Михаил Палев - Копье Дракулы Страница 30

– Господи, что же делать! – простонала Соколова, повиснув на плече Вахрушина. Она зарыдала и сейчас совсем не была похожа на хладнокровную и уверенную в себе бизнесвумен. Вахрушин, обняв ее, гладил по голове и шептал какие-то ласковые слова.

– Значит, так! Предлагаю пройти в гостиную и там поговорить начистоту! – решительно предложил Тавров. – Чем скорее вы расскажете правду, тем быстрее мы наметим план совместных действий.

– Лучше пройти в комнату видеонаблюдения, – возразил я. – Там мы не потревожим прислугу и никто не подслушает разговор. Я так понимаю, что у Вероники Павловны и Аркадия Петровича есть немало тайн.

– Идем, Ника, и сделаем то, о чем они просят, – мягко предложил Вахрушин Соколовой. – Видишь, что наш план рухнул. Кто-то обвел нас вокруг пальца. Лаврушин и Порхов исчезли. Нам не обойтись без помощи профессионалов.

Он повернулся к нам и решительно сказал:

– Идемте, господа! Мы готовы рассказать вам все!

Дом был темен и пустынен. Мы прошли в комнату видеонаблюдения тихо и без шума, никого не потревожив. Там я налил по бокалу коньяка Вахрушину и Соколовой. Немного придя в себя, они вдвоем поведали странную, уходящую глубоко в прошлое историю. Пока я их слушал, она сложилась у меня в голове в некоторое подобие повести. Думаю, что лучше изложить рассказанное Соколовой и Вахрушиным именно в виде такой встроенной в роман маленькой повести – вроде как «Повесть о капитане Копейкине» в «Мертвых душах» Гоголя.

Глава 9

Весной 1935 года, поздно вечером, в дверь квартиры инженера авиационного завода номер 39 товарища Демешкевича осторожно постучали. Стучали долго и настойчиво, пока домработница Маша не услышала и не открыла дверь. За дверью стояла старая цыганка в цветастом платье.

– Что же ты в дверь деребанишь? – сердито спросила Маша. – Звонка, чай, не видишь? На кнопку нажать надо и звонок электрический зазвонит. Да и зря заявилась: не подаем мы.

– Ты, милая, лучше хозяйку позови, – холодно предложила цыганка. Маша собралась было возмущенно фыркнуть, но встретилась взглядом с цыганкой и осеклась. Ох, не зря говорят, что нельзя цыганам в глаза смотреть: лукавство там одно и бесовщина, сразу теряется от их бесстыжих глаз православный человек.

– Кто там, Маша? – послышался из комнаты голос хозяйки.

– К вам тут пришли, Полина Аркадьевна! – крикнула Маша.

– Так проси! Что же ты гостью в дверях держишь?

– Заходите, – проворчала Маша, пропуская цыганку в прихожую.

Полина Аркадьевна изумленно взметнула брови, увидев гостью, но любезно пригласила ее располагаться и послала Машу за самоваром.

– Не серчай, хозяйка, за то, что незваной гостьей пришла на ночь глядя, – сказала негромко цыганка. – Уж если бы не дело срочное, то никогда бы тебя не потревожила.

– Полно вам, Анна! – укоризненно отозвалась Полина Аркадьевна. – Сейчас чаю выпьем, и вы все расскажете. Что стряслось-то?

Маша принесла самовар, накрыла на стол к чаю. Цыганка мрачно посмотрела в ее сторону.

– Спасибо, Маша! Ступайте, – сказала Полина Аркадьевна. Маша вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

– Что стряслось? – повторила вопрос Полина Аркадьевна.

Вместо ответа цыганка вдруг громко произнесла:

– Сгинь, Машка, в свою нору и чтобы не слышала тебя боле! Не то прокляну!

Из коридора донеслись торопливые шаги испуганной Маши. Хлопнула дверь в ее каморку, и все стихло.

– Теперь можно, – облегченно вздохнула цыганка и испытующе взглянула на Полину. – Ты меня выслушай и подумай. Не за себя пришла я просить: что мне бояться? Я уж свое пожила, муж помер, сына посадили… Теперь вот об одном сердце болит: чтобы Ветку пристроить, а то ведь пропадет девка!

– Я знаю, Анна, о вашем горе, – сочувственно проговорила Полина Аркадьевна. – Будем надеяться, что власти разберутся и Тому отпустят.

Тома Ристович Михай был сыном цыганки Анны Михай, работал медником-лудильщиком в цыганской артели «Югославец». Этой весной практически всю артель арестовал НКВД как румынских шпионов. Тома отделался сравнительно легко: он был осужден не за «контрреволюционную деятельность», а всего лишь за «контрреволюционную агитацию», получив пять лет исправительно-трудовых лагерей. Все знакомые сходились на том, что Томе крупно повезло: ведь могли бы «пришить» и «контрреволюционную деятельность», а то и «контрреволюционную троцкистскую деятельность»: последнее означало верную смерть.

