Сергей Владимиров - Бог жесток Страница 3

Девушка сидела за столом, зарывшись тонкими ломкими пальцами с облезлым лаком в жидкие крашеные волосы.

— Гуляева, к вам, — с брезгливой официальностью сказал оперативник.

Валька подняла отекшее лицо и уставилась на меня бессмысленным взглядом.

— А, это ты… Страшно я выгляжу, ни один мужик не клюнет. Вчера были похороны, и я перебрала…

— Догадаться несложно, — произнес я, выдвигая для себя табурет. — Но у нас мало времени, рассказывай самое главное.

— Я его ненавидела, — просто ответила девица. — Как и всех стариков. Неужели он не понимал, что на его нищую пенсию и зарплату путем прожить-то нельзя? Хлеб и вода. Колбаса из картона, да и та раз в месяц. И ходи в шобанах. Это в их время насрать на прикид было, а теперь с говном смешают…

Дед всех клиентов выгонял, хотя у меня своя комната была, — в отчаянии продолжала Валька. — Дрых бы у себя, мой диван не скрипучий, специально купила. Забыл, видать, как с инфарктом свалился, а я его с того света вытащила. И врачей подмазывала, и сестер, и лекарства самые лучшие доставала, и в холодильнике у нас всегда есть что пожевать. А ему, видите ли, стыдно, каким местом я благополучие добываю! Грозился, если еще на этом деле поймает, из квартиры выпишет. И наследства лишит, домик в деревне, провалился бы он пропадом!

— И что он предпринял? — спросил я.

— Ничего, — безразлично отвечала девушка. — Только с нотариусом успел посоветоваться, ушел в ночную на работу, а утром мне сообщили.

Мысленно я похвалил Вальку. Она выгородила меня, действуя согласно нашей договоренности. В остальном же…

— Но это точно сделала не ты? — спросил всего лишь потому, что нужно было что-то спросить.

Даже за ядовитой аммиачной завесой ощущался исходящий от нее кисловатый запах пота и перегара. В камере вообще завшивеет. А при такой вызывающей позиции надеяться ей вовсе не на что. Отправится по «мокрой» статье с отягчающими обстоятельствами.

— А тебе тоже хочется думать, что это я постаралась? — спросила она с издевкой, отчаянием и обидой. — Пускай я шлюха, но не убийца.

— Может, это сделал кто-то из твоих дружков?

Как оказалось, девушка уже рассматривала такой вариант.

— Вот и докажи, что я этого не хотела и ничего об этом не знала, — резко сказала она. И в тот же момент, ничуть не стесняясь ни меня, ни скучающе привалившегося к стене оперативника, распахнула халат и извлекла из бюстгальтера перетянутую резинкой пачку долларов. — Здесь полторы тысячи, — говорила она. — Все, что я накопила. Возьми себе на сохранение, а сколько нужно — будешь брать за работу. Только вытащи меня из этой клоаки!

И совершенно неожиданно она разрыдалась, горько и безутешно, а я принялся составлять расписку.

Девушку никто не успокаивал. Довольно грубо приказали встать, захватить вещи и следовать к выходу. Соседи столпились на лестничной площадке и осуждающе шушукались.

— Заткнитесь вы все! — исступленно закричала Валька.

У нее начался нервный припадок, и она не смогла идти самостоятельно. Оперативники на руках вынесли ее к машине.

На улице меня поджидал знакомый следователь. Он как-то недобро усмехался.

— Спешу тебя поздравить. — Именно в этой фразе он реализовывал свое небогатое чувство юмора.

— С чем?

— А не догадываешься? Вляпался в большое дерьмо. Девка не сказала тебе самого главного.

— Чего же? — Я был предельно краток, понимая, что мое новое дело воняет с самого начала.

— Во-первых, соседи слышали, как эта Гуляева в открытую угрожала деду, а один мужик, ее знакомый, недавно намял старику бока в подъезде. Сознательные граждане, сами нам стуканули. А во-вторых… — Безгубый рот следователя расползся в кислой усмешке. — Нож, которым зарезали старика, мы обнаружили в квартире твоей шлюхи. Прямо в кухонном столе. Она даже кровь с него не удосужилась вытереть. Каково, а?

Глава 3. ДИСГАРМОНИЯ

Вальку Гуляеву увезли. Вернется ли она сюда вскоре, зависело во многом от меня. В остальном же ничего не изменилось. Из распахнутого окна дома напротив однообразно ботало какое-то «техно», мужики под детским грибком мешали водку с пивом и резались в карты, старухи по-прежнему перемывали косточки своим ближним. Судьба несчастной Вальки и ее деда больше не занимала их столь остро, все наперебой трещали о «ненавистных» автовладельцах, которые сигнализацией «будят весь дом по ночам».

— Вы вот из милиции и разберитесь, — обратилась ко мне самая сухонькая и бойкая старушонка. — Никакой управы на этих шоферюг нет!

При обыске у Вальки она добровольно вызвалась быть понятой и теперь принимала меня за сотрудника. Я с готовностью пообещал, что все проблемы жильцов будут решены в рекордно короткие сроки, однако слушали меня с недоверием. А возвращаться вновь к разговору о недавней трагедии им не хотелось, в ней и так все было ясно.

Покойный, Николай Иванович Мишуков, прожил в этом доме всю жизнь и не заслужил ни одного дурного слова в свой адрес. Ну, выпивал бывало, в милицию за дебоши попадал, по женской части был слаб, и то, когда в один год жену с дочерью схоронил и этим горем был надломлен. Простительно, все как у людей. Зато работящий мужик был, пока здоровье не надорвал, вкалывая как вол на вредном производстве, да и после выхода на пенсию хиреть в четырех стенах не собирался, устроился сторожем в детский дом. Во всех этих жизненных хлопотах внучкой заниматься ему было некогда, и никто бы не осудил его, отдай он ее после трагической гибели родителей в детский дом, а не взваливай на себя такую обузу. Валька росла дикаркой, чумазой, полуголодной, с ранних лет дерзила взрослым и водилась в дурных компаниях. Но то ли школа и вышестоящие организации на это посмотрели сквозь пальцы, то ли вовсе не заметили, то ли процесс лишения опекунства был настолько трудоемким и хлопотным, но девчонка благополучно дожила до своего совершеннолетия. Тут на нее совершенно рукой махнули, дескать, делай что хошь, только чти УК. Библейские заповеди для Вальки Гуляевой оказались слишком сложны. Когда наиболее остро встал вопрос о средствах на косметику, шмотки и украшения, когда пресловутое следование моде (иначе говоря, «быть как все») стало первостепенным в ее скучной, серой, лишенной прочих интересов жизни, девица, по совету мудрых старших подружек, немного поломавшись для вида и набивания цены, начала отдаваться мужчинам за деньги. А как же без компенсации, ведь каждая такая связь — лишь мерзость, боль и унижение?! Это Валька уяснила прекрасно с тринадцати лет, когда старшие приятели пользовали ее задаром, между двумя стаканами портвейна.

Занятно, но вовсе не моральный облик девушки, а зависть к ее «легким» деньгам стала основной причиной негодования старух. Они дружно возмутились, узнав, что Валька может быть признана невиновной и отпущена на все четыре стороны. С этой минуты они узрели во мне ее сообщника и своего личного врага. Доказывать свою невиновность я не посчитал нужным и спешно ретировался.

Грязно-желтый корпус детдома виднелся сквозь переплетение оголившихся ветвей, как через прутья тюремной решетки. А я ощущал себя в шкуре убийцы, возвращающегося на место преступления.

Мне понравилась эта массивная, обитая мягкой красной кожей дверь. Не могла не понравиться и табличка на ней.

Заведующая по воспитательной работе

ГРИНЕВСКАЯ ЖАННА ОЛЕГОВНА

Звучало солидно. Внушало определенное уважение. «Если кто-то и обладает здесь информацией в полном объеме, то только она», — подумалось мне. Оповестив о своем появлении стуком, я приоткрыл дверь. Высокая стройная женщина поднялась из-за стола и вышла мне навстречу.

— Вы из милиции? — осведомилась она холодно.

— А вы ее не жалуете? — сорвалось у меня с языка.

— Извините, но ваш юмор здесь неуместен. Если вы пришли в связи… — Я уловил, как стиснулись ее кулачки и покрытые красным лаком ноготки вонзились в ладони. — Проходите, присаживайтесь, и сразу перейдем к делу.

Не подчиниться ей было сложно. Я пересек кабинет, занял строгое офисное кресло, но с делом медлил, ведь мне предстояло войти в контакт не с бездушным манекеном, а с женщиной. И здесь было на что посмотреть.

Густые каштановые волосы, точно конская грива, тяжело падали ей на плечи, на ухоженных руках поблескивали браслеты и кольца. Чертам ее лица не хватало мягкости, но ее полные губы и фиалковые глаза в другой ситуации могли выглядеть откровенно зазывающими. Даже в деловом темно-синем костюме фигура Жанны Гриневской оставалась по-женски волнующей; но что-то искусственное, ненатуральное почудилось мне во всем ее облике.

— Я представляю интересы человека, которого обвиняют в убийстве вашего сторожа, — напрямик сказал я.

На женщину мое сообщение почти не подействовало.