Игорь Заседа - Бой за рингом Страница 29

Кто его знает, но скорее всего сыграло роль, наше многолетнее знакомство, потому что именно к нему я позвонил первому, когда случилась эта история с Виктором Добротвором, и он сразу, без каких-либо отговорок, пожалуй, даже с явной радостью согласился встретиться. Ну, а уж разговор я запомнил на всю оставшуюся жизнь, это как пить дать.

- Сколько лет, сколько зим! - воскликнул он, выходя из-за стола, улыбаясь самой дружеской улыбкой, и поспешил мне навстречу по рубиново-красной ковровой дорожке своего просторного, с четырехметровой высоты потолком кабинета. Он блестяще смотрелся на фоне стеллажа во всю стену, уставленного кубками, вазами, памятными сувенирами, испещренных надписями на разных языках народов мира - крепкий, солидный, розовощекосвежий - ни дать ни взять только что из сауны.

- Привет, Миколя, - по старой студенческой привычке обратился я, и легкая тень проскользнула по его приветливому лицу. - Без дела заходить не люблю, а по-дружески, кто его знает, как встретишь.

- Скажешь такое, Олег Иванович! - Он назвал меня по имени-отчеству? С чего бы это? И почему он знает мое отчество? Такое начало заставило насторожиться. - Мы ведь одним миром мазаны, - продолжал он. - Сколько лет выступали в одной команде, разве такое забывается? - Мы, я это знал доподлинно, вместе выступали не так уж часто - на первенстве города среди вузов раз в году да однажды, кажется, на Всесоюзной студенческой спартакиаде...

- Как говорится, что было..

- Нет, нет, мы должны всегда и во всем помогать друг другу, как там говорят на нашей Украине, - спилкуватыся! Ну, а как же иначе? - Он все еще излучал радушие. Обошел стол, водрузил себя в кресло, привычным начальственным жестом указав на стул за длинным столом для совещаний, примыкавшем к его полированному "аэродрому" с полудюжиной телефонных аппаратов слева. Я вспомнил, как однажды мой приятель-американец был поражен таким обилием телефонов и не мог взять в толк, каким это образом можно говорить сразу в несколько трубок. Ну, то их, американские, заботы...

Как я понял по столь быстрому согласию на встречу, ты действительно помнишь старое... Спасибо. Как живешь-можешь в Москве?

- Белка в колесе, - охотно пожаловался он. - Слуга всех господ, да-да. Ведь у меня студенческий спорт - от Сахалина до Риги, прибавь еще выход в мир, сам знаешь, наши соревнования с каждым годом приобретают все больший размах и авторитет. Вот, кстати, Универсиада в Кобе представительство, считай, не слабее Олимпиады в Лос-Анджелесе. Американцы, так те просто все пороги обили - интересовались, поедем ли мы в Кобе. Вишь, как наш бойкот их Игр обеспокоил, забегали, паршивцы!

- Что касается нашего отсутствия в Лос-Анджелесе, не лучший был выбран вариант.

- Как это понимать? Нет, тут ты мне не совет - зто было политическое решение. Этим мы хотели показать тем силам, что стояли за Рейганом накануне выборов, что мы никаких дел иметь с ним не желаем.

- Достигли же обратного эффекта - шовинизм вырос в Штатах до неимоверных размеров, и Рейган буквально разгромил остальных претендентов на Белый дом. И "блестящая" победа американцев на Олимпиаде - тоже сослужила неплохую службу в этом. Нет, ты меня прости, но Олимпийские игры были задуманы как средство объединения народов и без того разъединенных границами, языками, политическими системами, военными блоками и т.д., а уж не как способ усиления конфронтации!

- Ну, Олег Иванович, вы ведь против официальной линии идете, - мягко, но очень-очень холодно произнес он. - Ну да не на партсобрании... Ведь ты не за тем пришел, чтоб обсуждать дела минувших дней. Кстати, ты в Кобе будешь?

- Собираюсь.

- Лады, увидишь нашу Универсиаду - стоящее зрелище, я тебе скажу. Слушаю тебя. Самым внимательным образом.

- Николай, ты в курсе дел Добротвора. Ему нужно помочь.

- Добротвору? А какое отношение мы к нему или он к нам имеет?

- Виктор Добротвор вырос в обществе, работал на него - на его славу и авторитет...

- Сраму до сих пор не можем обобраться! - Он явно был раздражен, но пока сдерживал себя. - Пусть скажет спасибо, что в тюрьму не угодил.

- Не спеши. Я не пытаюсь оправдать его поступок никоим образом. Но ведь нужно протянуть человеку руку, чтоб он окончательно не свернул на дурную дорожку... У него сынишка во второй класс пошел, живет с ним, потому что жена ушла еще два года назад...

- Видишь, жена раньше других раскусила его! А ты защищаешь...