Сама Анна Михай, хоть и была цыганка, но не из российских цыган, традиционно промышлявших либо музыкой и танцами, либо торговлей лошадьми, попрошайничеством и гаданием. Анна, как и ее покойный муж Рист Ла Зинкако, происходили из румынских мастеровых цыган «кэлдэрари», столетиями занимавшихся ремеслом медников и кузнецов. Оставшись без мужа, Анна стала зарабатывать ремеслом модистки и снискала известную славу среди жен высокопоставленных советских служащих и ценных технических специалистов. Когда сына Анны арестовали, то почти вся клиентура разбежалась, страшась любых контактов с «членом семьи врага народа». Лишь немногие, в том числе и Полина Аркадьевна, осмеливались выражать сочувствие и поддерживать отношения с Анной Михай.

– Не отпустят его, Полина, – тихо проговорила Анна. – Я цыганка, я судьбу наперед знаю. Не выйдет он из тюрьмы, и мы с Веткой следом пойдем.

– Да что же ты говоришь такое?! – всплеснула руками Полина Аркадьевна. – Кто же ребенка в тюрьму отправит?! За что?!

– Я знаю, что говорю! – сверкнула глазами Анна. – Потому и пришла к тебе в ночь, чужих глаз сторонясь, да Машку напугала, чтобы она в свою дыру забилась и ухо к дверям не лепила. Муж твой, знаю, на аэродроме сегодня новый самолет к полету готовит, ночевать не придет… Так что никто наш разговор не подслушает. Не за себя прошу, за Ветку! Пропадет ведь девка в сиротском приюте. Как пить дать, пропадет!

– Да что же я сделать могу? – пробормотала в замешательстве Полина Аркадьевна. Цыганка порывисто схватила ее за руку и горячо зашептала, обдавая обомлевшую женщину черным пламенем глаз.

– Возьми Ветку к себе, Полина! Возьми! Пусть с тобой живет, под твоей фамилией! Так ты ее спасешь, и я за тебя и мужа твоего молиться буду! На том свете молиться буду! Православная я, никогда от веры не отступалась, так что дойдут мои молитвы до Господа, непременно дойдут!

Цыганка выхватила из-за ворота платья золотой крестик и истово его поцеловала.

– Да как же я ее в семью возьму? – изумилась Полина Аркадьевна. – Мужу что скажу?!

– А тут все просто, – перешла на шепот цыганка. – У тебя сестра на Полтавщине померла, дочка у нее осталась. Ты ведь ее к себе взять хотела, так?

– Да, так! – согласилась Полина Аркадьевна. – И муж уже согласие дал, раз Господь нам до сих пор своих детей не послал… Только вот Веточка тут при чем?

– А при том, что… ты поклянись мне, Полина: если приедешь ты на Украину, а племянница твоя померла, то оформи Ветку по ее документам, – предложила цыганка. – И Ветке хорошо, безопасно, и тебе с мужем радость и утешение… Ветка девка хорошая, не оставит тебя в старости.

– Подожди, Анна! – в смятении воскликнула Полина Аркадьевна. – Почему это племянница моя умереть должна? Откуда ты знаешь?

– Может, и не должна… Только всякое бывает, Полина! Ты мне поклянись, что Ветку спасешь, коли племянницу свою живой не застанешь, – жестко сказала цыганка. – А коли иначе обернется, так твоей вины нет. Клянись! Крест целуй!

И цыганка ткнула в лицо Полины Аркадьевны свой нательный крест. Та было растерялась, но тут же опомнилась. Действительно! Раз вся семья сестры вдруг померла в одночасье, значит, там эпидемия. Разумеется, советские газеты об этом не пишут, но просто так целыми семьями не помирают. А Алеша очень ребенка хочет, и если в скором времени ребенок у них не появится, то Алеша может и новую женщину себе с горя найти. Так что если она не привезет племянницу для удочерения с Украины, то тут совсем плохо станет: племянница, какая-никакая, а родная кровь жене. А совсем чужого ребенка из детдома брать Алексей отказался наотрез. Так что ничего она, Полина, не теряет, а даже обретает надежную гарантию: коли не удастся племянницу удочерить, так вполне можно Веточку за племянницу выдать. Никто из знакомых Веточку не видел, так что обман не раскроется. И Полина Аркадьевна решилась!

– Клянусь! – твердо сказала она и решительно прижалась губами к еще хранящему тепло тела цыганки нательному кресту.

Спустя две недели Полина Аркадьевна приехала в Полтаву, но в детском доме ее племянницы Елизаветы Пилипко, сироты, 1925 года рождения, не оказалось: три дня назад ее в тяжелом состоянии увезли в больницу. Полина Аркадьевна сломя голову помчалась в больницу и там узнала, что сегодня утром от двухстороннего воспаления легких девочка умерла. Полина Аркадьевна поговорила с врачом и следующим днем уехала обратно в Москву с метрикой покойной девочки на руках. На Киевском вокзале ее встретила Анна Михай с внучкой Елизаветой, Веточкой. И имена совпадали! Полина Аркадьевна усмотрела в этом перст судьбы, обняла девочку и повела ее с собой. На площади ее ждала служебная машина, присланная мужем. Полина Аркадьевна вместе с девочкой уселись на заднее сиденье, через противоположную дверцу в салон машины проворно протиснулась цыганка. Шофер удивленно оглянулся, но Полина Аркадьевна сказала ему: