Павел Генералов - PRосто быть богом: ВВП Страница 29

— Вот такие вот дела. Ни жена тебе, ни вдова…

— Ну, это же временно… — вновь сморозил Степанов. — Ну… э-э… я это в том смысле, что замуж–то вы пока снова не собираетесь, вроде…

— За вас — хоть сегодня! — Ольга резко обернулась от окна и откровенно посмотрела в глаза Степанову. Глаза её были изумрудно–зелены.

Лишь несколько секунд спустя он нашёл правильные, как ему казалось, слова:

— Но я же… э-э… некоторым образом женат! — и он виновато опустил глаза.

— Да ладно, я пошутила. Просто не привыкла спать одна.

Пока Степанов соображал, как ему всё это понимать, Ольга проскользнула мимо него и остановилась на пороге спальни.

— Какой у вас отсюда вид… А это что у вас? Подгузники, что ли сушите, Юра?

От дверцы платяного шкафа к гвоздю в стене была натянута леска. К ней бельевыми прищепками были пришпилены белые и мягкие продолговатые листочки. Они чуть шевелились от сквозняка. И на них прозрачно, едва видимо проглядывали некие загадочные, чуть размытые письмена.

К вечернему заседанию помещение избирательного штаба кандидата Сухова Виктора Ивановича преобразилось.

— Такое впечатление, что я размножаюсь делением, — так оценил новые обои зала заседаний сам кандидат.

И впрямь, плакаты с берёзкой, выклеенные на стенах простынями, то есть подряд, в несколько рядов, создавали несколько космический эффект. К тому же дизайнер немного перестарался — наверное, в нём погиб выдающийся стоматолог. Правда, спасало, уравновешивало композицию то, что стволы берёз были выбелены столь же старательно, как и улыбка. Лишь на одной стене, точнее, в простенке между дверью и вешалкой, нашлось место для плаката оппонента. Вася рвал на себе белую — чуть в желтизну, при ближайшем пристальном осмотре! — рубаху и что–то кричал в сторону вешалки, желая, видимо, именно ей отдать свою последнюю рубаху.

— У вас что, в семье у всех зубы в два ряда растут? — вполне миролюбиво поинтересовалась Вика.

— Да, и курицу мы едим с костями, — подтвердил Сухов.

Спорить не хотелось. Сегодня он провёл четыре встречи, из которых одна состоялась в гараже на окраине. В этом гараже на равных с автомобилями разного калибра содержалась лошадь. Благодаря этому факту встреча прошла весело — ещё бы! Когда кандидат лишь в последний момент успевает отдёрнуть ногу, уже практически коснувшуюся продукта жизнедеятельности лошади или пусть даже коня — это ведь потрясающе, прямо–таки невыносимо весело. Ха. Ха. Ха.

Хотя, с другой стороны, именно эта встреча прошла в наиболее дружественной обстановке. Оставалось лишь надеяться, что психолог Виктория не станет теперь перед каждым его выступлением организовывать на сцене кучу дерьма в качестве оживляжа.

Палыч, сидевший во главе длинного стола, постучал по графину карандашом, мол, начинаем. Генералов уже занял своё обычное своём место напротив Палыча и, морща лоб, слушал нашёптывания мобильника, изредка соглашаясь с собеседником.

Заседание можно было начинать — надо было поговорить в узком кругу, рассчитанном на четыре пары ушей. Точнее, на пять пар плюс хвост. Мышкин был на месте — под мышкой у Вики.

— Ну что, поехали? — Генералов демонстративно отключил телефон и откинулся в кресле. — Кстати, Виктор Иванович, как вам слоган?

— «Сильных — в рабы, слабых — в гробы» было бы точнее, — усмехнулся Сухов.

— Поменьше цинизма, — попросила Вика.

— Прошу прощения, устал-с, — извинился Сухов.

— Расслабляться рано, мы только начинаем, — нахмурился Генералов. — Итак, подведём итоги дня. Плакатную кампанию мы пока проигрываем. Но! Вчера и сегодня по местному каналу прошли ролики о цунами. По четыре проката каждый день. Будем считать, что народ к страху готов. Завтра запускаем триллер. Завтра же, Виктор Иванович, у вас днём эфир…

— Прямой эфир, — подтвердил Сухов.

— И там, в прямом эфире вы прочтёте текст, который мы с Викторией подготовим, — Генералов глянул на Вику, та кивнула, мол, не вопрос, подготовим. — Пафос — умеренный, голос — строгий, костюм и галстук — как на плакате. Пусть образ цементируется. У меня — всё.

Далее говорил Палыч о готовности номер ноль.

Виктория умеренно, не упомянув о лошади, доложила об итогах встреч.

Генералов, похоже, не слушал. Он думал о своём. Лишь когда в зале заседаний повисла тягучая пауза, прерываемая мерным посапыванием Мышкина, он окинул присутствующих победным взглядом и сказал, глядя прямо в усталые глаза Сухова:

— После вашего завтрашнего выступления народу и даром не будет нужна его последняя рубашка! Как вы там придумали, сильных — в рабы?

Сухов кивнул и продолжил:

— Слабых — в гробы.

— А что? Вполне концептуально. Пусть это станет нашим слоганом. Внутренним и тайным, само собой, — Генералов поднялся. — С завтрашнего дня повышаем градус лютости. Заседание штаба объявляю закрытым.

Палыч поспешно затушил начатую было сигарету и, не обнаружив под рукой карандаша, пощёлкал по графину костяшками пальцев.

Глава вторая. Две тысячи тельняшек

В избирательном штабе Василия Ивановича царило приподнятое настроение. Вася — Царь обходил конкурентов по всем статьям. Рейтинг узнаваемости уже зашкаливал аж за девяносто процентов. Да и доверие народа после многочисленных встреч на предприятиях и улицах города обретало всё более зримые процентные очертания.

Правда, и команда брата–соперника не дремала. Военные действия велись с переменным успехом. Группы зачистки и расклейки работали круглые сутки — попеременно. Были уже и пострадавшие. Один расклейщик свалился с моста в Волгу. Выловили его пляжные спасатели. Случались и потасовки между представителями противоборствующих групп, хотя до крови дело пока не доходило.

Чистильщики Сухова хорошенько прошлись по всей улице Красной. И место плакатов Васи — Царя заняли плакаты конкурента. Неплохо поработали расклейщики Сухова и по улицам Садовой, Крестовой и Большой Казанской. Зато набережная, мост через Волгу и густонаселённый Заводской район оставались пока за Васей. А вот в Заволжском районе, на той стороне Волги круговую оборону заняли «суховцы».

Особо важным объектом в агитационной войне была территория вокруг и внутри центрального рынка. Оно и понятно: рынок — средоточие жизни, сердце города, что бы там ни говорили о великой русской духовности и прочих национальных идеях. Если, к примеру, городской театр — на круг — за последние десять лет посетила примерно одна двадцать пятая часть жителей, включая приезжих, то на рынке хотя бы раз в неделю оказывался каждый, не исключая грудных младенцев и едва передвигающих ноги стариков. Ну, а большинство бывало тут едва ли не каждый день. Таким образом, можно было в одном месте и в одно время охватить электорат в его целокупности, причём до самых до окраин. С перспективой дальнейшего и уже естественного распространения нужной информации.

У Васи — Царя выдалась короткая передышка между встречей с работниками молокозавода и визитом в психоневрологический интернат, где его через сорок минут уже ждали врачи и пациенты. Вася молча пил чай с лимоном — согревал и берёг связки, главный свой ресурс на ближайшее время.

Дятлов играл на компьютере в допотопный тетрис. Это, как он говорил, помогало его мыслительному процессу.

Лёва Зайцев вычерчивал в специальной программе хитросплетённый график социологических характеристик на всех кандидатов.

На экране телевизора застыла, чуть подрагивая, заставка местного телеканала «Волжские зори». Ждали объявленное накануне выступление кандидата в мэры Сухова в прямом эфире.

— А почему, — оторвал взгляд от экрана монитора Дятлов, — Ольга Ильинична манкирует участием в избирательной кампании? Такая сексуальная женщина — и ни одного плаката? Мужчины обидятся.

— Выжидает, — отозвался Лёва, — смотрит, что натворят мужики, столкнувшись лбами. Да и вообще, дамочка, — в голосе Лёвы послышалось раздражение, — похоже, рассчитывает больше всего на административный ресурс. И на то, что на неё будут работать все городские чиновники. Ошибается дамочка. Многие на этом ох как обожглись! Люди «за так» не работают или даже вредят, — теперь в Лёвином голосе слышались явственные мстительные нотки.

Как честный политтехнолог, Лев Зайцев ненавидел так называемых «крепких администраторов» — обычно они ни в грош не ставили специалистов. И если вдруг выборы выигрывали, то все заслуги приписывали себе, в противном случае гнев их бывал беспощаден — во всём оказывались виноваты «эти понаехавшие щелкопёры». Впрочем, с подобной публикой Лёва давно научился бороться: последний транш гонорара он требовал выплачивать не позднее, чем за трое суток до дня выборов.