Светлана Алешина - Фавориты ночи (сборник) Страница 26

– А как же? – отозвался Петров, и они снова заржали.

Петров устроился на стуле, к нему подошел Гурский и сел на соседний.

– Подведи ее, – приказал он, и меня подтащили к ним ближе.

– Могу на прощанье предложить выпить, – пококетничал Гурский, – но только из моих рук. Согласны?

– Нет, – ответила я.

– Ну и славненько. Что делать с ними будем, Борь? – обратился он к Петрову.

Тот помотал задумчиво головой:

– Нашырять наркотой, затащить в машину, вывезти за город и бросить по дороге.

Гурский кивнул.

– Диму пошлем, и еще выбери кого-нибудь понадежней.

– Конечно.

– Приятно было познакомиться, Ольга Юрьевна, – разулыбался мне Гурский, – но совать нос куда не следует иногда бывает опасно. Даже такой миленький носик. Мишка ваш тоже вот сунул его сюда без спроса и увидел нас с Борей в теплой компании, пришлось его… сами понимаете. Он поумнее вас будет: бежать бросился. Но Дима, оказалось, бегает быстрее.

– Да, – пошутил Петров, – я бы не догнал, хы-хы…

Послышались шаги, вернулся Диман.

– Оттащили, Роман Романович, – доложил он, – еще не очухался.

– Хорошо. Теперь спустись вниз и возьми у Шмайссера две дозы геры и давай сюда.

– Ага! – Диман непонимающе посмотрел на меня и пошел к выходу.

– Дима! – пропыхтел ему вслед Петров.

– Да, Борис Иванович, – парень остановился и обернулся.

– Ты вот молодой, а память у тебя дырявая…

– Что так? – не понял его Диман.

– Бойкову не узнал, – Петров ткнул в мою сторону жирным пальцем.

– Кого? Бой…

Диман подбежал ко мне, едва ли не вплотную, и заморгал глазками.

– Блин! Она! – вскричал он, – не узнал бы, в натуре… Во дает, а? Су-ука, – сжав губы в нитку, простонал он, – сколько мне крови попортила, сколько нервов…

Продолжая удивляться, он вернулся к двери, но открыть ее не успел. Она распахнулась от сильнейшего удара с той стороны.

Эпилог

Мы с Лоли покинули палату Майкла и пошли по коридору больницы.

– Зайдем в «Джулио Чезаре»? – предложила она мне. – Вернулась моя подруга, я вас познакомлю.

– Зайдем, – согласилась я.

На выходе нас встретили Виктор с Маринкой. Маринка по своей привычке начала тараторить:

– Опять видела Попкова, он говорит, что все разъясняется. Правда, Гурский все валит на Петрова, Петров на Гурского. Но оба они подтверждают, что это Диман убил Клауса с охранником. Боялись, как бы Майкл, когда придет в сознание, не рассказал Клаусу про их встречу.

– Значит, это Диман запер меня в студии? – спросила я.

– А ты не поняла? – удивилась Маринка и пустилась в долгие объяснения.

Я слушала ее и не перебивала. Пока она говорила, я успела продумать следующую статью про ассоциацию «Апрель». Та, что была написана по горячим следам прошедшего дельца, прибавила нашей газете и популярности и тиражу…

– Ты слушаешь? – нарушила мои мысли Маринка.

– А как же? – удивилась я.

Маринкина говорливость меня не раздражала. Я все еще хорошо помнила, что именно она тогда фактически спасла нам с Виктором жизнь. После того как я позвонила в милицию и сообщила о раненом бандите по кличке Серый, следователь Попков сумел добиться от него рассказа о том, где и как его ранили. Он приехал ко мне домой и нашел там Маринку, переживавшую по поводу нашего с Виктором долгого отсутствия. После того как она рассказала Попкову все, что знала от меня, тот уже понял, где нужно нас искать.

Но все-таки Маринка могла бы быть не такой многословной – глядишь, Попков приехал бы пораньше…

Репортаж с того света

Глава 1

Оранжевый солнечный диск скрылся за узкой полоской перистых облаков, давая минутную передышку растениям, насекомым и птицам.

Темная голова с всклокоченными кудрями поднялась из травы и начала вращаться на тонкой рахитичной шее. Глубоко вдохнула тяжелый медвяный аромат, исходивший от нагретых трав и земли. Человек снова повалился на спину, раскинув руки. Правая рука ткнулась в «Зенит» с полуметровым телеобъективом, бережно поправила фотоаппарат и передвинула его в тень низкого орехового куста.

Дима Клочков приехал в этот лесок близ дачного массива на Кумыске, чтобы развеяться и поснимать. Вообще-то по образованию он был физик, но так получилось, что перестройка настигла его сразу после окончания университета и найти работу по специальности ему не удалось. Чтобы прокормить себя, родимого, приходилось перебиваться случайными заработками: то продавать газеты, то катать тележки с продуктами на одном из тарасовских рынков, то собирать яблоки.

