Юджин Пеппероу - Открыватель талантов Страница 3

Эттингер быстро повернул ручку переключателя и закоротил номер Скорнезе на свой аппарат.

— Алло, — сказал он, — говорит доктор Блейк. Сообщите нам ваш адрес. Мы немедленно выезжаем.

Выслушав адрес, который прекрасно знал, Эттингер выключил аппарат и стал собираться. Он натянул форму врача "Скорой", повесил на шею фонендоскоп, положил в нагрудный карман "мультитон" и взял стандартный чемоданчик бригады "Скорой помощи". Спустившись вниз на лифте, Эттингер вышел из подъезда и снаружи нажал на табло кнопку с номером "31". Из динамика слабый голос Скорнезе спросил: "Кто там?" — "Скорую помощь" вызывали?" Замок двери щелкнул, и Александр Эттингер вошел в подъезд. Теперь у подозрительного сицилийца не возникнет сомнений в том, что приехал врач "Скорой" по его вызову.

Поднявшись на шестой этаж, Эттингер увидел, что Скорнезе уже ждет его у приоткрытой двери в квартиру, не снимая с нее цепочки. Лицо его было до синевы бледным, под глазами легли темные круги.

— Вы один? — спросил он, подозрительно оглядывая мнимого врача с ног до головы.

— Да, напарник отпросился на час, — беззаботным голосом ответил Эттингер. Скорнезе еще раз осмотрел через щель лестничную площадку и снял цепочку с двери.

— Что вас беспокоит, кроме рвоты, головокружения и слабости? — спросил Эттингер, проходя в квартиру. — Боли в животе есть?

Итальянец, наконец поборов свою подозрительность, закрыл за ним дверь и подошел к расстеленной кровати, возле которой стоял большой пластиковый таз.

— Боюсь, опять вырвет. Что это может быть, доктор?

— Видимо, давление резко подскочило. Гипертонической болезнью не страдаете?

— Да вроде нет.

— Ну хорошо, ложитесь, я посмотрю вас.

Измерив у итальянца артериальное давление, он присвистнул про себя — 260 на 140! — норадреналин дал себя знать. В принципе можно было и не добавлять в томатный сок апоморфина. При таком высоком артериальном давлении Скорнезе и так начало бы рвать. Эттингер открыл свой чемоданчик и набрал двадцатикубовый шприц раствора норадреналина. Доза была очень велика, но можно было не бояться, что препарат обнаружат в крови на вскрытии — он вырабатывался самим организмом и не являлся чем-то чужеродным для него. Мнимый доктор наложил больному жгут на руку и ловко воткнул в вену локтевого сгиба тончайшую иголку, изготовленную по его специальному заказу. След от укола такой иглой обнаружить очень трудно. Введя все содержимое шприца в вену, он осторожно вытащил иглу, плотно придавливая пальцем кожу руки над ней, чтобы не осталось кровоподтека.

— Ну вот, все в порядке. Уверен, что завтра никаких проблем с вашим здоровьем уже не будет, — серьезно произнес Эттингер, подумав про себя, что завтра у Скорнезе вообще уже никаких проблем не будет, потому что от такой дозы норадреналина через несколько минут артериальное давление подскочит до таких цифр, что это наверняка кончится обширным кровоизлиянием в мозг.

Выйдя от больного и убедившись по звуку, что тот запер за ним дверь на щеколду и цепочку, убийца спустился на этаж ниже в свою квартиру. Там он быстро снял с себя халат, уложил его вместе с врачебным чемоданчиком в большую-Спортивную сумку, побросал туда же всю аппаратуру и личные вещи и навсегда покинул дом на 37-й улице, выбросив из памяти имя Вито Скорнезе навсегда. Впереди его ждало новое дело".

Доктор Льюис отложил ручку и потянулся, подумав, что и его впереди ждет новое дело, точнее новый рассказ. Но начнет он его на будущей неделе. Александр Эттингер все-таки тоже нуждается в отдыхе при всей своей выносливости. Роберт Льюис так сжился со своим постоянным персонажем, что уже считал его живым человеком, только существующим как бы в другом, параллельном мире. Этот созданный им самим мир был для Льюиса, наверное, не менее реален, чем тот, в котором жил он сам. Честно говоря, доктор в значительной степени отождествлял себя с Эттингером. Ему казалось, что это он сам — высокий, мускулистый, бесстрашный — входит в квартиру мафиози Скорнезе, чтобы стереть его с лица земли, исполнить приговор, который он же ему и вынес. Доктор забывал о своем невысоком росте, о полноте, лысине и безвольном подбородке и полностью вживался в образ благородного убийцы Эттингера. В такие минуты он даже не боялся или почти не боялся ни своей жёны, ни госпитального начальства.

Иногда, когда Анны не было дома, Льюис подходил к большому зеркалу в спальне, втягивал живот, расправлял, плечи, выдвигал вперед челюсть и пристально рассматривал свое отражение, сравнивая себя с Александром Эттингером. Потом с шумом выпускал из себя задержанное дыхание и, разочарованно вздохнув, отходил от зеркала.

