Доминик Сильвен - Тайна улицы Дезир Страница 27

— И Максим казался искренним?

— Да. Кроме того, Хадиджа подтвердила его слова. Но… ты знаешь, Ингрид…

— Да?

— Я очень люблю Максима, но не так уж хорошо его знаю. Нас объединяет недосказанное, скрытое. Все это, разумеется, прекрасного качества, однако подлинность его я гарантировать не могу. Итак, нужно сделать выбор: верить или не верить Максиму.

— Лола, если нужно, я готова ради него солгать. Я скажу, что в то утро он пробыл у меня дольше.

— То есть ты рассматриваешь возможность того, что он виновен.

— Нет, Лола, я лишь рассматриваю возможность судебной ошибки.

— Внимание, это очень важная деталь. Ответь мне: ты допускаешь возможность того, что Максим виновен?

— Нет.

— Очень хорошо. Хотелось бы, чтобы мы понимали друг друга.

— Разумеется.

— В любом случае Груссе тебе не поверит. И твои показания могут лишь усугубить положение. Лучший способ помочь Максиму — довести начатое до конца. И проникнуть туда, куда мои бывшие коллеги просто не пойдут. Однако нам нужно вооружиться большим ножом, смело лезть в самые непроходимые болота и не бояться пиявок.

— А как насчет Фарида Юниса? Там есть куда лезть?

— Хадиджа утверждает, что не видела брата много лет. Они поссорились.

— Может быть, в полицейских архивах есть на него досье.

— Я попросила Бартельми заглянуть туда еще до того, как начала допрашивать Хадиджу. Он еще ничего не нашел. Это плохой знак. Бартельми никогда не упустит случая проявить рвение. Особенно если это нужно для того, чтобы вывалять в грязи Жан-Паскаля Груссе.

— Это значит, что нам придется искать еще одну иголку в стоге сена.

— Сначала найдем, а потом будем искать.

— What does it mean?[24]

— Это может значить что угодно. Но в данном случае это значит, что у нас больше нет права на ошибку.

Женщины пожелали друг другу спокойной ночи, без особой, впрочем, уверенности. Ингрид пошарила в шкафу и нашла свой любимый спальный мешок, купленный когда-то для походов по Колорадо. Зажав мешок под мышкой, она вышла из квартиры и, как можно деликатнее, укрыла им старика Тонио, потом вернулась и легла. И долго лежала с открытыми глазами, всматриваясь в темноту.

20

Следующие два дня пролетели незаметно. Ингрид и Лола проводили дни и вечера в «Звездной панораме», пытаясь разыскать Болтуна. Что же до ревностного лейтенанта Бартельми, ему так и не удалось найти Фарида. Его последним известным местом жительства была улица Акведук, где жила семья Юнис. Но родители ничего не знали о своем отпрыске.

На третий день Ингрид проводила Лолу до кинотеатра, прежде чем вновь ее покинуть. Она побеседовала с Родольфом Кантором, требовавшим Дилана Клапеша, и смогла обвести его вокруг пальца. Чем дальше, тем больше Лола убеждалась в том, что не стоит доверять притворно наивному виду Ингрид Дизель. Она так и не узнала, с кем американка проводит эти таинственные вечера. Поскольку Болтун вновь не соизволил явиться на фильм культового режиссера Гадехо, Лола возвращалась домой, вдыхая ночной воздух. Он пах окисью углерода, духом канала Сен-Мартен и окружавшего церковь сквера, в котором невидимый и неуловимый Болтун когда-то беседовал с Ванессой.

Она поднялась по улице Шато-д'О и услышала, что звонит ее мобильный. Голос Ингрид с трудом пробивался сквозь гул толпы. Американка предлагала ей встретиться на углу улиц Пигаль и Дуэ. Она нашла там информатора, готового продать свежую информацию о жизни Фарида Юниса. Местом встречи было кабаре «Калипсо». Пароль для швейцара: «У Лолы Жост встреча с Габриэллой Тижер». Тут Ингрид воскликнула, что у нее внезапно разрядилась батарея, и Лола услышала просто уличный шум.

Лола победила свою сонливость, выпив пол-литра кофе, и вышла из дома. То, что падало с неба, нельзя было назвать осадками. Оно падало медленно и пронизывало насквозь. Тучи, так сказать, дарили парижанам настоящую бретонскую изморось, и Лола пожалела, что не надела резиновые ботинки, купленные на мысе Фрель тридцать лет назад. Но для вечера в кабаре больше подходили лодочки. Ей пришлось довольно много пройти, прежде чем она поймала такси — исчезающий вид транспорта в Париже, особенно ночью.