Труднее всего приходилось зимой. Во-первых, работу было найти сложнее, а во-вторых, Дима просто отчаянно не любил мерзнуть. Поэтому с наступлением лета он блаженствовал. Любимым его развлечением было бродить по окрестным лесам и полям и фотографировать все, что попадало в объектив его «Зенита». Фотограф он был непрофессиональный и снимки делал не ради выставок и наград, а для души, но иногда их печатали местные издания в разделах «Окно в природу» и «Наши земляки», выплачивая Клочкову небольшие гонорары, которые тут же тратились им на приобретение пленки, бумаги и химреактивов.

Из состояния полудремы Клочкова вывел звук двигателя проехавшего автомобиля. Белая иномарка, пропылив по проселочной дороге, остановилась на поляне метрах в шестидесяти от Клочкова. Дима поднял голову над травой, посетовав на то, что нарушили его одиночество, и потянулся за фотоаппаратом. Направив объектив на авто, Клочков увидел, как открылись дверцы, выпуская на лоно природы мужчину и женщину.

«Отдыхающие», – подумал Дмитрий, наблюдая за происходящим.

Женщина сразу привлекла его внимание: высокая стройная блондинка с вьющимися волосами до плеч. Объектив сократил расстояние в десять раз, и он мог ее хорошо рассмотреть. Легкое полупрозрачное платье без рукавов, перетянутое ремешком на тонкой талии, изящно подчеркивало ее высокую грудь. Но самое большое впечатление на Диму произвела отточенная грация ее движений. Она двигалась легко и свободно – ее походка казалась сотканной из танцевальных па. Игриво покружив перед носом дородного лысоватого господина, который с каким-то ребяческим восторгом и удивлением, не вязавшимся с его внушительной наружностью, следил за ее подтанцовками, блондинка протянула ему руку. Голова ее была кокетливо склонена вправо, голубые глаза смотрели лукаво и задорно.

Дима наблюдал за сценой в объектив своего «Зенита». Он видел, в какое замешательство привел полного господина невинный жест его обворожительной спутницы.

«Это же сама жизнь, как она есть», – с наивностью неофита подумал он и принялся щелкать фотоаппаратом, сохраняя свое оправданное высшими эстетическими целями инкогнито.

Лужайка тем временем превратилась в театральные подмостки, на которых странная пара демонстрировала не менее странный балет: мужчина принял молчаливое приглашение дамы и уже сам упоенно выделывал всевозможные пируэты, сотрясая окрестности заливистым баритональным хохотом.

Дима сам еле сдерживался от смеха: таким забавно-неуклюжим по сравнению со своей порхающей подругой выглядел этот важный господин, который неудержимо прыгал и гоготал, как сбежавший с урока школьник.

«Вот так идиллия», – улыбнулся Дима, не переставая снимать.

Попетляв в танце по лужайке, фривольная парочка направилась к островку деревьев и кустов, контуры которого мягкой волнистой линией словно были призваны доказать, что гармония между небом и землей в принципе достижима.

«Оно и понятно, что им еще делать на природе?» – не то от жажды, не то от предчувствия чужого удовольствия облизнув сухие шелушащиеся губы, прокомментировал Дима. С несказанной горькой радостью он в который раз отметил про себя, что его удел – играть в театре одного актера. Так он именовал свою долю стороннего наблюдателя, хотя и тешил себя думкой, что такова роль всех подлинных служителей искусства, к числу которых он смело себя относил. «Смело» не означало отсутствия некоторой оглядки на краснеющие щеки совести, о которой трубили родители и школа, а потом и ученые клуши из университета.

У Димы было два существенных дефекта: заикание и вечная интеллигентская растерянность, которую он пытался «лечить» спонтанным схватыванием натуры в объектив своего верного одноглазого друга. Стоит ли говорить, что подобные недостатки не самым положительным образом влияли на его взаимоотношения со слабым полом, который в наше трудное постперестроечное и посткризисное время с не меньшим пылом, чем в эпоху «валькирий революции» и «девушек с веслом», стремится отбросить любые намеки на свою природную хрупкость на практике, а не в феминистской теории, утвердить себя в качестве воительниц и строительниц нового быта и новых взаимоотношений с так называемым сильным полом.

Дима был еще молод и начисто лишен зависти, чтобы неудачи с женщинами испортили ему жизнь и могли вызвать неодобрительную ироническую усмешку по поводу чужого успеха на этом поприще. В романтическом девятнадцатом веке при наличии аристократических корней и капиталов он мог бы быть деятельно-влюбчивым Фабрицио дель Донго или меланхолично-даровитым Чайльд Гарольдом. Поэтому его короткое замечание в адрес влюбленной парочки не имело ничего общего с насмешливой иронией, а скорее было пропитано пониманием и сочувствием – такая вот стопроцентная интеллигентская деликатность имела место даже на дистанции, даже в отношении незнакомых людей.