Доминик Сильвен - Тайна улицы Дезир Страница 28

— Какая восхитительная де…

— Мадемуазель Тижер ждет вас в своей гримерной, — прервал его слуга.

Максим решительно встал. Пытаясь поспеть за ним, Лола подумала о том, что неплохо бы иметь крылатые сандалии, как у Меркурия.

Она сидела лицом к зеркалу, закутавшись в лиловый пеньюар, расшитый эмблемой «Калипсо» в серебристом полукруге, и расчесывала свои огненные волосы. Как только за слугой закрылась дверь, она сняла парик.

— Ингрид! — хрипло пробормотал Максим.

Лола глубоко вздохнула, зажгла сигарету и рухнула на первое попавшееся сиденье. Им оказался диванчик, обитый тканью под зебру.

— Насчет Габриэллы Тижер я объясню вам после, а с Фаридом Юнисом все проще.

— Конечно, — отозвалась Лола.

— Энрике работает в «Калипсо». Он знает воровской мир, — объяснила Ингрид, избавляясь от фальшивых ресниц. — Мелких сошек и боссов. Всех. Энрике — целая записная книжка. Я обрабатывала его много ночей, чтобы он рассказал мне о Фариде Юнисе. И вот — пожалуйста!

— Надевай свой морской пуловер и перуанский колпак, моя Пламенная. Пойдем скажем пару слов твоей записной книжке.

— Вы пойдете туда без меня. Я не хочу, чтобы хозяин видел, как я разговариваю с Энрике в вашей компании. Не хочу потерять работу.

— Странно, но я думала, что ты массажистка, Ингрид Дизель. Видно, я чего-то не поняла.

21

На углу улиц Пигаль и Дуэ ждал Энрике, вышибала из «Калипсо», тот самый швейцар, впустивший Лолу. Его лицо было не более выразительным, чем кусок холодного мяса, но глаза жили самостоятельной интенсивной жизнью. Лола дала ему двести евро за рассказ о том, что Фарида Юниса видели в Сен-Дени. Это все, что знал этот тип. Она вытянула из него краткое описание брата Хадиджи: красивый юноша, не слишком приятный, среднего роста, одевается обычно в черное.

Ингрид Дизель выскочила через служебный выход и, несмотря на изморось, направилась вместе с друзьями к кварталу Сен-Дени. Лола довольствовалась ролью слушательницы. Максим и Ингрид шли рядом и о чем-то спорили, при этом Максим все время поворачивался к Ингрид и улыбался ей.

— Зачем идти против собственной природы? Я всегда тяготела к эксгибиционизму. К тому же я обожаю танцевать и знаю, что делаю это хорошо. Я научилась этому на Бали.

— Я знал, что все это мне что-то напоминает.

— Понимаешь, когда я танцую для этих людей, то знаю, что этим доставляю им такое же удовольствие, как и себе. В то же время это удовольствие вполне невинно. Я исхожу из того принципа, что никто не имеет права зарывать свои таланты в землю.

— Ты права.

— В парике и с макияжем я становлюсь совсем другой. Не пригласи я вас в свою гримерную, вы не увидели бы ничего, кроме огня.

— Ну, огонь-то мы видели, — вмешалась Лола, уставшая от этого воркования. — Перестань оправдываться, Ингрид, все в порядке. Мы признаем, что ты артистка стриптиза. Признаем. И не собираемся просить тебя прочитать трижды «Pater»[27] и дважды «Je vous salue, Marie»[28] в знак раскаяния, моя девочка. Иди с миром, Габриэлла Ингрид Тижер Дизель. И постарайся не схватить насморк.

— И долго ты этим занимаешься? — вновь подал голос Максим.

— Несколько лет.

— Мне твое шоу показалось поэтичным.

— Так и есть! Для этого все и затевается. Я работаю не чаще двух раз в неделю, потому что это искусство.

— И хороший доход приносит это искусство? — поинтересовалась Лола.

— Неплохой.

— Я обратила внимание, что для массажистки на дому ты как-то мало заинтересована в клиентах, — настаивала Лола.

— Может быть, но именно в «Калипсо» я познакомилась с Диланом Клапешем.

— Я думала, ему нравятся только ужасы.

— Дилан снимает фильм, который будет называться «Кабаре ужасов». Он опросил всю труппу, и я ему очень понравилась. К тому же он согласился выступить в «Звездной панораме». Но он не сказал, на какую тему. Так что Родольфу Кантору придется набраться мужества.

— Родольф Кантор волнует меня в последнюю очередь. Однако я ценю людей, которые держат свои обещания, Ингрид. Поэтому, что касается Клапеша, ты молодец! И что касается стриптиза, тоже молодец. У тебя талант. Тебя будут помнить, даже когда твое шоу сойдет со сцены.

— Правда?

— Правда.

— Конечно, правда, — добавил Максим.

