Татьяна Устинова - Саквояж со светлым будущим Страница 27

— Очень приятно, — идиотским голосом пропищала Маша Вепренцева.

— И мне, — буркнул олигарх. — Кать, почему они так вопят?

И он кивнул в сторону бассейна, где резвились малолетние морские котики, бухали хвостами, взметали брызги, издавали воинственные кличи.

— Потому что они купаются, — сообщила его жена, подходя к нему. — Им нравится купаться, и они вопят. А что такое?

Олигарх пожал плечами. На Машу он не обращал никакого внимания, словно ее и не было вовсе. Зато охрана, два добрых молодца, выстроившиеся было во фрунт, передислоцировались. Видимо, таким образом, чтобы Маша не смогла внезапно напасть на хозяина. Один из них смотрел прямо ей в затылок, и от этого взгляда Маше даже шею свело.

Тимофей Ильич переступил с ноги на ногу, перехватил свой пиджак и зачем-то надел его на голову своей жене. Она сдернула пиджак и посмотрела на него с негодованием.

— Жарко, — сказал он, — сил нет.

После чего взял ее за плечо, так что она покачнулась, и стал снимать ботинки.

— Купаться будешь? — спросила жена подозрительно.

— А что? Нельзя?

— У меня плавок больше нет.

— А сколько их у тебя было?

— Только для детей.

— Ну, тогда я так. Без плавок.

С ужасом Маша наблюдала, как он раздевается, будто наблюдала за сумасшедшим, парализованная все тем же гипнотическим ужасом. Вот блеснули на солнце лакированные носы штиблет, вот он сунул в них по-солдатски скатанные носки, вот с сосредоточенным пыхтением стал расстегивать ремень.

Боже, куда смотрят его жена и его охрана?! Он же ненормальный! Он ведь вправду собрался раздеваться, люди добрые! На газоне, при всем честном народе!

Маша оглянулась и начала отступать в сторону кустов, хотя и поклялась себе в том, что больше никогда не станет через них ломиться, а олигарх уже галстук сорвал и рубаху расстегнул, и раззявленные штаны болтались кое-как, готовые в любую минуту упасть на траву!

— Очки, — сказала его жена, и он сдернул с носа очки и аккуратно поместил их ей на нос. И вообще Маше все время казалось, что это представление затеяно только для жены, что он придумал это раздевание вовсе не потому, что ему жарко, а потому, что ему нравится держаться за нее, дергать ее за руку, заставлять держать его вещи и… «производить на нее впечатление».

Маша пригорюнилась.

Сумасшедший или только что спятивший олигарх стряхнул с себя брюки, но вместо ожидаемых семейных трусов под ними оказались вполне пристойные черные плавки, которые он деловито подтянул, как Машин сын Сильвестр, потрепал жену по затылку, разбежался и сиганул в бассейн.

Бассейн вышел из берегов.

Охрана придвинулась поближе. На лицах у них были написаны зависть и сожаление, что им нельзя туда же.

Тимофей Кольцов вынырнул посреди бассейна, покрутил головой, стряхивая с глаз воду, и заорал:

— Парни, кончай просто так мокнуть! Давайте наперегонки теперь!

— Папа! — закричал олигархов сын с горки. — Это ты?!

— Это я!

— А это я, пап!!

— Неужели? — переспросил олигарх, Маша уже заметила, что у них была семейная привычка насмешливо переспрашивать, отчего вопрос сразу становился глупым. Потом Кольцов перевернулся на спину и поплыл, как ластами загребая ручищами воду.

Катерина Кольцова вздохнула, собрала разбросанную одежду, красиво развесила ее на ближайшем шезлонге и немного полюбовалась на свою работу.

— Вот такой у меня муж, — сказала она Маше с необычайной гордостью. — Все ему нипочем.

Из Машиного пиджачного кармана грянул марш, и, даже не глядя на телефон, она точно знала, кто именно ее вызывает.

— Простите, мне нужно бежать. — Она помялась, но попросить жену олигарха проследить за тем, чтобы ее сын Сильвестр переоделся в сухие трусы, постеснялась. Еще не хватает!

— Конечно, бегите.

— Пап, давай в мяч!

— Лень мне.

— Па-ап!! Ну давай в мяч, а? Ну давай, там будут твои ворота, а мы с Сильвестром станем тебе забивать голы!

— Кишка тонка мне забивать!

— Пап, ну давай, а?!

— Ну правда, ну давайте в мяч!

Это уже Сильвестр вступил. Он не понимал, с кем именно собирается играть в мяч. Наплевать ему было на это.

— Папа!

— Что здесь происходит?

Этот голос Маша Вепренцева нынче узнала бы из тысячи. Мирослава Цуганг-Степченко, хозяйка дома и поэтесса, не знавшая, можно ли сажать прислугу за один стол с господами, появилась на лужайке.

