Диана Кирсанова - Созвездие Козерога, или Красная метка Страница 27

– А Валера, значит, отца простил быстрее? Странно. Казалось бы, должно быть наоборот. Ведь это у него… – Ада осеклась.

– Вы хотите сказать, что это у Валеры мой муж отбил… невесту? – бесцветно уточнила Полякова. – Понимаю ваше удивление, но мальчик быстро утешился.

– Как быстро?

– Быстро. Настолько, что почти перестал ночевать дома. У него появился кто-то. И это не тот случай, когда молодой человек от отчаяния кидается к первой попавшейся женщине. Тут серьезное чувство.

– Вы не расспрашивали сына о его избраннице?

– Я никогда ничего не выпытывала у своих детей. Они все мне рассказывали сами. А сейчас… просто время не подошло. Рано или поздно мальчик расскажет.

– Тамара Станиславовна, простите… Лару убили три дня назад. Ее уже похоронили?

– Нет, – она вздрогнула. – Моя девочка до сих пор в морге. Ее там… приводят в порядок.

– То есть? – удивилась Ада.

Тамара Станиславовна вновь поднесла руку к лицу. У нее задергались не только глаз, но и щека:

– Убийца… он изуродовал мою девочку. Он… Когда Лару нашли, у нее в глазу…

– Был осколок красного стекла… – прошептала я, холодея.

Мне показалось, что в этой большой, затемненной и холодной – не от низкой температуры – комнате стало еще темнее. На Ларину фотографию как будто наплыла черная тень. В сумерках глянец снимка тускло блеснул, и я чуть не закричала – на секунду мне померещилось, что я вижу это стекло в глазу у Ларисы…

– Простите меня еще раз, Тамара Станиславовна… Но больше на теле Лары или рядом не нашли ничего?

– Если не считать ее личных вещей – нет.

– А вещи, конечно, были не тронуты?

– Да, все на месте.

Дверные портьеры всколыхнулись – в комнату тихо-тихо, ступая даже не на цыпочках, а на пуантах, вошла Милочка и встала у стены, теребя низ фартучка. Полякова сразу же повернула голову в ее сторону:

– Что, Мила?

– Тамара Станиславовна, вы сказали сообщить вам… Валерий Глебович приехал.

– Где он?

– Поднялся к себе вымыть руки и переодеться. Я передала, что вы его ждете.

– Хорошо, спасибо. Иди.

Милочка исчезла. Посмотрев на меня и Аду так, словно она перестала понимать, что мы делаем в ее доме, Полякова неожиданно поднялась с места – и вдруг стало ясно, что она вовсе не так высока ростом, как казалось.

– У вас ко мне все?

– Если вы торопитесь…

– Вы слышали – приехал мой сын. У нас с ним много дел. Надо подготовить и обсудить… Ларочкино погребение. Оно состоится уже завтра.

– Завтра… Отца вашей дочери тоже будут хоронить завтра.

Тамара Станиславовна нервно крутанула перстень на пальце. У нее опять дернулась щека:

– Зачем вы говорите это? Мне это известно лучше, чем вам. Мой муж и моя дочь будут лежать рядом…

Разговор был исчерпан, нам давали понять это со всей вежливостью, принятой в приличном доме. Хозяйка, хоть и встала с кресла, трогаться с места не торопилась и молча ждала, когда мы уйдем. Не сговариваясь, мы с Адой повернулись и сделали несколько шагов в сторону двери – там мелькнула Милочка, которой молча было приказано проводить нас к выходу.

Но Ада вдруг остановилась.

– В третий раз прошу у вас прощения, Тамара Станиславовна, – сказала она вкрадчиво, – но я не могу уйти, не выяснив у вас одну вещь.

Женщина молча смотрела нее.

– Несколько лет назад вы пригрозили девушке, имя которой, щадя ваши чувства, я не буду называть в этом доме, убить Глеба Полякова. Ваши слова запомнились. Теперь, когда ваш бывший муж мертв…

– Вы хотите спросить, не я ли его убила?!

Вопрос прозвучал неожиданно громко и звучно – совсем не так, как разговаривали с нами еще несколько минут назад. Я смотрела на Полякову с удивлением: в ней как будто шевельнулась жизнь. Невысокая худощавая женщина в черном платье и со старушечьей прической выпрямилась, зарделась, в ее глазах сверкнуло нечто, похожее на вызов:

– Что вы понимаете? – сказала она набирающим силу, вздрагивающим голосом. – Что вы знаете обо всем этом? У меня не осталось почти ничего, ничего из того, что удерживало меня в этой жизни – только сын… но и он скоро уйдет от меня, мальчики всегда уходят. Когда тебе кивают вслед и называют «брошенной», «одинокой», «потерявшей» – это на самом деле не так страшно. И других бросали, меняли на молодых – я знаю, в нашем кругу случались такие истории, но те женщины плакали от обиды и унижения, ничего другого не стояло за их слезами. Обида и унижение! Не много стоят эти чувства в сравнении с болью, которая съедает тебя всю, раскалывает на части, бьет наотмашь! Когда ты перестаешь чувствовать что-либо еще, потому что вся ты – от волос на голове до кончиков пальцев – становишься сгустком страдания и страха! Страха, что у тебя кончилась жизнь, и не просто кончилось, нет – у тебя ее отняли!!

