Наталья Борохова - Звездный час адвоката Страница 28

Женские проблемы разрешились на следующий после свадьбы день. „У вас была обыкновенная задержка, – сказала гинеколог, толстая тетка с добродушным лицом, осмотрев меня на кресле. – Старайтесь вести регулярную половую жизнь и не волноваться без надобности“. Я почувствовала, что меня отправили в нокаут.

Семейная жизнь началась…»

Глава 13

Судебный процесс по делу Дианы Данилевской вызвал небывалый ажиотаж, и холл Дворца правосудия напоминал сейчас пестрый людской муравейник. Стало сразу же ясно, что выбранный для судебного разбирательства зал номер двенадцать не сможет вместить всех желающих, поэтому судебные приставы пропустили вперед представителей прессы, оставив обычных зевак напоследок.

Одного пристава, самого высокого и представительного, толпа окружила плотным кольцом. Он чувствовал себя неуютно, оказавшись в окружении взволнованной публики, и, поглядывая по сторонам, искал для себя пути к отступлению, но зрители все напирали и напирали со всех сторон, забрасывая его вопросами, на которые требовался срочный и незамедлительный ответ.

– Где же эта хваленая гласность? – сварливо выговаривала человеку в форменной одежде полная женщина в цветастом платье. – Ведь процесс по делу писательницы объявлен открытым? Почему тогда мне и моему сыну отказано в праве войти в зал?

– Погодите, а нельзя нам расположиться на приставных стульях? – спрашивал тощий интеллигент в круглых очках. – Если бы такое было возможно, я смог бы купить билет в первый ряд.

– Скажите, а автор найдет возможность пообщаться с публикой? – спрашивала совсем молоденькая девчонка, высоко поднимая над головой книжку Данилевской и шариковую ручку. – Я хотела получить у нее автограф!

Шум все рос и рос. Бедный пристав, напуганный тем, что толпа поглотит его без остатка, гаркнул что есть мочи, и сразу же вокруг него разлилась благословенная тишина.

– Вы что, обезумели, что ли? Какие приставные стулья, какие билеты и автографы?! Это не театр, не книжный магазин и не бакалейная лавка! Здесь нет авторов, здесь только подсудимые. Это Дворец правосудия!

Публика смотрела на него угрюмо и недовольно, как на конферансье, который вдруг объявляет, что спектакль по техническим причинам состояться не может. Однако свиста не последовало.

– Действительно, процесс объявлен открытым, но вместимость зала не безгранична. Мы должны обеспечить нормальную работу суда, поэтому никаких дополнительных мест для публики предоставляться не будет…

Толпа зашумела.

– Разумеется, представители прессы и телевидения получили приоритетный доступ в зал судебного заседания. Они будут информировать население о ходе процесса. Так что будет разумно многим из вас ограничиться просмотром новостных программ по телевидению и чтением местных газет. Всего доброго!

Толпа начала расползаться в стороны, и пристав уже облегченно вздохнул, как вдруг над головами присутствующих взвился ввысь молодой звонкий голос:

– А убийца-то уже здесь?

Все остановились, как в режиме стоп-кадра, словно пытаясь осознать, кто мог задать столь нелепый вопрос. Лицо пристава приобрело багряный оттенок. Он прошелся глазами по толпе, но так и не выявил возмутителя спокойствия. Сообразив, видимо, что не имеет полномочий отвечать на вопросы подобного рода, он еще раз повторил:

– Всего доброго! Всем хорошего дня…

Убийца! Это слово, пролетев над толпой, попало прямо в цель. Диана почувствовала, как между ее лопатками впилось что-то острое, как клинок. Пронзительная боль возникла не сразу. Сначала просто перехватило дыхание, как бывает тогда, когда удара совсем не ждешь. Бешено заколотилось сердце. Она побледнела и что было силы ухватилась за руку стоявшего рядом с ней Павла.

– Успокойся, дорогая, – проговорил он, с опаской придерживая ее за талию. – Это просто чья-то глупая реплика, не более того. Кто-то из зевак задал нелепый вопрос. Так бывает.

– Убийца! – проговорила она, словно пробуя онемевшими губами это слово на вкус. Почувствовала что-то тошнотворное, сладковатое, с едва выраженным металлическим послевкусием, очень похожее на человеческую кровь.

– Не обращайте внимания, – сказала из-за ее спины Дубровская. – Существует, в конце концов, презумпция невиновности. Человека преступником назвать может только суд, и только в своем приговоре. Так, между прочим, записано в Конституции. А коли приговора еще не было…

– Елизавета Германовна! – укоризненно произнес Максимов, и Дубровская замолчала.

