Валерия Вербинина - Черный нарцисс Страница 26

Между тем вот оно, доказательство, черным шрифтом во весь экран. И что прикажете с ним делать?

Виктория встала, подошла к окну, посмотрела на открывающийся перед ней вид – обычный убогий двор, заставленный машинами.

Если бы она курила, сейчас бы не преминула подымить. Но Виктория не признавала самоодурманивания – сигаретами ли, водкой ли, наркотиками ли, – под каким бы соусом это ни подавалось.

«Что же мне делать?» – спросила она себя.

И вслед за этим:

«А что, если я все-таки ошибаюсь? В конце концов, плагиат еще ни о чем не говорит…»

Она запуталась в мучительных размышлениях и окончательно сникла. Как многие писатели, Виктория была склонна к рефлексии и самоанализу, но сейчас они совсем не помогали, а только мешали ей.

И она могла сколько угодно употреблять слово «осмотрительность», но понимала, что боится предпринять какие-то шаги из трусости, да, из чистой трусости. И ее вполне устроило бы, если б следователь по фамилии Помогай догадался обо всем без ее участия, и даже более того – чтобы она вообще осталась в стороне и ее не трогали.

Тут Виктория увидела на подоконнике с внешней стороны божью коровку и удивилась, как это они до сих пор еще попадаются, хотя стоит осень.

Божья коровка дала ей минутную передышку, отвлекла от рефлексии и метаний. И, отходя от окна, Виктория уже точно знала, что именно ей надо предпринять.

Она взяла сотовый, нашла в памяти телефон Вероники и позвонила ей.

– Вероника, слушай… Мне тут понадобился один номер…

Она осеклась, потому что Вероника говорила с кем-то в комнате, завершая беседу, прерванную звонком, и голос ее собеседника был Виктории хорошо известен.

«Никита… А впрочем, чему тут удивляться?»

Ее вдруг кольнула острая ревность. Это было глупо, потому что она не любила Никиту и, в общем, не дорожила им. Но ей не понравилось, что он там, а не здесь, с ней.

– Зачем это тебе надо? – спросила Вероника, выслушав ее просьбу.

Виктория поморщилась. До чего же ты противная, подруга детства. Ни одного душевного движения в простоте, обязательно с какими-то заморочками, с ненужными выяснениями… Для чего надо? Да просто я подозреваю, что она может иметь отношение ко всем убийствам – годится? И не верю, что за истекшие годы она ни капли не изменилась – это годится?

Но Виктория сдержалась. И сказала, что у их одноклассницы должна быть книга, которую она, Виктория, никак не может найти. В общем, такие вот дела.

По тону Вероники писательница поняла, что та ни капли ей не поверила. Тем не менее журналистка назвала ей интересующий Викторию телефон. Это было даже еще лучше, чем номер сотового.

– Это домашний или квартира, которую она снимает? А, ну да, конечно… Я не подумала, что с ее доходами снимать квартиру… Значит, домашний. Спасибо, ты мне очень помогла.

Она попрощалась с Вероникой и набрала номер, который та ей только что продиктовала.

– Алло… Это я, Виктория. Слушай, надо бы встретиться. По-моему, нам есть о чем поговорить… и это очень важно. Ты меня слышишь?

Да, ее слышали, но тем не менее у одноклассницы нет времени, и вообще ей надо идти на работу. После чего собеседница Виктории повесила трубку.

Тут можно сказать, что писательница отнеслась к происшедшему философски, тем более она отчасти и предполагала такую реакцию. Но не стоит скрывать правду: в этом месте Палей выругалась, и не факт, что почитатели ее творчества, услышь они, как выражается их любимая авторша, захотели бы вновь покупать ее книги.

«Ладно, я все равно тебя дожму… Не мытьем, так катаньем!»

Виктория вернулась к компьютеру и стала искать в Интернете базу московских номеров, привязанных к адресам. Поиск в двух базах ничего не дал, и Виктория уже подумывала позвонить Антону и откровенно рассказать ему обо всем, когда третья база наконец-то выдала ей по номеру нужный адрес.

Одноклассница проживала далековато, и район этот был Виктории совершенно незнаком. Тем не менее она стала спешно собираться. Времени нельзя терять ни минуты.

Однако, так как Виктория была, помимо всего прочего, и очень предусмотрительным человеком, она подстраховалась и оставила три записки по поводу того, к кому и зачем она сейчас идет. Одну записку она положила на самом видном месте, вторую спрятала в стол, а третью оформила в виде компьютерного файла.

Ей впервые в жизни приходилось играть роль героини собственного романа, распутывая цепочку убийств, и она больше всего хотела, чтобы у этого романа оказался благополучный финал. Собственная гибель вовсе не входила в ее планы.

Глава 24

Дзззынь!

Ни шороха, ни движения, ни звука.