- Да не защищаю - жить-то ему нужно, а из университета, где он работал почасовиком на кафедре физкультуры, его уволили.

- Правильно поступили. Таким ли типам доверять воспитание молодежи? На каком примере? На предательстве интересов страны?

- Не перегибай, Николай, не нужно. Тем более в его истории есть еще неясные мотивы... - После этих моих слов он совсем озверел и едва скрывал свое настроение.

- Неясные, для кого неясные?

- Для меня!

- Извините, Олег Иванович, а вы, собственно, какое имеете отношение к Добротвору? Кажись, юридический не кончали, и мне странно видеть вас, известного спортсмена, уважаемого публициста, в роли адвоката... преступника. П-Р-Е-С-Т-У-П-Н-И-К-А!

- Вы ведь юрист, конечно же, знаете, что называть человека преступником без приговора суда нельзя? - Я попытался сбить накал страстей - не затем, вовсе не затем явился в этот кабинет.

- Для меня, для всех честных советских людей он - преступник, и иной оценки быть не может, и закончим эту бесплодную дискуссию.

- Согласен, закончим. Но я прошу помочь Добротвору с работой. Ему нужно жить, кормить и одевать, воспитывать, в конце концов, сына. А никто не хочет палец о палец ударить, чтоб дать человеку подняться. Ну, оступился, не убивать же его!

- Общество, наше спортивное общество, никакого отношения к Добротвору не имеет. Мы не знаем такого спортсмена. - Голосу его мог позавидовать прокурор.

- Вон за твоей спиной кубок, да-да, тот, с серебряной розой на овале! Он завоеван Виктором Добротвором на первенстве Европы. И прославлял он не одного себя - весь наш спорт. Почему же так легко сбрасываем человека со счетов, вычеркиваем из жизни? Разве не такие, как Виктор Добротвор, своими успехами, своим трудом - тяжким, нередко опасным для здоровья - не работали на нас всех, на тебя, Миколя? В конце-концов, он твою зарплату тоже отрабатывал. Не по-нашему, не по-советски поступаете: вышел спортсмен в тираж - и скатертью дорога. А как мы молодежь будем звать в спорт, чем привлекать? Выжали и выбросили?

- Я еще раз повторяю, Олег Иванович, не по адресу обратились... - Его не пробьешь, как это я не догадался сразу, едва вступив в кабинет и увидев то неуловимое, что выдает, выделяет среди других людей начальников, уверовавших, что кресло обеспечивает им беспрекословное право распоряжаться судьбами людей...

- Жаль. Жаль потраченного времени. - Я вышел не попрощавшись.

И вот теперь мы летим в одном самолете, сидим рядом, и он ни словом, ни взглядом не напомнил о том полугодовой давности разговоре. А я его не мог забыть - и все тут. Как не мог забыть ничего, малейшей детали добротворовской истории, в которую был втянут волей случая, а теперь уже не мог представить себе отступления, в какой бы благоприятной форме оно не состоялось...

2

Тогда, поздним декабрьским вечером 1984 года, я позвонил Виктору Добротвору буквально через пять минут после того, как переступил порог дома.

Никто долго не брал трубку, и я уже подумал, что Виктор ушел, когда раздался знакомый низкий, чуть хрипловатый баритон. Но как он изменился! Мне почудилось, что я разговариваю со смертельно больным человеком, подводящим итог жизни. У меня спазм сдавил горло, и я не сразу смог ответить на вопрос Добротвора:

- Что нужно?

- Здравствуй, Витя, это Олег Романько. Я только что из Монреаля, хотел бы с тобой встретиться.

- Зачем?.

- Нужно поговорить с тобой.

- У меня нет свободного времени.

- Виктор, да ведь это я, Олег!

- Cлышу, не глухой.

- Я еще раз повторяю: мне крайне нужно с тобой встретиться. Кое о чем спросить.

- Возьмите газету, там есть ответы на все ваши вопросы, - прохрипел Добротвор и повесил трубку.

- С кем это ты? - спросила Наташка, увидев мое вконец обескураженное лицо. - Что с тобой, Олег?

- Я разговаривал с Виктором Добротвором.

- Это с бывшим боксером? Я сохранила для тебя газету, ты прочти, меня статья просто убила. Как мог такой великий спортсмен так низко пасть!

- Не нужно, Натали, не спеши... Ему и без твоих слов, без твоих обвинений плохо... А я не уверен, что дело было так, как сложилось нынче...

- Я ничего не понимаю. Ты прочтешь статью, и мы тогда поговорим, сказала Наташа мягко, и в голосе ее я уловил тревогу, и это было хорошо, потому что очень плохо, когда чужая беда не задевает нас. - Я - на кухню ужин готовить, о'кей?

- О'кей! - сказал я и рассмеялся, потому что теперь наконец-то почувствовал себя дома, это словечко было у нас с Наткой как добрая присказка, объединявшая наши настроения.