У нее было удивительное для летнего дня платье — малиновое, хвостатое, отделанное стеклярусом и черными перьями, очень красивое. Лицо, как будто тоже отделанное стеклярусом, выражало смесь воинственного недоумения и брезгливости. За ней следовал джентльмен в пиджачной паре, тот, что выходил на ступени, когда Маша ломилась через кусты, и еще один, в черном похоронном костюме с непроницаемым лицом.

— Что здесь за шум? — смерив Машу взглядом, еще раз вопросила Мирослава. — Что здесь происходит?! Вы мешаете гостям! Нестор, что у нас в бассейне делают посторонние люди?

— Разберусь, Мирослава Макаровна!

— Почему их так много!? Где охрана?

— Разберусь, Мирослава Макаровна!

— Всех вон, за территорию! Милочка, где ваше место?

— Мое? — поразилась Маша.

Но хозяйка дома не удостоила ее ответом. Катерину Кольцову за розовым кустом она не видеть не могла.

Подхватив подол платья, она ступила на газон, не отрывая глаз от валяющей дурака троицы в бассейне. Джентльмен остался на дорожке, а Нестор в похоронном костюме поволочился за ней.

— Милочка, где вам надлежит находиться?! Вы служите пану Воздвиженскому, ведь верно?

— Да.

— Пока он не востребует вас, вам надлежит находиться в вашей комнате, милочка! Нестор, вызови наконец охрану! И кто это там еще?! Всех немедленно вон! Как они сюда попали? Нестор, мы что, перестали проверять приглашения?!

— Разберусь, Мирослава Макаровна!

Каблуки у Мирославы увязали в газоне, и Маша вдруг остро пожалела траву, в которой, должно быть, эти каблуки оставляют глубокие раны.

— И заставьте их замолчать! У нас важные гости, а они орут!

Тут Мирослава Цуганг-Степченко, поэтесса, вырулила к бортику и увидела разлегшуюся в шезлонге Катерину Кольцову. Та качала ногой.

— Катерина Дмитриевна! — вскричала поэтесса и всплеснула руками. — Бог мой! Вам не дают отдохнуть! Мы мешаем отдыхать Катерине Дмитриевне!

Рукой она стала делать знаки Нестору, которые тот не понимал, и джентльмен на дорожке придвинулся поближе, чтобы наблюдать дальнейшее действо из партера, а не с галерки, и охрана Кольцова тоже придвинулась поближе. Как видно, Мирослава нарушила границы суверенного охраняемого пространства.

— Катерина Дмитриевна, мы сейчас все уладим! Это недоразумение! Дети, немедленно вылезайте из воды и марш отсюда! Нестор, делай же что-нибудь!

— Мам! — басом крикнул из бассейна Миша Кольцов. — Кинь мячик! Он во-он куда улетел!

Желтый пузатый мяч легко и весело катился по газону. Один из охранников побежал, настиг его, подобрал и кинул обратно.

Мирослава покачнулась на каблуках и ухватила Нестора за похоронный черный рукав.

— Так то ваша сыночка? — спросила она страшным голосом и улыбнулась страшной улыбкой. — В водичке?

Катерина помахала рукой купающимся и только после этого повернулась к поэтессе.

— В водичке сыночка, — сказала она, — и мужечка. Или как надо говорить по-вашему? Человечинка?

Маша Вепренцева наслаждалась разворачивающимися перед ней живыми картинами под названием «Страшная месть, или роковая ошибка». Даже про Воздвиженского позабыла.

— Так они освежиться… изволили… это хорошо, это правильно, Днипро еще не прогрелся, и детишкам в него… Нестор, что ты стоишь?! Вели подать сюда напитки! Сейчас же! Тимофей Ильич после купания захочет… освежиться… то есть он уже освежился…

Визжащая куча-мала посреди бассейна как-то закрутилась, повернулась и определилась — на мелководье, как дядька Черномор из синя моря, поднялся Тимофей Кольцов, с которого скатывалась вода. В каждой руке он держал по мальчишке. Один был худой и длинный, а второй покороче и поплотнее. Ни один из них до воды не доставал, они висели, хохотали, брыкались, но олигарх за бока держал их крепко, вырваться не давал.

Пройдя вброд примерно метров десять, он свалил мальчишек в воду, нырнул и вынырнул у самого бортика, под ногами у поэтессы Цуганг-Степченко.

Подтянувшись на руках, он выбрался на бортик, сел и свесил ноги.

— Тим, полотенце дать?

— Не давать. И так высохну.

В кармане у Маши Вепренцевой вновь грянул марш.

День такой сегодня. Сплошные марши.

— Тимофей… Ильич… — пролепетала поэтесса, — это вы!

Олигарх на нее даже не посмотрел.

— Вы! — повторила поэтесса и даже глаза на секунду прикрыла от изнеможения чувств.

— А не похож разве? — буркнул Тимофей Кольцов. — Мишка, заплывай справа, справа заплывай! Смотри, он тебя обходит! А ты… — тут он повернулся к жене, как будто, кроме них, на лужайке больше никого не было, — а как второго мальчика зовут?