Никого.

Виктория подождала еще немного, снова нажала на звонок. Из соседней квартиры выглянула злобная старушечья физиономия.

– У, повадились… Опять небось свои дурацкие товары впариваете! Нету там никого, нету, ушла она! Чего трезвонишь-то? Малахольная…

Нет сомнений, что, услышав ответ Виктории, даже самые стойкие и преданные из ее читателей точно перестали бы покупать ее книги. Ибо был ответ этот вопиюще оскорбителен, содержал обидные намеки на возраст бабки и на то, что ей пора бы вернуться в свой склеп, откуда она так некстати вылезла.

Бабка икнула, вытаращила глаза и скрылась за дверью, а Виктория, отведя душу, почувствовала – как и все интеллигентные люди, когда их вынуждают грубить, – неловкость и мучительный стыд.

В конце концов, у старухи почти наверняка была тяжелая однообразная жизнь, типичная жизнь советского человека, зажатого со всех сторон. Однокомнатная квартира – это счастье, цветной телевизор – дефицит, хорошая одежда – дефицит, поехать за границу – ну, о таком даже нельзя и мечтать, за границу ездили только дипломаты и их блатные детки.

А сейчас, когда все можно, когда поехать за границу – не вопрос, и одежда есть любая и на все вкусы, равно как и телевизоры, уже ничего не хочется, да и на такую пенсию не разбежишься. Жизнь-то прошла, молодость прошла, и только и остается, что злобствовать и завидовать тем, кто может свободно пользоваться появившимися благами.

Палей снова нажала на звонок, уже зная, что ее усилия тщетны и ей никто не ответит, после чего повернулась и стала спускаться по лестнице.

Тут натренированное воображение не преминуло нарисовать ей труп в луже крови, лежащий в прихожей неказистой квартирки, как первопричину того, почему никто не открыл дверь на ее звонок.

Но Виктории не пришлось долго раздумывать над игрой воображения и тем, может ли она иметь отношение к реальности, потому что через десяток ступенек она столкнулась с той, к кому шла.

– Лиза!

Поэтесса уже увидела Викторию, и выражение, мелькнувшее на ее лице, окончательно убедило писательницу в том, что она права. Впрочем, уже в следующее мгновение лицо Лизы стало таким же беспомощным и не от мира сего, как и прежде.

– Нам надо поговорить, – сказала Виктория. – Я тебе звонила…

Лиза вздохнула.

– Как ты меня нашла? – спросила она. Вроде бы совершенно будничным, незаинтересованным тоном.

– Вычислила адрес по номеру. Интернет, знаешь ли, творит чудеса.

Улыбка тронула плотно сжатые губы одноклассницы.

– Ну, идем, – сказала Лиза, поднимаясь на ступеньку.

Виктория коротко мотнула головой.

– Нет, – сказала она, – поговорим снаружи. Я… я спешу, а там кафе напротив, и народу мало. Идем туда, хорошо?

По виду Лизы было совершенно понятно, что у нее нет никакого желания разговаривать с Палей – ни у себя дома, ни в кафе, ни вообще в этой жизни. Но Виктория уже спустилась на несколько ступенек и, взяв Лизу под локоть, словно они были закадычными подругами, с широкой улыбкой повела ее за собой.

По правде говоря, чтобы взять поэтессу под руку, Виктории понадобилось сделать над собой значительное усилие, и она искренне надеялась, что при этом на ее лице ничего не отразилось. Однако главное было сделано: она увела Лизу за собой, и они шли в людное место, где Виктории, по крайней мере, нечего было опасаться.

– Ну и о чем мы будем разговаривать? – не без иронии осведомилась Лиза, когда они наконец пристроились за шатким столиком.

– О поэзии, – ответила Виктория. И это, кстати сказать, было правдой.

Однако сначала им пришлось отвлечься на официанта, который спросил, что угодно посетительницам. Зная, что в России нельзя просто сидеть в кафе без заказа, иначе нарвешься на грубость, Виктория попросила принести две пиццы и два кофе.

– У меня нет с собой денег, – равнодушно сообщила Лиза, едва официант отошел. – Да и еда здесь никакая.

– Я заплачу, – отозвалась Виктория. – Кстати, ты не могла бы мне объяснить вот это?

Она достала из кармана листок с текстом, распечатанным на принтере, и протянула его Лизе. Поэтесса кротко вздохнула.

– Что это? – спросила она, а листок не взяла.

Виктория усмехнулась и продекламировала:

Два незнакомых человекаРебенка под руки велиНа эшафот босым по снегуИ громко пели: «Ай, люли!..»Был долог путь по лабиринтуНеверной памяти моей,Я забывал свои обидыИ боль давно минувших дней…

На лице Лизы ровным счетом ничего не отразилось, когда она услышала эти строки.