Камилла Лэкберг - Ледяная принцесса Страница 26

Заметка была полна восхвалений и славословий того большого вклада в жизнь общества, который привнесла Нелли Лоренс, взяв к себе этого ребенка. В заметке упоминалось, что мальчик пережил в детстве большую трагедию и перенес травму. Далее цитировалась Нелли, сказавшая, что они все вместе попробуют помочь мальчику пережить это, и пообещала, что в гостеприимной и полной любви среде они, безусловно, смогут вырастить из мальчика полноценного и полезного для общества человека. Патрик поймал себя на том, что ему стало жаль этого малого — какая наивность. Несколько лет спустя вместо гламурных фотографий из светской жизни и возбуждающих зависть репортажей типа «Дома у…» появились мрачные заголовки: «Наследник семьи Лоренс пропал». На протяжении нескольких недель местные газеты во всю трубили об этой новости, и их упорство привело к тому, что материал о Нильсе Лоренсе появился в «Гётеборг постен». Под аккомпанемент броских заголовков, которые заранее удобряли мозги читателя, выдвигались всевозможные, иногда более, иногда менее приемлемые догадки и гипотезы насчет того, что случилось с молодым Лоренсом. Все мыслимые и немыслимые версии вытаскивались на свет божий: что он-де растратил все состояние своего отца, подался за море и теперь там где-то катается как сыр в масле или что он кончил жизнь самоубийством, узнав, что на самом деле он не сын Фабиана Лоренса и состояние, наследником которого он привык себя считать, ему не достанется. Об этом не говорилось напрямую, но если у читателя имелась капля мозгов, то он легко мог прочесть это между строк.

Патрик почесал в затылке. Провалиться ему на этом месте, если он понимал, как связано исчезновение двадцатипятилетней давности с убийством Александры Вийкнер. Но он ясно ощущал, что связь здесь есть. Он устало потер глаза и продолжил читать бумаги, уже подбираясь к концу. Судя по всему, через какое-то время интерес к судьбе Нильса начал заметно спадать, и о его исчезновении писали все реже и реже. Нелли, казалось, на долгие годы полностью выпала из светской жизни, и за все девяностые годы о ней не встретилось ни одного упоминания. Смерть Фабиана в 1978 году почтили большим некрологом в «Бохусландце», обычной трескотней и пустыми фразами о роли, которую он сыграл, о большом вкладе в… и так далее. И это было последнее упоминание о нем.

Приемный сын Ян начал преуспевать все заметнее. После исчезновения Нильса он стал единственным наследником семейного состояния и, как только достиг совершеннолетия, немедленно занял должность исполнительного директора. Предприятие продолжало процветать под его руководством, и теперь он и его жена Лиса все чаще появлялись на страницах светской хроники.

Патрику пришлось прерваться. Одна из бумаг упала на пол. Он полез под стол, поднял ее и начал с интересом читать. Из статьи более чем двадцатилетней давности он почерпнул массу интересного о Яне и его жизни до того, как он оказался в семье Лоренс. Нерадостная информация, тревожная, но интересная. Должно быть, жизнь Яна радикально изменилась, когда его взяли к себе Лоренсы. Но Патрик задался вопросом: а изменился ли столь же радикально сам Ян?

Уверенными движениями Патрик сложил вместе бумаги, подбил края и сделал аккуратную стопку. Теперь ему предстояло решить, в каком направлении действовать. До сих пор у него, в общем-то, ничего не было, кроме интуиции — его и Эрики. Он откинулся на спинку рабочего стула, положил ногу на стол и сложил руки на затылке. Патрик закрыл глаза и попытался, отстранясь от внешнего мира, подвести итоги, структурировать свои мысли, чтобы взвесить возможные альтернативы. Но закрывать глаза было ошибкой. После пятничного ужина он видел перед собой только Эрику.

Он заставил себя открыть глаза и попробовал сконцентрироваться, глядя на бетонные стены удручающего зеленого цвета. Здание полиции представляло собой типичное государственное учреждение семидесятых годов, судя по неизбывной любви его создателей к четырехгранности, бетону и грязно-зеленым цветам. Патрик, желая немного оживить свой кабинет, поставил на окно пару горшков с цветами и повесил на стены несколько постеров. Раньше на его письменном столе стояла их с Карин свадебная фотография. И хотя он много раз прибирал стол и несчетное число раз вытирал пыль, ему казалось, что он по-прежнему видит след на том месте, где она стояла. Он передвинул туда подставку для ручек и поспешил вернуться к своим мыслям: что делать дальше, принимая во внимание материал, лежащий сейчас перед ним.

