Александра Маринина - Замена объекта Страница 30

- Черт, ботинки жалко, я три месяца гонорары копила, впроголодь жила, чтобы их купить, - причитала расстроенная Катя. - Куда их теперь девать? Носить нельзя, они воняют. Их же не постираешь… Только выбросить остается.

- Ну и выброси, - посоветовал флегматичный Саша.

- Я тебе новые куплю, - пообещал я.

- Ну да, ты купишь. - Она вздохнула. - Знаешь, сколько они стоят? Тебе столько за год не заработать. Вот не зря я всю жизнь кошек не любила, прямо как чувствовала, что рано или поздно они мне какую-нибудь подлянку сделают.

Значит, Катя не любит кошек… Жаль. Придется огорчить мамулю. У Катюши в моем доме перспектив нет. Даже если лично я смогу смириться с ее нелюбовью к моим зверям, то сами звери ей этого не простят. А обмануть их невозможно, они отношение к себе чувствуют за километр.

На самом деле заработать Кате на новые ботинки я мог за полчаса, но в этом не было необходимости, потому что деньги у меня пока еще были. Не был бы я таким ленивым, давно бы уже стал миллионером. Я неплохо умею зарабатывать, но в искусстве транжирить деньги мне вообще равных нет. Если у меня что-то пачкается, ломается или выходит из строя, я прикидываю, что находится ближе: место, где это можно починить, или место, где можно купить новую вещь. И если оказывается, что новую вещь купить проще, чем приводить в порядок старую, я не раздумывая достаю кошелек или кредитную карту. Вот и получается, что зарабатываю я много, и трачу тоже много, и при моих немалых доходах миллионером мне никак не стать.

А все почему? Потому что я упорно не желаю делать то, что мне неинтересно. Не хочу я записывать партитуры как положено, не хочу делать аранжировки, я сочиняю мелодию и отдаю ее Борису. Он мне платит, платит щедро, грех жаловаться, и с каждого исполнения песни мне капают денежки как одному из авторов. Но именно как «одному из», хоть и главному. Потому что из-за моей неорганизованности и патологического свободолюбия Борис вынужден отдавать мои мелодии другим музыкантам, которые записывают партитуру, делают аранжировки и тоже считаются авторами. А ведь все эти деньги мог бы получать я один.

- А почему ты не любишь кошек? - спросил Саша. - Что они тебе сделали?

- Они - предатели, - сердито ответила Катя. - Я здесь, в Москве, подобрала котенка, он был бездомный, жалкий такой, голодный. Я его вырастила, он классным котом стал, красавец, шерсть густая, глаза сверкают. Загляденье. Казиком назвала, Казимиром. А летом поехала домой, к родителям, в отпуск, и его с собой взяла, не с кем было оставить…

- Погоди, а ты что, не москвичка? - удивился Саша.

- Да нет же, я из Белоруссии, я тебе сто раз говорила, а ты все время забываешь. Ну и вот, я его привезла домой, в Минск, и мы поехали на дачу, к бабушке. И бабушка в него влюбилась насмерть. Главное, соседки все бегают на кота смотреть и причитают: ах, Эва Евгеньевна, какой чудный котик, да какой красавец, да какой умница, да какие у него глазки, да какие ушки, да он все понимает, только сказать не может. Бабушке, конечно, приятно, но это я еще могу понять. Но Казик - это вообще! Сволочь такая! Млеет, слушает, что про него говорят, то одним бочком повернется, то другим, ушами шевелит: мол, говорите еще, говорите, хвалите меня, рассказывайте, какой я замечательный. Представляете? Гаденыш.

- Да почему же гаденыш-то? - удивился я. - Нормальная реакция. Как говорится, доброе слово и кошке приятно.

- Да потому, что через две недели, когда я собралась уезжать, он не дался. Я его пытаюсь в сумку засунуть, а он вырвался, убежал и спрятался. Три часа искали, я чуть на самолет не опоздала. Думала, с ним случилось что-нибудь, собаки бездомные задрали или мальчишки поймали, в общем, напридумывала себе всякого и всю дорогу в аэропорт в машине проревела. А перед самой посадкой бабушка позвонила на мобильник и говорит, что, как только машина отъехала от дома, Казик нарисовался, к ней на колени запрыгнул и давай мурлыкать. Предатель! Продал мою любовь за комплименты. С тех пор я всех кошек ненавижу.

Я с трудом сдерживал улыбку. Катины переживания были мне понятны, и обида ее была понятна, но все-таки это было ужасно по-детски! Разве можно мерить кошек человеческими мерками? Разве можно требовать от них человеческих чувств? Только в детстве мы живем в мире сказок, которые начинаются словами: «Давным-давно, когда звери еще говорили…» Но звери не говорят. И не думают так, как мы. И не чувствуют, как люди. А Катя осталась, в сущности, совсем ребенком, для которого кошка - это тот же человек, только с другой внешностью, и на него можно обидеться, и можно его ненавидеть, и можно ждать от него каких-то поступков и расстраиваться, когда ожидания не оправдались.

Открылись двери лифта, появился двенадцатилетний Сева с ботинками в руках. Катя обулась, и мы стройными рядами двинулись в соседний подъезд пить чай со Светкиными пирожными.