Действительно, кто сказал, что эта вычитанная из закона истина может служить утешением? Все правильно. Все как есть. Но если каждый проходящий мимо тебя гражданин пялится во все глаза и отходит в сторону только для того, чтобы найти удачный ракурс для наблюдения, к чему тогда все эти высокие слова? Помогут ли они, когда, тыкая в тебя пальцем, всякий встречный-поперечный обзывает тебя убийцей? Простому человеку не нужно плутать в дебрях словоблудия. Он привык называть вещи своими именами. Обвиняется в убийстве – значит, убийца и есть! Дыма ведь без огня не бывает!

Они стояли в стороне от толпы. Почти прямо под мраморной лестницей. Место странное и малоподходящее для встречи адвоката и клиента, но единственно возможное и безопасное в их ситуации. Павел наклонял голову, чтобы не подпирать собой низкий свод. Невысокая Дубровская особых неудобств не испытывала, но она почти физически ощущала движение большой часовой стрелки, которая, завершив круг, приблизилась к цифре двенадцать. Это означало лишь то, что они должны были покинуть свое временное пристанище и под перекрестными взглядами любопытных людей пройти в зал судебного заседания.

Председательствовал в процессе судья Берестов, невысокий мужчина самой обычной внешности, не дающей стороннему наблюдателю ни малейшего основания найти в ней проявления бескомпромиссной жесткости или же, наоборот, небывалого человеколюбия. Его лицо казалось непроницаемым, как маска, а голос, проверенный на сотне самых разных аудиторий, не резал слух повелительными интонациями. Все обычные чувства, присущие обывателю, включая любопытство, удивление и негодование, были, как губкой, смыты с его лица двадцатью годами почти безупречной службы в одном из районных судов огромного города. Он взирал на скамью подсудимых меланхолично, словно его не касалось вовсе, кто появится там перед ним в очередной раз – вор, насильник или убийца. Сегодня на лобном месте оказалась женщина. И женщина красивая. Кроме того, писательница, которую пресса уже распяла на своем кресте. Кажется, ему говорили, что она пишет детективы. Разумеется, чепуха полная. Он взглянул на нее только для того, чтобы убедиться в том, что фотография в материалах дела соответствует оригиналу. В остальном его интерес к ней ограничивался рамками, очерченными Уголовно-процессуальным кодексом. Ничего личного.

Государственный обвинитель, напротив, казался деятельной натурой. Он шуршал бумагами из своей папки, что-то вполголоса говорил судебному приставу и изредка бросал в сторону защитника и подсудимой заинтересованные взгляды. Похоже, его радовало, что противную сторону в процессе будут представлять две хорошенькие женщины. Во всяком случае, скучать ему не придется. Конечно, все портят несносные журналисты, слетевшиеся в зал заседаний, как мухи на запах мертвечины. Они заняли почти все свободные места в зале и что-то уже черкали в своих блокнотиках, хотя процесс еще не начался. Его самого уже пару раз останавливали в коридоре, задавая одни и те же глупые вопросы насчет перспектив дела. Разумеется, он ответил на них как полагается, строго официально, сухо и без излишеств. Положение обязывало. Хуже было то, что ему придется играть свою роль до конца, то есть до приговора. Тут уж не расслабишься, не поболтаешь в перерыве с защитником, не возьмешь автограф у известной подсудимой. Он должен быть суров и тверд, как закон, торжество которого он здесь олицетворяет.

Хотя, может быть, все только к лучшему. Он заметил симпатичную журналистку в первом ряду. На вид ей не могло быть больше двадцати двух – двадцати трех лет. Она мило сморщила носик, когда судебный пристав прошел мимо, обдав ее сильным запахом одеколона. Их взгляды встретились. Прокурор понимающе улыбнулся, девушка, после недолгого замешательства, ответила ему тем же.

– У кого-либо из участников процесса есть ходатайства до начала судебного следствия? – спросил председательствующий, без особого интереса оглядывая зал. С первого ряда поднялась рука.

– Есть, Ваша честь! – произнес негромкий, но решительный голос.

Судья с недоумением уставился на высокого худого мужчину в очках. Откуда, спрашивается, он только взялся?

– Я прошу, чтобы судебное разбирательство проходило в закрытом режиме, – сказал он.

Публика заволновалась. Представители прессы не хотели получить пинка под зад, да и обычным зевакам предложение незнакомого мужчины не пришлось по вкусу.