На самом деле выбор был невелик, Патрик мог пойти двумя путями. Первый: он будет разбираться в деле один и по собственной инициативе, то есть ему придется заниматься этим во внерабочее время, потому что Мелльберг старался загружать Патрика так, что он целыми днями носился, как загнанная крыса. Конечно, в рабочее время он ни за что бы не успел прочитать статьи, но он сделал это не только из интереса и, как он считал, для пользы дела, — это стало еще и своего рода проявлением мятежного духа. И ему придется заплатить за это, продолжая работать оставшуюся часть вечера. Но меньше всего ему хотелось тратить немногое имеющееся у него свободное время на выполнение работы Мелльберга. Так что стоило все же попробовать и вариант номер два.

Если пойти к Мелльбергу и изложить дело под правильным углом, то он, возможно, даст разрешение вести расследование в нужном направлении в рабочее время. Самой слабой стороной Мелльберга было его тщеславие, и если достаточно грамотно сыграть на этом, то можно получить одобрение начальника. Патрик знал, что комиссар считал дело Александры Вийкнер верным билетом обратно в Гётеборг. Разумеется, до Патрика доходили многочисленные слухи насчет того, что все мосты за спиной Мелльберга сожжены, так что, возможно, он мог использовать это в своих интересах. Если найти какую-нибудь связь между делом Александры Вийкнер и семьей Лоренс, к примеру сказать о появившейся у него наводке насчет того, что Ян был отцом ребенка, то вполне возможно заполучить Мелльберга на свою сторону. Конечно, это не совсем этично, но Патрик чувствовал, у него буквально свербело внутри, что дальше в перспективе он обязательно найдет здесь связь со смертью Александры.

Одним энергичным движением он снял ногу со стола, одновременно откидываясь на стуле так, что тот покатился назад вместе с Патриком и стукнулся о стену. Патрик собрал бумаги и пошел в другой конец коридора, больше похожего на бункер. Чтобы не успеть пожалеть о своем решении, Патрик энергично постучал в дверь Мелльберга и услышал: «Войдите».

Как всегда, он удивился, как человек, совершенно ничего не делая, умудряется собрать у себя такую кучу бумаг. Кабинет Мелльберга утопал в бумагах: на окне, на всех стульях и в первую очередь на письменном столе — всюду лежали кучки и стопки, собирая пыль. Полка позади комиссара прогнулась под тяжестью папок-скоросшивателей, и Патрик задал себе вопрос: когда документы в этих скоросшивателях последний раз видели дневной свет? Мелльберг говорил по телефону, но помахал рукой, показывая, что Патрик может войти. Патрик изумился: что происходит? Мелльберг сиял, как звезда на рождественской елке, и с его лица не сходила улыбка. «Хорошо хоть у него уши на месте, — подумал Патрик, — иначе эта улыбочка доехала бы до затылка».

Мелльберг говорил по телефону односложно:

— Да. Конечно. Ничего подобного. Само собой разумеется. Вы сделали совершенно правильно. Нет. Да, большое спасибо, госпожа, я обещаю, мы обязательно учтем ваши показания. — С видом триумфатора он хлопнул телефонную трубку на место, заставив Патрика высоко подпрыгнуть на стуле. — Итак, лед тронулся.

Со счастливым оскалом Мелльберг смахивал на жизнерадостного Санта-Клауса. Патрик поймал себя на мысли, что в первый раз видит зубы Мелльберга. Они неожиданно оказались белыми и ровными, немножко слишком белыми и немножко слишком ровными для того, чтобы быть своими.

Мелльберг выжидательно смотрел на Патрика, и Патрик понял, что ему следует спросить шефа, что же произошло. Патрик так и сделал, но такого ответа он не ожидал.

— Он у меня в руках. Я поймал убийцу Александры Вийкнер.

Мелльберг был настолько доволен собой, что от возбуждения не заметил, как его волосяная конструкция съехала к одному уху. И в очередной раз Патрику пришлось приложить массу усилий, чтобы его не передернуло от омерзения. Патрик решил проигнорировать тот факт, что комиссар употребил местоимение «я», безусловно не желая ни в малейшей степени делить лавры со своими сотрудниками. Патрик наклонился вперед, положив локти на колени, и заинтересованно спросил:

— Что ты имеешь в виду? У нас прорыв в деле? С кем ты разговаривал?

Мелльберг поднял руку, пресекая дальнейшие вопросы, откинулся на стуле и сложил руки на пузе. Эту карамельку он собирался обсасывать так долго, как только возможно.