Елена Арсеньева - Мужчины Мадлен Страница 27

Она постояла у дверей, осторожно выглядывая, дождалась, пока Виталий войдет в «Красный куб», а сама выскочила из «Mango» и метнулась в «Clasp-Knife».

Подошла к прилавку – к тому самому, около которого видела Виталия, – и у нее потемнело в глазах. Вернее, покраснело – потому что на прилавке были в бессчетном количестве разложены большие и маленькие перочинные ножи. Некоторые лежали сложенными, являя собой изящные прямоугольнички, другие – раскрытыми, щетинясь веерами разнообразнейших лезвий. Ножницы, пилочки, открывалки, штопоры, наборы отверток и собственно лезвия – что только не торчало из красных рукояток с белым крестиком в белой же рамочке!

Алёна тупо смотрела на прилавок, в глазах у нее рябило, а в голове… в голове вообще невесть что творилось, какая-то сумятица. Что бы все это значило, а?

Господа! Что бы все это значило?!

Да что-что… вот то и значило…

Алёна буквально ощущала, как начал подбирать крылья, готовясь к взлету, Дракон ее души. Огнеметный Дракон. Беда одна – он пока толком не знал, куда лететь и что, собственно говоря, палить своим огнем-пламенем.

– Чем могу помочь? – Голос продавца заставил ее встрепенуться. Продавец был худенький, затейливо подстриженный, с круглыми шоколадными очень наивными глазами. Лет ему было восемнадцать, ну никак не больше.

Алёна посмотрела в его очаровательные глазки – и решила хладнокровно воспользоваться его неопытностью и наивностью. Совершенно так, как в романах английских беллетристов XVIII века господа пользуются неопытностью и наивностью бедных горничных.

– Извините, – пролепетала она, моментально принимая вид не Дракона, а бабочки, случайно залетевшей на огонек, – мой муж потерял ножик, складной. Он его очень любил, считал своим талисманом. И я хотела сделать ему подарок – купить такой же. И вот пять минут назад увидела, как мой муж вышел из вашего магазина! Неужели он уже купил нож?

– Ваш муж такой высокий, коротко стриженный, в длинном, очень элегантном пальто? – точно описал Виталия продавец.

– Да, да! – обрадовалась Алёна. – Это он!

– К сожалению, вам придется придумать ему другой подарок, – с искренним огорчением сказал простодушный мальчик, еще одна жертва безнравственной писательницы. – Он рассказал, что потерял свой талисман, а без него не верит в удачу. К счастью, мы нашли именно такую модель, которую он потерял. Швейцарский нож марки «Wenger Classic» – отличная штука!

Тут он ткнул пальцем в стекло прилавка. Алёна посмотрела. Нож… море лезвий, пилочка, открывашка для бутылок… И даже, кажется, крестовая отвертка!

– Да, – пролепетала она, – какая жалость… То есть я хочу сказать, хорошо, что ему удалось найти такой же… какой потерял!

И выскочила из магазина, чтобы не сказать: «Как хорошо, что ему удалось найти такой же, какой он бросил в мою сумку перед досмотром в аэропорту Шарль де Голль!»

А на тех листочках было написано:

Вот так все и началось. Бретер был у меня первым, самым первым, может быть, потому я не забыла его. Он был необыкновенным… и N рядом с ним просто-напросто хвастливый павиан.

Его родной страной был Грех, Постельный Грех.И родине своей он верность без помехХранил, покуда жил на этом свете.Что было с ним на свете на ином,Никто не ведает… Но очень может статься,Что даже там он продолжал сношатьсяСо всем, что только обладает междуножьем.И ангелиц у Вечного Подножья,Средь звездного святого бездорожья,Имел он со всей пылкостью безбожья.

Я раньше даже не подозревала, что Сravates и foulards, галстуки и платки, занимают такое огромное место в жизни мужчин. N носил их очень редко, предпочитая рубашки апаш с залихватски расстегнутым воротом. Конечно, некоторые мужчины и впрямь приходили за галстуками, но некоторые – только ради меня. Кого-то влекла моя внешняя неприступность. Кого-то – моя продажность в сочетании с этой неприступностью. Мы все прекрасно знали, что если бы кто-то из них пристал ко мне на улице, я позвала бы полицию. Но здесь, в томительной духоте моего «рабочего кабинета»…

Сначала я ограничила количество посетителей одним человеком в день, но потом вошла во вкус. С головой рухнула в излишества! К тому же слишком много было желающих. Мсье Дени клялся и божился, что они все – люди, умеющие хранить тайну, которые не с улицы приходят (а откуда же, позвольте спросить?!), люди доверенные, которых ни в каких смыслах можно не опасаться.

