Хуан Мадрид - Прощай, принцесса Страница 29

Это была чудесная вечеринка. Она проходила на главной террасе, с которой открывается вид на горы. Еще там играл небольшой оркестр, и все было как полагается. Гостей съехалось человек тридцать или сорок, это были самые сливки общества, собранные с Мадрида, а может быть, и со всей Испании, так как я заметила там девушек из Астурии, Галисии и других частей нашей страны — всего десять или двенадцать, остальными приглашенными были актеры и актрисы, футболисты, деятели искусства и известные телеведущие.

Педро, как всегда, отлично все устроил. Элегантно сервированный шведский стол ломился от изысканных закусок, а среди гостей сновало бог знает сколько официантов с подносами, на которых стояли бокалы с напитками. Я познакомилась с Андреа, женой Педро, — потрясающе эффектной женщиной, в Италии она была актрисой. Она провела нас по парку к зверинцу, болтая так непринужденно, будто мы были знакомы всю жизнь. Правда, я быстро заскучала в саду и поднялась обратно на террасу, к гостям. Я жутко нервничала, но тщательно скрывала это и в тот день обрела много новых знакомых — все они были очень важными людьми, но разговаривали со мной так, будто я была из их мира, принадлежала к высшему обществу. Очень приятная и по-настоящему воспитанная публика.

Я уже стала думать, что принц с друзьями и не появится вовсе, потому что время шло, а его все не было. Но потом все случилось как в волшебной сказке, около двенадцати ночи в дом вошли трое мужчин и две девушки и остановились посередине террасы. Это были телохранители, и их появление вызвало переполох среди гостей. Затем мы увидели Педро и Андреа, которые сопровождали принца и его друзей. Гости начали аплодировать, а я больше всех. Его высочество был в простом сером костюме, небесного цвета рубашке и галстуке красных тонов. Он был гораздо выше, чем казался на фотографиях, и божественно прекрасен — ну прямо Джордж Клуни в молодости. Педро и Андреа начали представлять гостей, а принц подавал каждому руку, улыбаясь своей очаровательной улыбкой. Когда очередь дошла до меня, я оцепенела и стояла как чучело, не в силах вымолвить хоть слово в ответ. Я просто пожала ему руку, поклонилась и улыбнулась, потому что страшно волновалась. Сердце грохотало в груди, будто кто-то бил в барабан.

Все столпились вокруг него, так что, казалось, ему уже и дышать стало нечем. Особенно старались девушки, среди которых, надо сказать, были настоящие красавицы, одетые очень стильно, но все они наперебой трещали и улыбались принцу. Я жутко расстроилась, что никак не представилась ему, не сказала хотя бы самую простую фразу вроде: «Очень приятно, ваше высочество, я Лидия Риполь, журналистка» — или что-нибудь в том же роде. Чувствуя себя гадким утенком, я решила спуститься в сад. Прошла по лестнице и присела на одной из красивых деревянных скамеек, которые Педро так удачно расставил повсюду. Сюда доносились приглушенные и нежные звуки музыки, а я принялась думать о чем-то своем, и меня все больше охватывала грусть.

Он подошел сзади и присел рядом, это было так неожиданно! Я замерла, не смея молвить ни слова, а он сказал: «Привет, ты ведь Лидия Риполь, журналистка?» — «Да, ваше высочество», — пролепетала я. «Давай обойдемся без титулов, называй меня Фелипе, пожалуйста. Дело в том, что я видел твой репортаж из Ливана этим летом и хотел познакомиться с тобой. Знаешь, мне очень понравилась твоя работа». — «Благодарю». — «Это должно быть захватывающе, да?»

Потом он начал расспрашивать меня о работе журналистов в горячих точках, говорил о том, какое это достойное и важное занятие. Он интересовался, в каких частях Бейрута я бывала, а я, немного успокоившись, отвечала ему как могла, отметив про себя, какой он воспитанный, тонкий, внимательный и умеющий слушать собеседник. Целых пятнадцать минут, не меньше, мы провели, болтая, словно старинные друзья, а в это время за нами наблюдали мужчина в темном костюме и юная девушка — два телохранителя, укрывшиеся в нескольких метрах за стеной глицинии.

Я просто потрясена всем случившимся!

Следующая запись была сделана на другой день, 26 июня 1999 года:

Сегодня мне домой прислали огромный букет белых орхидей. Их привез на мотоцикле человек из Сарсуэлы, а еще он передал мне белый конверт. Вскрыв его, я не могла поверить своим глазам — принц приглашал меня завтра в оперу и прислал билет в центральную ложу. Он своей собственной рукой написал несколько слов на карточке: «Дорогая Лидия, не согласишься ли ты пойти с нами на „Риголетто“? Начало в восемь. Крепко обнимаю, Фелипе де Бурбон».

Думаю, я не смогу уснуть этой ночью!

Следующая запись была несколько более пространной и помечена 27-м числом того же месяца. Начиналось она так:

Хоть это будет немного нескромно с моей стороны, я все же расскажу о том, что случилось со мной сегодня в студии. Я пишу сейчас, находясь в буфете, где так и не смогла притронуться к еде. Здесь, как обычно, очень шумно, ребята веселятся и громко обсуждают новые кадровые перестановки на телевидении. Ах, если бы они знали! Я спокойно сидела на своем рабочем месте, редактируя текст сообщения об израильских атаках в секторе Газа, которые должны читать Гонсало и Мерче в двухчасовых новостях, когда в студию вошел Педро Асунсьон и положил руку мне на плечо. «Директор хочет поговорить с тобой, Лидия», — сказал он. Я ответила, что мне непременно нужно сократить репортаж об израильских атаках до пятнадцати строк, но он заявил, что за меня это сделает кто-нибудь другой, а я должна немедленно отправиться с ним к директору.

Мы вошли в кабинет генерального директора, самого Чуса Лампреи, там был и Манолито, шеф-редактор службы информации, мой непосредственный начальник. Увидев меня, генеральный поднялся из своего кресла и, очень приветливо улыбаясь, протянул мне руку. Манолито просто сиял.

Я пишу очень быстро, торопливо, так как в любой момент кто-нибудь из коллег может подойти с поздравлениями и увидеть дневник, а мне бы этого не хотелось. Оказывается, Чус вызвал меня, чтобы ни много ни мало предложить вести двухчасовые новости — программу с наибольшей зрительской аудиторией, кроме того, на этой должности зарплата вдвое — вдвое! — больше моей нынешней, да еще и обновление гардероба за счет телеканала. В первую секунду я буквально онемела, услышав его слова, — я всегда так реагирую на подобные эмоциональные встряски, — но быстро взяла себя в руки и ответила согласием, правда, сказала, что также хочу по-прежнему оставить за собой право выезжать в командировки за границу, например на Ближний Восток, чтобы не потерять журналистских навыков. Чус ответил, что не видит в этом никакой проблемы. Я могу делать свои репортажи, и они будут оплачиваться отдельно.

Наконец-то они поняли, что я способна на куда большее, чем переписывание поступающих из агентств сообщений. А началось все с того раза, когда прошлым летом я смогла отправиться в Бейрут благодаря тому, что Мерче заболела и я вызвалась подменить ее. Я уверена, что если бы не тот репортаж, когда впервые в своей жизни делала самостоятельную работу, я так и сидела бы в студии, занимаясь кройкой и шитьем чужих текстов, если можно так сказать.

Кажется, слух о моем назначении уже распространился, и поздравить меня спешат коллеги во главе с Пилукой. И все это случилось в тот самый день, когда я иду в Королевский театр с моим принцем. На этом прерываю эту свою запись.

На последнем листочке стояла другая дата — он был написан через несколько дней, 1 июля того же года с добавлением: «три тридцать ночи».

Я не могу спать и не знаю, с чего начать рассказ. За эти несколько дней со мной столько всего произошло, что я до сих пор пребываю в некоторой прострации. В первую очередь хочу признаться, что я безоглядно влюбилась. Да, серьезно, я влюбилась, и, похоже, он отвечает взаимностью.

Но сначала расскажу о другом.

Я приехала в Королевский театр за двадцать минут до начала спектакля. Стоило капельдинеру увидеть мое приглашение, как он осыпал меня знаками уважения и проводил к ложе, будто я была королевой Испании. В дверях стоял полицейский, или может это был телохранитель, который почтительно поздоровался со мной и вежливо попросил разрешения досмотреть мою сумочку. Потом капельдинер отворил дверь в ложу и показал мое место. Центральная ложа была очень просторна, обита красной тканью. Я увидела семь удобных и элегантных кресел, поставленных в два ряда: четыре в первом и три во втором. В моем приглашении было указано крайнее место слева в первом ряду. Не могу даже передать, как сильно я тогда нервничала. Я начала разглядывать публику, сидящую в партере, и тотчас заметила, что многие поворачиваются, чтобы разглядеть того, кто находится в центральной ложе. Думаю, что, пока в зале горел свет, меня было прекрасно видно.

Потом наступил момент, когда погасли огни и уже должна была начаться опера, но никто больше в ложу не пришел. Я сидела как на иголках, думая, что перепутала время. И даже решила, что мне скорее всего следует уйти. Но как только стал раздвигаться занавес и оркестр заиграл начало увертюры, дверь отворилась, и вошел Фелипе, окруженный несколькими незнакомыми мне людьми. Я хотела было встать, но он мне не позволил, положив руку на плечо и одновременно с этим сказав «привет», потом наклонился, чтобы поцеловать в щеку. Я не могу вспомнить, произнесла ли я тоже в ответ «привет», потому что… Честно говоря, я просто этого не помню. Но зато прекрасно помню, как он приблизил губы к моему уху и прошептал: «Я рад, что ты пришла».