Тимоти Уилльямз - Черный август Страница 28

Простыни с постели исчезли. Почерневшие пятна крови на полу были окружены маленькими флажками.

Единственная комната Розанны Беллони была для нее одновременно и гостиной и спальней. Раковина на кухне служила ей и умывальником. К стене, выкрашенной в кремовый цвет, было прибито зеркало. Под ним на стеклянной полке располагались разные туалетные принадлежности, шампуни, лосьоны.

Над зеркалом Розанна приколола к стене льняное кухонное полотенце с надписью: «Бьюли».

– Магазин в Дублине, – сказал Пизанелли, прочитав слово по-английски. Во рту у него торчала незажженная сигарета.

– Дублин? – переспросил Тротти.

– Такой город в Ирландии.

– Сам знаю, – огрызнулся Тротти. – Интересно, кто это ей подарил?

– Она ведь столько лет проработала учительницей. Наверняка у нее куча знакомых – из бывших учеников.

Тротти посмотрел на Пизанелли.

– Я и не знал, что ты говоришь по-английски, Пиза.

– Дружил когда-то с одной канадской девушкой – с французской, канадкой из Монреаля. Она говорила по-английски.

– Она тебя и научила?

Пизанелли скрестил руки на своей замшевой куртке.

– Она хотела выйти за меня замуж. Не могла устоять против моего животного магнетизма.

– Комиссар Тротти, начальник квестуры очень строго наказал…

– Да не волнуйтесь вы о своем начальнике квестуры… – Тротти указал рукой на узкую щель между кроватью и этажеркой, которая Розанне служила и письменным столом, куда Дзани спрятал бутылку вина. – Он ни о чем не узнает.

Дзани горестно кивнул головой.

– А вы что думаете, Дзани? – спросил Пизанелли, снова посмотрев на часы.

Дзани как раз зажигал сигарету. Ему, как и Габбиани, здоровье позволяло курить «Нацьонали» без фильтра. Маленькая комната наполнилась дымом второсортного табака.

– Что я думаю? – Дзани протянул горящую золотую зажигалку Пизанелли и потом погасил огонь.

– Кто убил Беллони?

Дзани скрестил руки на груди, прикрытой мятой форменной рубашкой.

– По-моему, убийство на сексуальной почве, разве нет? – Уголки его губ неодобрительно опустились вниз. – Преступление на сексуальной почве.

– Почему вы так думаете?

– А зачем еще убивать женщину?

– Из-за денег, например.

Дзани выпустил два облачка табачного дыма.

– Если у Беллони и водились денежки, здесь она их не хранила. А по завещанию все отходит ее племянникам и племянницам.

Пизанелли улыбнулся, не выпуская изо рта сигареты:

– Откуда вам все это известно, Дзани?

Дзани угрюмо посмотрел на Тротти и Пизанелли.

– Просто повторяю, что слыхал.

– Слыхал?

– И караульным у дверей не запрещают слушать, что вокруг говорят. – Дзани стряхнул с рубашки пепел. – Нет, не деньги. Деньги можно достать легче. – Уголки губ вновь опустились. – Это секс, комиссар.

– Секс, – мрачно повторил Тротти и направился к высокой этажерке.

На ней стояла стеклянная рамка с заржавевшими скобами.

Тротти взял ее в руки и посмотрел на три фотографии, вставленные в нее.

– Видел, Пиза?

На самой большой фотографии была запечатлена молодая женщина на мотороллере – на одной из старых моделей «веспы», у которой округлый обтекатель не соединялся с рулем.

К обтекателю была приклеена картинка с улыбающейся головой ковбоя – старая реклама немецкого мороженого. К фаре прикрепили пропеллер. Девушка подалась вперед, слегка склонила голову набок и улыбалась, глядя в камеру. Длинные тонкие загорелые руки удерживали руль. Мария-Кристина – а на фотографии, как догадался Тротти, была именно она – очень походила на Розанну, но даже длинные ресницы не могли смягчить некоторую грубость черт ее лица. На ней было легкое летнее платье с вырезом, приоткрывавшим ее крепкую девичью грудь.

На второй фотографии была изображена девочка-подросток, соединившая, словно в молитве, свои облаченные в перчатки руки. На ней было белое платье, какое надевают причастницы или подружки невесты. На голове – приколотый к вуали букетик незабудок. Она улыбалась, демонстрируя неровные зубы и неистощимый оптимизм.

Третьим снимком была фотография Розанны.

Розанна держала на руках ребенка. На снимке ей было лет тридцать; после более тщательного изучения фото Тротти показалось, что на попавшем в кадр портрете он узнал президента Гронки. Судя по всему, фотография была сделана в городской ратуше. Розанна, одетая в облегающий черный свитер поверх жесткого корсета а 1а Джина Лоллобриджида, весело улыбалась, а малыш в нагруднике с оборками, чепчике и вязаных башмачках зачарованно поднял глаза к потолку, разглядывая там нечто, не попавшее в кадр.