Об участии Саши Вознесенского в Светкиных культпоходах мы договорились быстро, и беседа давно уже вышла за рамки обсуждения убийства Аллы Сороченко. Дорвавшаяся до источника информации Катя впилась в жену известного продюсера Безрядина и всеми силами пыталась выудить из нее никому не известные подробности жизни Бориса и группы «Ночные рыцари». Катюша, наверное, хорошая журналистка, но куда ей со Светкой тягаться! Даже если бы моя соседка была не особенно умна, все равно она прожила почти в два раза дольше и жизненного опыта накопила, соответственно, в два раза больше. А ведь Светка - редкостная умница, так что на кривой козе ее фиг объедешь. Саша из профессиональной солидарности кинулся помогать коллеге, бомбардируя Свету вопросами, но делал это как-то без души, что ли, одним словом, было видно, что мысли его заняты чем-то другим и современная рок-музыка ему вовсе не интересна. Ну, оно и понятно, он ведь в своей ужасно независимой газете ведает приложением «Экслибрис», то есть занимается исключительно книгами. А вот я, воспользовавшись тем, что на меня перестали обращать внимание, вернулся к размышлениям об убитой жене бизнесмена. Иван Хвыля - спасибо ему за это - позвонил и сказал, что на всякий случай проверил записи дежурного администратора театра, у которого перед спектаклем зрители получают билеты, «оставленные на фамилию». На фамилию Сороченко или Анташева (ну, мало ли…) никто из участников спектакля билетов не оставлял. Итак, что мы имеем с гуся? Алла пришла на премьеру оперы одна, предварительно купив билет в кассе. Из чего это следует? Из того, что в момент убийства, когда она упала на землю, никто не кинулся к ней с криками «Алла! Алла! Боже мой!», что обычно происходит, когда рядом есть кто-то из знакомых. Действительно ли она была одна или все-таки у нее был спутник или спутница, которые почему-то (что само по себе очень подозрительно) сочли за благо знакомство не афишировать и с места преступления скрыться? Хороший вопрос. Это крайне маловероятно, если вместе с Аллой в театре была женщина, хотя тоже не исключается, если она причастна к убийству. А вот если она была с мужчиной, то вполне естественно, что он никак себя не проявил и даже, скорее всего, не выходил вместе с ней на улицу, потому что было известно, что у входа ее встречает водитель-охранник Николай Кузнецов. То есть можно предположить, что Алла была в театре с любовником. Его нужно обязательно найти, и в этом мне должна помочь Светка. В тусовочном мире обязательно кто-нибудь знает его имя, и имя это непременно всплывет. Итак, вариантов получается целых четыре: Алла была на спектакле одна; она была с любовником; она была с некой дамой, причастной к готовящемуся убийству; она была с мужчиной, тоже к этому причастным. Три последних варианта будут проверяться сведениями, которые добудут для меня Света и Саша. А вот как проверить первый?

Пойдем с другой стороны. Где Алла взяла билет на премьеру? Купила в кассе или получила от кого-то из артистов или музыкантов. Участники спектакля дружно утверждают, что никто Аллу Сороченко не знает и билетов ей не оставлял, не передавал, не дарил и на спектакль ее не приглашал. Значит, она не из числа личных друзей. Что остается? Круг заинтересованных профессионалов - критиков, театроведов, музыковедов, к коим бывшая модель ну никак не относится. Круг приезжих, которые хотят походить по московским театрам, все равно по каким, и к ним Аллу тоже причислить нельзя. Есть еще круг тех, кто ходит в театр за компанию, пригласит кто-нибудь, купит билеты - чего ж не пойти? Но если Алла была одна, то этот вариант не проходит, а если пришла в театр с нейтральными знакомыми, то где они, почему никак себя не проявили на месте убийства? И последний круг - истинных любителей, которые готовы бежать в любую погоду за тридевять земель, чтобы послушать любимую оперу или любимого исполнителя. Неужели Алла именно такая? Чудны дела твои, господи. Впрочем, я знаю о ней так мало, что вполне могу допустить и такой изыск. Может быть, она училась музыке, собиралась стать певицей, но по каким-то причинам не сложилось, голос подвел или судьба пошла по другой дорожке, перевесила красивая внешность, замаячили большие деньги в модельной перспективе… Мало ли как могло пойти. А любовь к опере осталась. Правда, Хвыля сказал, что спрашивал об этом у ее мужа Анташева, и тот с уверенностью ответил, что классической музыкой Алла не интересовалась и зачем она пошла на оперу - представления не имеет. Но ведь пошла же зачем-то! Мелькнула шальная мысль о том, что Алла работает на иностранную разведку и в театре у нее была назначена встреча с резидентом или агентом, но я тут же одернул себя и заставил вернуться на грешную землю. Хотя мысль сама по себе не так плоха, как кажется на первый взгляд, ибо в нее хорошо вписывается и то, что она была в театре одна, и убийство, которое выглядит как заказное, то есть профессионально исполненное. Но делиться этой мыслью с Хвылей я не стану, не хочу быть посмешищем.