Написание рассказов постепенно стало его жизнью. Даже когда ему случалось ехать в метро, он тут же доставал толстый блокнот и ручку и начинал строчить, морщась от качки вагона и торопясь успеть записать приходящие в голову мысли. И уж совсем прекрасно он чувствовал себя в самолете, особенно когда лететь приходилось несколько часов. В просторном, светлом салоне под мерный, успокаивающий рокот моторов Льюису писалось как нигде в другом месте. К сожалению, летать приходилось довольно редко. В конце июля в Лос-Анджелесе проходил Всеамериканский съезд реаниматологов-анестезиологов, и доктор должен был принять в нем участие. Он ждал дня начала съезда прямо-таки с детским нетерпением. Во-первых, это была восхитительная возможность целых три дня пожить вдали от жены и от телефона, во-вторых, смена обстановки и встреча со старыми друзьями и коллегами, с которыми он учился или когда-то работал; а в-третьих, эти несколько часов в самолете туда и столько же обратно, во время которых можно погрузиться в работу, ни на что не отвлекаясь. О, эти прекрасные часы полного одиночества среди множества людей — Роберт Льюис умел ценить их как никто другой. Поэтому С вполне понятным нетерпением он ожидал того момента, когда наконец опустится в мягкое кресло салона второго класса и откроет свой блокнот на девственно чистой, манящей своей нетронутой белизной, странице. Он будет долго колебаться прежде чем начать, немного жалея снежную целину плотной, чуть шероховатой бумаги, но наконец решится, и золотое перо "паркера" тронется в свой долгий путь, то ускоряя шаг по твердому насту, то с трудом пробираясь среди снежных сугробов, временами замирая ненадолго, словно отдыхая, но неизменно вновь оживая и упорно двигаясь вперед. И за ним, как следы на снегу, будут оставаться маленькие синие буковки. Они будут складываться в слова, слова — в предложения фразы, в мольбы и проклятия, из которых родятся живые люди со своими собственными, мало зависящими от автора, мыслями и желаниями, привязанностями и страхами.

Но на этот раз судьба рассудила иначе, и Роберту Льюису не удалось написать за весь полет ни строчки. Причина была извинительной: в соседнее кресло сел высокий мужчина с крючковатым носом, вынул из портфеля номер "Черной маски", раскрыв его на странице с рассказом "Эттингер играет со смертью", и углубился в чтение. Сердце доктора чуть не выскочило из груди. Впервые он встретился со своим читателем. Скосив глаза, он отметил, что сосед уже дочитывает рассказ. Что делать — сознаться в авторстве или попробовать узнать мнение, оставаясь инкогнито? Льюис выбрал второй путь и, с трудом дождавшись, когда мужчина дочитал рассказ до конца и закрыл журнал, как можно равнодушнее спросил:

— Простите, я случайно заметил, что вы читали какой-то детектив в "Черной маске». Как он вам? Стоит прочесть?

Мужчина взглянул на него быстрым оценивающим взглядом и, подумав, ответил:

— Вообще-то сюжет закручен лихо, но, конечно, с реальной жизнью не имеет ничего общего. Что-то вроде похождений Джеймса Бонда.

— Как это? — не удержавшись, вскричал Роберт Льюис.— Я сейчас только вспомнил, что тоже читал этот рассказ, и считаю, что все это вполне могло произойти в жизни.

— Возможно, — равнодушно согласился мужчина, проводя длинным наманикюренным ногтем мизинца левой руки по холеным каштановым усам. — Но я говорил не обо всем сюжете, я имею в виду лишь этот фантастический способ убийства, который использовал автор рассказа.

Уж такого Роберт Льюис стерпеть никак не мог. Этот человек ставил под сомнение ни больше, ни меньше, как его, Льюиса, профессиональную компетентность. Доктор немедленно бросился в атаку.

— Не нахожу в этом ничего фантастичного, — стараясь .сохранить спокойствие, произнес он как можно более равнодушно. — Я сам врач, по специальности анестезиолог, и могу с полной ответственностью заявить вам, что все описанное в рассказе на сто процентов реально и выполнимо.

Его собеседник вынул из внутреннего кармана пиджака бумажник, достал из специального отделения крошечную расчесочку и несколько раз задумчиво провел ею по своим очень густым бровям.

— По-вашему, выходит, что можно совершить убийствен остаться безнаказанным? — скептически спросил он.— В это я никогда не смогу поверить. Если бы это было так, сколько людей убивали бы своих родственников из-за денег, зная, что им не грозит наказание. Нет, это совершенно невозможно. Должен вам сказать, что я сам по роду своей работы тесно соприкасаюсь с полицией и знаю, как тщательно расследуется каждая подозрительная смерть. А эксперты? За что, по-вашему, им платят деньги? Не-е-т, я, конечно, не специалист в судебной медицине, но думаю, что при современных методах экспертизы обмануть ее просто невозможно.