Восстание Феникса - Татьяна Александровна Бочарова Страница 28

– Ты считаешь, любовью могут заниматься только скоты? – спросил я.

Голос прозвучал хрипло и невежливо. Во мне просыпался зверь. Еще мгновение, и я снова стану тем, кем был всегда, до того, как встретил Регину. Стану Бешеным. Очевидно, Маша почувствовала исходящую от меня опасность. В глазах ее появился страх.

– Послушай… я не хотела тебя обидеть. Я… я не знала… что ты так… такой… прости, пожалуйста…

Ее лепет немного привел меня в чувство. Пелена слегка рассеялась, туго натянутая пружина внутри вернулась в обычное положение.

– Это ты меня прости. Я просто потерял голову. Если ты не хочешь, ничего не будет. Я уйду.

– Нет! Не надо! Не уходи! – Маша рванулась от подоконника ко мне, но замерла на полпути, словно что-то удерживало ее.

Я смотрел на нее с недоумением. Она словно боролась сама с собой, не зная, как быть. Или это умелая игра? Я вдруг подумал, что Регина была права, и Маша действительно опасна. Кто знает, что у нее в голове? Вдруг она сумасшедшая? Всадит в меня нож, пока я буду наслаждаться ее прелестями? Или… или, может, смузи отравлен, и Маша ждет, пока я упаду перед ней замертво? Может, я не первый, кого она зазвала к себе в гости и потом убила?

От этих мыслей страсть во мне окончательно поутихла. Я невольно осмотрелся, примечая, нет ли где ножа или другого орудия убийства. Но ничего такого не было, лишь блендер, испачканный розовым клубничным соком, одиноко дожидался в раковине, пока его вымоют. Тем временем Маша все же овладела собой и подошла ко мне.

– Ты не понял меня. Мне все нравится. И ты мне нравишься. Ты в моем вкусе. Только… только излишне горячий. Но это здорово.

– Тогда что нам мешает?

Я снова не понимал ее. Женщина-загадка. Такая может измотать до обморока, до безумия.

– Ничего. – Маша улыбнулась. Подошла к холодильнику, достала вино, которое я принес. – На, открой. – Она протянула мне успевшую достаточно остыть бутылку.

– Хорошо. Штопор у тебя есть?

Она вынула из выдвижного ящика штопор. Я открыл бутылку. Маша взяла ее у меня и глотнула прямо из горлышка.

– Теперь ты.

Я тоже сделал глоток. Вино было терпким и прохладным. Я хотел еще глотнуть, но Маша отобрала у меня бутылку и присосалась к ней, как заправская алкоголичка.

– Может, хватит? – спросил я ее. – Тебе будет плохо.

– Не будет. – Она наконец поставила бутылку на стол. Вина в ней осталось на донышке. – Иди в душ. Там все есть. Полотенце чистое висит на крючке. Я буду ждать тебя в спальне.

Вот оно что. Значит, она чистюля. Я кажусь ей недостаточно стерильным для того, чтобы быть допущенным к телу. Что ж, знали мы и таких.

– Ладно, – согласился я. Залпом допил остатки вина и потопал в холл.

Ванная ослепила меня огромными зеркалами и обилием всяких блестящих бутылочек и скляночек. На крючке действительно висело большое махровое полотенце с вышивкой по краям. Оглядев всю эту красоту, я разделся и встал под душ, привычно держа загипсованную руку на отлете. Горячие струи постепенно вновь раззадорили меня. Кровь заиграла, я почувствовал прилив сил и ненасытное желание. Одним махом выпрыгнув из ванны, я досуха растерся мохнатым полотенцем и, обвязав его вокруг бедер, вышел в коридор.

Из приоткрытой двери спальни сильно сквозило. Видно, Маша любила заниматься сексом на свежем воздухе. Я невольно усмехнулся, переступил порог и застыл на месте.

Окно было распахнуто настежь. Маша стояла на подоконнике, одной рукой держась за раму, а другую прижимая к груди. На бледном лице ее застыла решимость.

– Ты… – Я проглотил крик.

Одно неверное движение, просто звук – и она полетит вниз. Двенадцатый этаж! Верная смерть! Маша медленно отвернулась от меня и уставилась взглядом в черноту за окном. Один Бог знает, что она там видела. Наверное, что-то видела, раз без страха стояла на узком подоконнике. Ситуация была совершенно критическая. Мало того, что меня застали рядом с телом отца, так теперь я окажусь в квартире, из окна которой выбросилась его бывшая жена. Не многовато ли трупов на одного дохлого неудачника?

Маша вдруг вздрогнула всем телом и обернулась. В глазах ее застыл ужас. Я понял, что она очухалась и не хочет умирать. Но и слезть с подоконника так просто она уже не могла. Страшная, бездонная пропасть манила ее, не отпускала. Она смотрела на меня с мольбой.

– Тихо, – как можно спокойней произнес я. – Тихо, не делай никаких движений. Просто стой, как стоишь. Стой и не шевелись.

Она кивнула. Я видел, как трясутся ее губы.

– Все хорошо. – Я сделал шаг по направлению к окну. Всего шаг. Нет, не шаг, маленький шажок. Мне казалось, я иду по раскаленным углям. Миг – и Маша рванется и прыгнет. Но она стояла, не шевелясь, глядя на меня в упор огромными черными глазами. В них было столько боли и отчаяния, искреннего, неприкрытого, что я почувствовал жалость.

– Все хорошо, – приговаривал я и все шел крохотными шагами навстречу распахнутому окну…

Она упала мне на здоровую руку, свалилась, точно куль с мукой. Я и не думал, что она такая тяжелая. Ее волосы свисали мне на грудь, лицо было мокрым и холодным. Я с трудом отнес ее на кровать, укутал одеялом со всех сторон, как ребенка. Затем накрепко закрыл окно. Маша лежала под одеялом и дрожала, будто у нее был жар. Ее белые зубы громко стучали друг о дружку. Я сел рядом с ней, погладил по голове.

– П-прости… – выдавила она хрипло.

– Зачем ты? – Я заглянул ей в глаза. – Я чем-то обидел тебя?

– Ты… нет… ничем… – Из глаз ее покатились слезы. – Ты классный, замечательный. И я хотела… но… я не могу! – Тут она зарыдала в голос.

Я вдруг все понял. Все: ее странное, вызывающее поведение, бесконечные перемены настроения, казавшиеся мне капризами, бесстыдство, сменяющееся застенчивостью, и наоборот.

– Ты все еще любишь своего мужа? – спросил я как можно осторожнее и мягче. – Любишь, несмотря на его предательство, на то, что его нет в живых?

Она кивнула. Плечи ее дергались в беззвучном плаче. Было совершенно очевидно, что это не спектакль. Бедная, запутавшаяся девочка. Она хотела ненавидеть того, кого любила. Но у нее не вышло. Не вышло даже лечь в постель с первым встречным, как она планировала. Ей легче выпрыгнуть в окно, чем предоставить свое тело тому, кто был ей безразличен.

– Это пройдет, поверь, – сказал я и, взяв с тумбочки бумажный платочек, аккуратно вытер ей слезы.

– Нет, – шепнула она безнадежно.

– Пройдет, – твердо повторил я.

Она посмотрела на меня с тоской.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Я много видел такого… плохого, страшного. Все равно все