Фасад «Калипсо» соответствовал погоде. За стеклянными стенами текли жидкие гирлянды, это отвечало миганию неоновых реклам, многообещающе вспыхивавших на фронтоне: «Кабаре», «Стриптиз», «Парижские ночи». Музыка, хотя и приглушенная, была слышна даже на улице. На одной из афиш создание с пышной рыжей шевелюрой расстегивало молнию своего узкого платья; фотограф запечатлел мягкость движения вокруг тринадцатого позвонка. Лица артистки видно не было, но из надписи на афише становилось ясно, что это «Габриэлла Тижер, Пламенная».

«В какую авантюру впуталась Ингрид Дизель?» — спрашивала себя Лола, пока швейцар мерял ее замогильным взглядом. Мария-Тереза Жост, она же Лола, в застегнутом на все пуговицы строгом плаще, с остатками прически в виде синеватого гнезда, растрепанного непогодой, и промокших лодочках на распухших ногах как-то не вписывалась в общую картину.

— У Лолы Жост встреча с Габриэллой Тижер.

Конечно, это была самая глупая фраза, произнесенная ею за свою карьеру, но она оказала магическое действие на швейцара, открывшего дверь и пропустившего ее внутрь.

Прежде чем попасть в чрево «Калипсо», Лола оказалась в длинном коридоре, задрапированном фиолетовой тканью. Потом она вошла в сиренево-желтый зал, где сидело множество мужчин в темных костюмах и несколько женщин в ярких платьях. Искушенные туристы, светские модники и люди из воровского мира, из которых Лола узнала по крайней мере двоих. Она удивилась, увидев за одним из столиков Максима Дюшана, одиноко потягивавшего коктейль. Две блондинки со скульптурными формами, оставшись лишь в трусиках и туфлях, тряслись на прозрачной сцене в форме креста под пение Мадонны. Максим, прекрасный, как несдержанное обещание, следил за движениями.

— Лола!

— Максим, — откликнулась она, медленно расстегивая плащ.

— Какое облегчение видеть тебя! Я уже час мусолю этот коктейль. Обычай требует заказать танец на столе, засовывая банкноты девушкам за пояс для подвязок. Но меня это не вдохновляет.

— Танец на столе? Что это?

— По просьбе гостя танцовщица спускается со сцены и исполняет свой номер у него на столе, вращаясь вокруг шеста из нержавейки, как вон там. Это американское изобретение.

— Кстати, об Америке, а где же Ингрид?

Максим объяснил, что час назад Ингрид попросила его прийти, сказав про встречу с Габриэллой Тижер, но сама еще не появлялась. Он спокойно ждал гвоздя программы «Калипсо»: звездного выступления Пламенной.

— Полное раздевание, — уточнил он.

— Замечательно, — проронила Лола, заглянув в меню.

Она быстро освоилась, заказав коктейль с имбирем, предлагавшийся по цене литра шампанского. А шампанское, по ее мнению, продавалось здесь по цене килограмма икры и так далее. Неумолимая прогрессия.

Куда подевалась Ингрид Дизель, какая связь существовала между Фаридом Юнисом и «Калипсо», кто был таинственным информатором? Завсегдатаи кричали: «Га-бри-элла! Га-бри-элла!» — и топали ногами, голос Мадонны потонул в шуме, пришло время Пламенной зажечь свою публику.

Все погрузилось во тьму. В глубине сцены вспыхнули языки пламени, и в ту же минуту голос американской певицы-негритянки[25] приковал публику к креслам:

You can't love nobodyUnless you love yourselfDon't take it out on me babeI'm not the enemy.

Она вышла в красном платье, красиво обрисовывавшем фигуру, ее длинные рыжие волосы каскадом рассыпались по плечам. Высокая, мускулистая, с прекрасной грудью, пышными бедрами, точеными ногами.

Are you the man I loveThe man I know loves me?Come on talk to me boyI'm not the enemy.[26]

— Уф, — выдохнул Максим.

Начался стриптиз. Классический, без танцев на столе и шеста из нержавейки. Добротно сделанный номер. Старая история. Никто не двигался, все сидели, затаив дыхание. Пламенная сняла платье, чулки, трусики и осталась в туфельках с каблуками из плексигласа. И начала колыхаться, гнуться, извиваться. Уступать, колебаться и возвращаться вновь. Непринужденность. Щедрость. Пламя, горевшее в глубине сцены, расцвечивало ее тело. Тело с невероятной татуировкой на спине, которая начиналась от шеи и заканчивалась у ягодиц, изображая гейшу, игравшую с веселыми карпами. Афишу у входа в «Калипсо» явно ретушировали. Замысел стриптизерши был очень тонким. Она не снимала всего. Разрисованная кожа оставляла ей частицу тайны. Полное раздевание.

— Уф, — повторил Максим перед тем, как все вновь погрузилось во тьму.

Воцарилось молчание, глубокое, как черная дыра, а потом зажегся свет, и зал взорвался громом аплодисментов. На сцене плавал лишь прозрачный дымок.

— Но все это не объясняет, куда делась Ингрид, — сказала Лола.