Ну, сначала так и было. И я даже запомнила кое-кого из тех, кого пропустила через себя в числе первых.

Я помню необыкновенно чистоплотного и брезгливого молодого человека, который чувствовал ко мне одновременно отвращение и желание. Он беспрестанно цитировал Бодлера, в частности, «Красота» была его любимым стихотворением:

Вся, как каменная греза, я бессмертна, я прекрасна,Чтоб о каменные груди ты расшибся, человек;Страсть, что я внушу поэту, как материя, безгласнаИ ничем не истребима, как материя, вовек.

Я, как сфинкс, царю в лазури, выше всякого познанья,С лебединой белизною сочетаю холод льда;Я недвижна, я отвергла беглых линий трепетанье,Никогда не знаю смеха и не плачу никогда!

Эти позы, эти жесты у надменных изваянийМною созданы, чтоб душу вы, поэты, до концаРасточили, изнемогши от упорных созерцаний;

Я колдую, я чарую мне покорные сердцаЭтим взором глаз широких, светом вечным и зеркальным,Где предметы отразились очертаньем идеальным.

Это все было обо мне…

Он также сообщил мне, что Бодлер – его кумир во всех смыслах, именно поэтому он надевает перчатки, собираясь заняться любовью. Потому что так поступал Бодлер!

Я хохотала как сумасшедшая, но не возражала против перчаток. У бодлериста всегда были очень холодные руки, и, когда он ко мне прикасался, меня бросало в дрожь – но отнюдь не от возбуждения.

Виталий позвонил семь раз, прежде чем угомонился. Алёна не отвечала на звонки. Она просто отключила сигнал, чтобы не будоражить окрестности электронными трелями. И самой чтобы не нервничать. Ей надо было подумать… Но думалось как-то непродуктивно. Сплошные вопросы без ответов и ответы без вопросов. Зачем, зачем?! Неужели… Да нет, не может быть, ведь потом он ее просто бросил, можно сказать…

Или не просто? Или все куда сложнее, чем кажется Алёне? Неужели?!

Чтобы решить, по делу ли вспыхнуло в голове это «неужели», нужно было поскорей вернуться домой. И проверить!

Коротков появится только в два. У нее масса времени, чтобы все узнать. А может, ей только кажется, что она сможет что-то разузнать сама, без посторонней помощи?

Ха, а где взять помощь?!

Нервничая как не знаю кто, Алёна влетела в свой двор – и ахнула, увидев знакомую и столь приснопамятную «Мазду».

Коротков! Чего вдруг его принесло на час и даже более раньше назначенного времени? Неужели так струсил? Да, вид у него бледный. Жалкий, можно сказать. И весьма печальный. Вот бы повеселел, если б узнал, что Алёна только что быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла, бежала от того самого человека, которого он так боится, что она сама его теперь боится, потому что ничего не может понять!

Коротков выбрался из машины. Он был не один – на заднем сиденье маячил мужской силуэт.

– Почему вы так рано? – спросила Алёна с ноткой неудовольствия в голосе, как если бы не она сама почти два месяца трясла Короткова на предмет получения денег, а именно он явился требовать с нее долг, который она не желает отдавать.

– Да вот… дела… надо решить нашу проблему одним махом – и все, – пробормотал Коротков, отводя глаза.

И Алёна ни с того ни с сего вспомнила старославянскую фразочку: «Одним махом семерых побивахом». Хм, странные у нее аллюзии возникают при встрече с Коротковым! А не намерился ли он – одним махом – и избавиться от кредиторши, и долг не возвращать?

А в машине у него – сообщник?

Да нет, вряд ли, все же Виталий – достаточно внушительная страховка на случай неожиданностей.

Виртуальная, весьма виртуальная страховка, конечно. Но другой у нее нет!

И тем не менее Алёне стало не по себе.

– Шура, если вы деньги привезли, то давайте, – сказала она. – Зачем время терять, в квартиру подниматься?

– А расписка у вас с собой? – спросил Коротков.

Ах да. По-хорошему, не возвращать бы расписку, но ладно, не будем уподобляться щипачу с большой дороги российского бизнеса.

Вдвоем пошли к подъезду. На крыльце Алёна оглянулась. Из «Мазды» никто не появился, никто не делал попытки пойти с ними. Очень может быть, в салоне просто приятель Короткова, никакой не сообщник. Она несколько успокоилась. Коротков держался позади, шел, опустив глаза, вид имел смиренный (Алёна несколько раз поглядела на него искоса на поворотах лестницы).

– Подождите, – сказала она в прихожей, не имея желания затягивать сцену прощания с Коротковым, – сейчас принесу расписку.