– Что ты на это скажешь? – Тротти повернулся, чтобы показать фотографию Пизанелли.

Пизанелли исчез.

Дзани по-прежнему сидел у двери, зажав ладони между коленями и задумчиво покуривая сигарету.

– Где Пизанелли?

– Секс или месть. Попомните мои слова, комиссар.

– Где вы достаете свои чертовы «Нацьонали», Дзани?

Старая дева – Секс и месть, – повторял про себя Тротти, нажимая кнопку звонка и открывая дверь со вставленным матовым стеклом.

– А, хомиссар! А где же ваш молодой приятель?

Синьора Боатти расстилала в столовой белую скатерть на стол орехового дерева. Окно было открыто, но опущенные деревянные жалюзи солнечный блеск внутрь комнаты не пропускали. В столовой было темно и прохладно – гораздо темнее и прохладнее, чем в соседнем с ней кабинете. В столовую перевезли и астматический кондиционер на колесах, и теперь он жужжал около буфета.

Кот тоже переместился на низкую кушетку.

Тротти спросил, где ванная, и синьора Боатти с сигаретой во рту проводила его до выложенной светлым кафелем комнаты размером со шкаф.

– Тесновато, хомиссар, сама знаю, но эти дома строились не для забот о бренном теле.

– Как и я, – улыбнулся Тротти.

Она указала на аккуратно развешенные полотенца:

– Если хотите в душ, горячая вода включается здесь.

– Мне нужна только холодная.

Она ушла, и Тротти, обнажившись по пояс, вымылся, а потом подставил под прохладную струю зеленоватой воды и голову. Освежившись, он открыл застекленный шкафчик поискать расческу. Глядя в зеркало, он принялся расчесывать свои редкие черные волосы. Гладко зачесанные назад, они старили Тротти. Из зеркала на него невесело смотрели глубоко ввалившиеся глаза. «Тебе нужно отдохнуть, Пьеро. Выкинь Розанну из головы. Пора проведать Пьоппи и познакомиться с внуком». Сняв с пластмассовой расчески волосы, он положил ее обратно в шкафчик. На других полках лежали разные туалетные принадлежности – детская зубная паста, тальк и пара банок с какими-то таблетками; пузырьков с одеколоном или духами Тротти не заметил. От шкафчика пахло сладковатым сухим мелом.

Снотворные таблетки?

– Хомиссар, не откажетесь теперь от аперитива? – спросила синьора Боатти из кухни.

Ее тосканский акцент вызвал у него улыбку.

– Минеральной воды, синьора.

Он вернулся в столовую, опустился на стул и облокотился на стол орехового дерева. На столе стояли ваза с фруктами и квадратная плетенка со свежим хлебом и валялось несколько пакетов с гриссини.[28] Две бутылки минеральной воды, две тарелки с ломтиками салями и вазочка с маслинами.

– Ваш муж еще не вернулся?

Синьора Боатти вышла из кухни, вытирая руки о тряпку.

Теперь Тротти стало ясно, что она значительно старше Боатти – где-нибудь за сорок. Худощавая, угловатая.

– С газом? – спросила она и, не дожидаясь ответа, откупорила бутылку минеральной.

– Тосканская? – с улыбкой поинтересовался Тротти, когда она наполняла водой его стакан.

– Французская – продавали по дешевке в супермаркете.

Чудеса Общего рынка. Она закрыла горлышко бутылки пластмассовой чашкой, налила себе на два пальца «Уильяма Лоусона» и выпила, не добавив ни воды, ни льда.

– Хорошее виски – одна из моих самых невинных слабостей.

– Вы хорошо знали Розанну, синьора?

Женщина опустилась на диван в нескольких футах от Тротти. В полумраке лицо ее различалось с трудом. Солнечный свет из кухни падал на ее колени и руку со стаканом янтарной жидкости. Другой рукой она ласкала кота. На ней была тонкая вязаная рубашка.

– Я занимаюсь переводами, – сказала она и зажгла сигарету. – Для нескольких издательств в Милане перевожу книги с китайского. А теперь и немного с японского.

– Вы не ответили на мой вопрос.

Синьора Боатти усмехнулась.

– Я преподавала восточные языки в университете, а потом мою ставку сократили. Наверное, понадобились деньги на чтонибудь более нужное, вроде ядерной физики. Или международных отношений. Поэтому теперь я работаю дома. Мне предлагали работу в университете в Тренто, но это означало бы по три дня в неделю не видеть детей…