Ведь я любила его! Мы прожили с мужем двадцать с лишним лет, мы рано поженились, едва ему исполнилось восемнадцать – я старше на два года… И я любила его! Уже родился Валерий, появилась Ларочка – а я продолжала любить его так, что заходилась от счастья, когда он просто возвращался с работы и трепал меня по щеке – за одно это прикосновение я готова была отдать десять лет жизни без него! Всего, всего мы добивались в этой жизни вместе – начали с того, что снимали угол у вечно пьяной соседки и через двадцать лет достигли того, что стали жить своим домом! И вот тогда, когда оставалось только вздохнуть и жить друг для друга, теперь уже точно только друг для друга, потому что дети выросли, а материальные заботы отошли на второй план – и вот тогда появляется какая-то девка, проныра с лживыми глазами, которая отнимает у меня все – все, к чему я шла все эти годы! Убить… это было бы слишком просто для нее – убить! Были моменты, когда ее – ее! – я готова была не просто убить, я… я могла бы рвать ее зубами!!!

При этих словах у Тамары Станиславовны задрожало все лицо – губы, подбородок, щеки, веки. Женщина попыталась еще что-то сказать, но вместо слов у нее вырвался только жалкий сип, это испугало ее саму – Полякова перехватила горло руками и замерла, уставившись в пространство невидящими, жарко горящими глазами.

Портьеры опять раздвинулись – неслышно ступая, в комнату вошел белесый, очень похожий на девушку с фотографии, молодой человек в тонком сером пуловере, из выреза которого выступал воротник голубой рубашки. Моментально оценив обстановку, Валерий кинулся к матери, мягким жестом отвел ее руки и усадил женщину обратно в кресло. От прикосновений сына Тамара Станиславовна оживала на глазах.

– До сих пор у меня была одна поддержка – дочь, которая жалела меня и понимала, – сказала она почти шепотом, пока Валерий, сев рядом на пуфик, успокаивающе похлопывал ее по руке. – Все эти три с лишним года она не отходила от меня. Только присутствие Лары уберегло меня от страшной, страшной решимости, от смерти – я говорю о своей смерти! А его… его я не убивала. Я бы не могла сделать это, даже если бы действительно захотела. Просто бы не смогла…

– Страсти-мордасти, хотя, в сущности, именно страсть выдает в этой женщине Скорпиона – пробормотала Ада, когда мы погрузились в «Жигули» и разворачивали машину, чтобы выехать из поселка. – Мстительная, не умеющая прощать, страстная и всегда прекрасная – всегда, даже в горе. Стопроцентный Скорпион.

– Не дает мне покоя этот покончивший с собой от неразделенной любви молодой человек, – заметила я после некоторых раздумий, пропустив мимо ушей ее зодиакальные выкладки. – Или кто-то прикрывался его именем, чтобы сбить нас со следа, или мы гоняемся за типом, каким-то образом связанным с Виталием Изотовым. Отсюда вывод: надо бы поближе познакомиться с его семьей. В общем, можно точно сказать, что мы имеем дело с маньяком, сумасшедшим, – констатировала я и, чтобы успокоиться, задышала ровно и глубоко. – Эти красные осколки в глазах у жертв, перед убийством – рассылка приглашений на свадьбу… Как нам сказала Татьяна? «На тот свет это приглашение!»

– Зоя Яковлевна, вы и правы и не правы, – задумчиво ответила мне Ада. – Наш убийца – человек, болезненно сосредоточенный на одной идее, в этом смысле его можно с небольшими оговорками назвать маньяком. Но он не сумасшедший, нет… В его действиях прослеживается определенная логика, он не просто убивает по вечерам одиноких женщин – он убивает конкретных женщин, знакомых ему по тем или иным приметам, чей образ жизни он относительно хорошо изучил. Он не действует по наитию. У него есть план. Это рассудочный, я бы даже сказала, холодный человек с твердым пониманием того, что он хочет.

– Откуда это такой вывод?

– Оттуда, что пресловутые пригласительные открытки рассылались не абы как, а адресно, они были именные, то есть предназначались конкретным лицам, которые определенным образом связаны между собой – узами кровного родства или ненависти. Но в глазах убийцы их может объединять и нечто другое – а что именно, мы пока не знаем.