

— Один заболотный сумасшедший сказал как–то замечательную фразу, даже не подозревая, насколько окажется прав: «Если долго смотреть в бездну, бездна, в конце концов, начинает смотреть на вас». Открою тебе одну маленькую тайну: Железному Дровосеку нет надобности смотреть в зеркало, потому что он и есть тот другой, на которого смотрим все мы и на которого списываем все свои извращенные желания. Просто теперь пришло время ему посмотреть на нас. И он смотрит, и выбирает. Выбирает с каким–то особым, извращенным цинизмом. Вы долго играли словами о Высшей Любви, Высшем Разуме и Высшей Силе, так получите теперь Рапунцель, Микки и Нестора. И будут еще им подобные. Ты, например, или я… Чем мы не воплощение всех трех добродетелей? Может, мы вообще — два проявления единого целого. И еще не известно, кто из нас настоящий, а кто — отражение в зеркале.

— Но не все ведь смотрят в твое пресловутое зеркало, — возразил ему Бегемот, чем вызвал новый приступ смеха.

— Не все, — согласился с ним Пятачок, заранее наслаждаясь подвохом, заложенным в его согласии. — Например, новое поколение, «поколение двух секунд», как я их называю. Есть такая забавная фишка в телефонной связи, — первые две секунды разговора не оплачиваются. Вот они и наловчились этим пользоваться, а потом и на остальное распространили этот принцип. Вся их жизнь поделена на «две секунды». «Бери только то, за что не придется платить», — вот их главный девиз. А если где–то и не получается, то на помощь приходят всевозможные «акции», в которых они не способны за «две секунды» распознать ловушку для идиотов. Для них даже смерть — всего лишь одна из возможностей уклониться от уплаты счетов, «выйти из игры», так сказать.

— Тем более не понимаю, зачем тогда нужна вся эта затея?

— Я начинаю сомневаться в твоей способности к умозаключениям, Бег. А может, ты просто боишься открыть глаза? Каждому свое, Бег: дятлам — радость стукачества, козлам — халявные совокупления, «хламыру» — роскошь, переходящая в эзотерику, даже коммунистам — цветики–семицветики. Только все это — отражение, Бег. А по другую сторону — бездна. Бездна, которая смотрит на нас. И она ждет тебя за дверью моего дома.

16

Дверь за Бегемотом закрылась. Только закрыло ее маленькое существо с невообразимо большими ушами на этот раз с внешней стороны и тихонько пристроилось позади кота. Сам инспектор долго стоял на месте, не решаясь сделать первый шаг в колючий кустарник. Ему нужен был какой–то толчок, чтобы взять себя в руки, и он надел наушники и включил свой знаменитый плеер. Реквием под измененным и странным названием «lacrymosa» в готической обработке Evanescence звучал довольно угнетающе, но куда уместнее, чем доносящиеся с главной поляны звуки джаза, этого изобретения отверженных бесцеремонно позаимствованного у них отстранившимися. «Дятлы… Как всегда дятлы…», — подумал инспектор, едва выбравшись из колючих зарослей, немного подпортивших его внешний вид. Огромная толпа лесных дятлов в самых немыслимых обличьях все как один выжидающе смотрели в его сторону, будто надеялись увидеть самого Чебурашку и возвестить о его приходе весь мир. Бегемот смотрел по сторонам, всматривался в их одухотворенные лица и ежесекундно удивлялся тому, как плохо он знает жизнь. Некоторые знакомые лица, обезображенные мерцанием праздничных гирлянд, даже заставляли инспектора на мгновение останавливаться. Когда пошли стройные ряды лесорубов, Бегемот перестал оглядываться по сторонам и старался смотреть только себе под ноги. Не страх заставил его опустить голову вниз, а дикое нежелание увидеть в этих многочисленных стеклянных глазах маленькую никчемную блоху, которую каждый из них мог запросто раздавить одним привычным движением. А некоторые, как облаченные в украшенную всевозможными знаками отличия форму братья Гримм, просто не могли устоять на месте от этого навязчивого желания. «Почему среди них так много извращенцев?», — мысленно спросил самого себя Бегемот, перед тем как божественная мелодия «Flowers of the Sea» Эры стала вливаться в его уши. «Цветы, — вот чего им не хватает для полноты картины», — подумал кот и попробовал восполнить сей недостаток в своем воображении. Но открывшаяся его взору реальная картина не позволила ему отвлечься: за лесорубами расположились все лесные козлы в самых немыслимых нарядах, но с обязательной перламутровой бабочкой на шее. Они старались держаться подальше друг от друга, и, обмениваясь злыми взглядами, наслаждались обществом самых непредсказуемых самок с букетами увядших цветов в руках. Те в свою очередь изо всех сил старались уцепиться козлам под руку и наперебой громко смеялись после каждого козлиного замечания, брошенного вдогонку проходящему мимо инспектору. И только кролик Степашка усиленно игнорировал Бегемота, сосредоточившись на исполнении под гитару одной из своих жизненных песенок, уникальность и неповторимость которых состояла в том, что ни в одной из них звуки никогда не совпадали с нотами, несмотря на ограниченное количество и тех и других. Потом в массах снова появилась стройность, так как за козлами следовали празднично наряженные школьники, которые никак не могли понять, что и где они потеряли. Единственное, что их по–настоящему интересовало, это многоголосые копошащиеся клубки, обещающие рано или поздно перейти от флирта к совокуплению.

Перестав быть на какое–то время центром всеобщего внимания, Бегемот стал мысленно подбирать слова для своей будущей речи. «Я тот, кто подобно величайшему исследователю органической массы Адольфу Павлову, верит, что люди когда–нибудь пройдут свой эволюционный путь до конца и станут равноправной и естественной частью животного мира. Я верю, что рано или поздно эльфы перестанут противопоставлять себя остальному миру, и, уже не таясь, займут подобающе их смекалке и находчивости место в лесном обществе. И тогда исчезнут последние препятствия на пути создания единого Высшего Разума». Или так: «Я нисколько не сомневаюсь, что лесное общество движется в единственно верном направлении. На этом сложном пути нас ожидает много препятствий, самым сложным из которых будет собственное понимание каждого здравомыслящего гражданина того минимального вклада, который каждый из нас должен внести для успешного завершения начатого много веков назад дела. Что касается сознательности и приверженности общим идеалам, то здесь не должно возникнуть никаких проблем. Так как даже юный хомячок, с не до конца сформировавшимися моральными устоями, не видит для себя иного пути в жизни, кроме кропотливого труда на благо всего общества. Я нисколько не сомневаюсь, что в этой борьбе противоречий и единстве устремлений и кроется та Высшая Сила, которая подымет наш лес над остальным миром, и даже заносчивым сверх меры Заболотьем, которое на самом деле неспособно выдавить из себя ничего более значимого, чем бабл гам и тамагоччи». А можно начать с риторических по своей сущности вопросов: «Чего мы хотим? Что движет нами в этой жизни? Что на самом деле кроется за всеми этими банальными совокуплениями, которым мы с такой легкостью предаемся? Может все дело в самой заурядной физической потребности, которая ничем не отличается от нашего постоянного желания есть, пить и спать? Возможно, мы, просто не задумываясь, исполняем наш рутинный долг перед будущими поколениями, появление которых на свет зависит от нашей доброй воли и определенного усердия? Или того хуже, совокупление — это всего лишь проявление наших комплексов, возможность хоть как–то компенсировать все то, чего нам не хватает в повседневной жизни? Нет, нет и еще раз нет, скажу я вам. Совокупление — это только видимая вершина грандиозного айсберга под названием Высшая Любовь. Разве не ради блага ближнего своего совокупляем мы этого самого ближнего? Откройте глаза, и вы поймете, что даже пресловутые козлы ничто иное, как невинные агнцы, которые то ли порицают заблудшую самку, то ли скорбят по ее загубленным добродетелям. Но, все же, превозмогая внутренний протест, со слезами на глазах привносят маленькую радость в лишенное смысла существование таких падших особей и отдают частицу себя, которой, возможно, так не хватает их родным и близким». Каждый из перебранных вариантов в равной степени подходил для того словесного поноса, с помощью которого Бегемот надеялся хоть как–то абстрагироваться от претившей его естеству отведенной лесничим роли. Всего–то и нужно, что уподобиться в манере изложения то ли мэру с его заунывностью, то ли ежику–неофиту с его энтузиазмом, то ли Нестору Долгописцу с его одержимостью скрытым предназначением глупых монологов. Но, достигнув центральной поляны и увидев перед собой бесчисленные «хламырные» маски, давно поглотившие истинные лица, инспектор отказался от своей затеи со стебом и решил просто повторить текст за суфлером, выполнив, таким образом, ритуал публичного унижения или возвышения, это уж с какой стороны посмотреть. Изголяться же перед пресыщенной зрелищами публикой смысла не было, — вряд ли она вообще удосужится прислушаться к его словам, не говоря уже о способности к их осознанию. Публика всего лишь будет завистливо смотреть на счастливчика, который в экстазе тупо эпатирует, имитируя известную личность.