Они еще поговорили, стоя под дождем на ночной улице Фобур-Сен-Дени. Пора было расходиться. Ингрид и Лола расстались с Максимом на Пассаж-Бради и в молчании прошли несколько метров, отделявшие их от Пассаж-дю-Дезир. Лола попросила Ингрид угостить ее стаканчиком спиртного.

— Я согласна даже на мексиканские напитки. Но не найдется ли у тебя чего-нибудь покрепче пива?

— Хочешь текилы?

— Именно о ней я и думала. Неси текилу, Габриэлла.

Ингрид подала текилу, и Лола осушила свой стакан в два глотка. Ингрид сделала то же самое. Лола попросила еще порцию.

— Если ты хочешь мне что-то сказать, валяй, — заявила Ингрид. — Для этого вовсе незачем так долго промывать глотку.

— Я просто хотела сделать тебе комплимент, дорогая. Одним выстрелом ты убила двух зайцев. Браво.

— Что?

— Я вовсе не была тебе нужна в «Калипсо», чтобы заставить Энрике разговориться. И конечно, ты вполне могла обойтись без Максима.

— Полицейские всегда работают в паре, не так ли? Энрике согласился сотрудничать с вами, потому что принял вас за двух офицеров. Он не разбрасывается откровениями направо и налево.

— Максим совсем не похож на полицейского. И ты это прекрасно знаешь.

— Да, Максим больше похож на моряка, — признала Ингрид. — На сотрудника береговой охраны, если уж быть совсем точной. Но ведь бывают полицейские — сотрудники береговой охраны, или нет?

— Дай мне закончить, ладно? С четырьмя красивыми бумажками по пятьдесят евро ты получила бы тот же результат.

— Думаешь? — спросила Ингрид с искренней улыбкой.

— Так это в «Калипсо» ты направлялась, исчезая с моего горизонта?

— Я больше ничего не могу от тебя скрыть, Лола.

— Признайся, ты хотела соблазнить Максима. Он и представить себе не мог, что под летной курткой и старыми линялыми джинсами скрывается Габриэлла Тижер, гейша, разрисованная рыбами. Никогда.

— Габриэлла Тижер — всего лишь часть меня, Лола.

— Ну, если она и часть тебя, то это неплохой кусочек. «Одни владеют искусством соблазнения, а другие — имеют честь быть соблазненными», — говорил Эспри Флешье.

— Пожалуй, дело не в соблазнении.

— Вот как? А в чем же тогда?

— У меня навязчивая идея.

— Какая?

— Leave me alone, Lola. I'm tired, don't you see?[29]

— Ингрид, ты болтаешь без умолку, но ничего серьезного не говоришь. Говори, Ингрид. ГО-ВО-РИ! И налей-ка мне еще этой водки.

— Я боюсь, что роду человеческому придет конец. Вот.

— Это и есть твоя навязчивая идея?

— Да.

— Это из-за одиннадцатого сентября?

— Нет. Из-за кибернетической революции.

— Это еще что такое?

— Я боюсь, что однажды человек устареет. Что он будет стерт с лица земли и заменен роботом или киборгом. Человек всегда мечтал о бессмертии. И он его практически достиг, но сейчас под угрозой то, чем мы являемся сегодня. Нам нужно отказаться от себя, и тогда мы станем совершенными. И не будет больше ни страданий, ни расизма, ни религиозных и территориальных конфликтов. Не будет ни секса, ни родов, ни сна, ни голода, ни жажды, ни обольщения, ни отвращения, ни смерти, ни жизни. Не будет ничего, кроме славного будущего космических завоеваний. Мы станем раз и навсегда бессмертными и превратимся в отходы, как дохлые крысы.

— Уф, как говорит Максим.

— Вот почему я использую свое тело, чтобы танцевать. Вот почему я массирую тела других. Потому что тело — это все, что у нас есть. Как только наша плоть сгнивает или истощается, мы перестаем существовать. Все заканчивается.

— Не думаю, что все это произойдет завтра.

— Научное развитие не остановишь, Лола. Что изменится от того, что это не коснется наших современников, что это произойдет через тридцать-сорок лет? Я думаю о нас как о биологическом виде.

— Ты несколько экзальтированная девушка, Ингрид. Но я не возражаю. Это начинает мне даже нравиться.

— Ты так говоришь, потому что текила ударила тебе в голову.

— Ты кругом не права. Я говорю то, что думаю. И скоро я признаю, что мы обе восхитительны. Готовы биться за любовь и дружбу. Даже если эти чувства — не что иное, как продукт химических реакций в нашем мозгу шимпанзе-мутантов.

— Но что ты пытаешься сказать, Лола? Что за Максима стоит бороться? Потому что он — соль земли?

— Да, деточка, та самая соль, которую ты забыла подать с текилой.

22

— «Из глубины взываю к Тебе, Господи. Господи! услышь голос мой. Да будут уши Твои внимательны к голосу молений моих. Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, — Господи! кто устоит?»

Священник закрыл свой требник, выдержал паузу и провозгласил: