Павел Генералов - Юность олигархов Страница 30

Расписались они ещё с утра, а теперь ждали гостей. В Ростов, на домашние смотрины им предстояло ехать в выходные, а оттуда — сразу к морю, в свадебное турне по югу нашей необъятной родины.

— Катюш, да не мучайся ты! — Игорь в тёмно–синем костюме и бабочке был хорош собою необыкновенно. — Мы ж дома празднуем, надевай хоть шлёпанцы.

— Ты не понимаешь!

— Не понимаю, — признался он, указательным пальцем поправляя очки.

— Так вот, объясняю для тупых: к этому платью нужен каблук не больше трёх сантиметров! — Катя чмокнула мужа в маковку. — Твоих сколько будет?

— Думаю, пятеро, хотя…

— Ну, признавайся, признавайся!

— Где пять, там и десять, литераторы размножаются почкованием, — философски вздохнул Скоков. — Ничего, жратвы на всех хватит. А это в нашем деле — главное. Кстати, пойду подкреплюсь.

— А по–моему, главное, чтобы выпивки хватило, — практичная Катя тут же схватилась за телефон. — Блин! Лёвка уже свалил, — и она снова принялась нажимать кнопки:

— Нюш, Нюша! Выручай!.. Прихватите красного и коньяка… Нет, шампанского — хоть ванну принимай… Ну, захочешь — примешь. На всех хватит. Пока, жду! — Катя хлопнула трубкой.

Тут же заверещал звонок.

— Алло, — вновь схватилась она за телефон, — Блин! Иду! — отчаянно крикнула новобрачная Катя — звонили в дверь, а она так и не смогла втиснуться в подлые туфли.

— Кто там, Кать? — интересовался из кухни подкрепляющийся муж, а она ничего не могла ответить.

Внезапно онемела Екатерина Чайкина: в дверях стоял тоже её муж. Бывший. Первый муж. И улыбался от уха до уха. На синей ленточке он держал свою спутницу — маленькую беленькую козочку.

— Бе–е–е… — тихонько сказала козочка и колокольчик на её шее жалобно звякнул.

— Это что? — обалдела Катя.

— Коза.

— Зачем?

— Подарок, — незамысловато объяснил Лёвка.

— Ну, входите, — вздохнула Катя.

Время приближалось к двенадцати. Как раз середина ночной смены. Машины, ухая и полязгивая, допечатывали последние тысячи тиража развлекательной газеты «Смехопанорама». В соседнем цехе их упаковывали в пачки и на автокаре свозили на погрузку. Обычная рабочая ночь типографии «Литгазеты» на Цветном бульваре. Бум–бац–шлёп, хлоп. И так ещё и ещё раз. Много–много раз.

Дежурный мастер цеха офсетной печати Максим Перепёлкин потянулся так, что хрустнули суставы, и спросил технолога:

— Ну что, по графику идём?

— Даже с опережением. Будет время спокойно чайку попить.

— Может, чего покрепче? — предложил Перепёлкин.

— Ты ж знаешь, у меня язва, — с сожалением проворчал технолог Костя–альбинос и пригладил белёсую макушку, — я могу только коньяк.

— Ну, брат, на коньяк мы с тобой не зарабатываем. Значит, будем пить чай, — Перепёлкин усмехнулся, — по цвету наш чай как раз твой коньяк напоминает.

— Только градус не тот, — Костя пригорюнился. Он вообще, по жизни, был нытиком. — Знаешь, Макс, если оно не везёт, так не везёт. Сегодня же «Манчестер» с «Реалом» играют. А мы тут парься.

— Ладно, сейчас новый тираж запустим, пойдёшь на охрану — второй тайм посмотришь, — утешил Максим, принимаясь за кроссворд из «Смехопанорамы». — А я тут прослежу. Кто там на очереди?

— «Московский вестник». Плёнки в порядке, я всё проверил, — Костя–альбинос поднялся. Настроение его резко улучшилось. — Пойду гляну, чего там. Кажется, пора машину останавливать.

Ах, какой гол! Красавец!

Василий Петрович был доволен — он болел за «Реал». Заверещал звонок входной двери. Кого там несёт в такое время? Петрович встал с продавленного диванчика и, оглядываясь на экран телевизора, пошёл открывать. И чего людям дома не сидится? Сиди, смотри футбол, так нет же — припёрлись.

За стеклянной дверью переминалась тоненькая девчачья фигурка в короткой кожаной курточке и узких джинсиках.

— Давно закрыто, барышня! — проворчал Петрович.

Но девушка не слышала его, она отчаянно жестикулировала и размахивала какими–то бумагами.

— Ну, чего тебе? — Петрович открыл дверь.

— Дяденька, впустите, пожалуйста! — девчонка была совсем молоденькой и какой–то испуганной. Гонится за ней кто, что ли? Во времена настали! Нормальному человеку по улице пройти — и то опасно! Довели Россию…

— Не положено, барышня, — мягко объяснил Петрович, — пропуск ночной есть? Это же типография, а не реанимация, — он закряхтел, довольный собственной шуткой.

— Вот удостоверение редакционное. Дяденька, выручайте, а то с меня главный голову снимет, — она чуть не плакала, подсовывая охраннику синие корочки с надписью «Московский вестник».

— Что за пожар–то? — впуская девушку, спросил Петрович.

— Срочные, в номер, изменения, — объяснила та сквозь слёзы.

Её ореховые глаза жалобно улыбались. Тушь на глазах размазалась, потекла, темной полосочкой перечёркивая щеки девушки. Именно от этой вот размазанной туши её становилось так жалко, что сердце старого вахтёра дрогнуло:

— Ладно, иди, тебе в цех надо, — проворчал он.

— Как пройти? — ожила несчастная.

— Иди на второй этаж, — объяснил Петрович, а там тебе откроют, я сейчас Перепёлкину позвоню. Только непорядок это…

— Спасибо! — девчонка, как стрекоза, скакала через две ступеньки.

Петрович, глянув на экран, стал набирать внутренний номер. На поле игроки «Манчестера» с ленивой грацией перебрасывались мячом. Не иначе, как что–то затевали.

— Из «Вестника? Ладно, открою, — Максим удивлённо пожал плечами. — Чего–то там стряслось, — ответил он на немой вопрос Кости–альбиноса и пошёл отпирать. — Ну, что там ещё? — недовольно спросил он девушку, которая с несчастным видом протягивала ему какие–то бумаги.

— Нужно срочно поменять материал на третьей полосе, — объяснила та жалким тонким голоском.

— Поздно, девушка, — стараясь быть любезным, Перепёлкин отрицательно покачал головой.

— Меня главный редактор кастрирует! — отчаянно выкрикнула девушка и добавила тихо. — Ну, пожалуйста!

— Ха, кастрирует! — развеселился Костя. — Это тебя–то кастрирует?

— Меня, — подтвердила та и, положив свои бумаги на стол, достала из сумки красивую коробку. — Пожалуйста, — повторила она.

— Ни хрена себе заявочки! — Костя–альбинос взял в руки коробку. — «Наполеон», что ли? — удивился он.

Девушка кивнула.

— Прикинь, Макс, сон в руку! — развеселился Костя. — Ну что, поможем даме? Чтоб не кастрировали? — он загоготал.

— Ты что, Кость, обалдел? Компьютерный же закрыт. Кто плёнки выводить будет? — отозвался Максим, с сожалением поглядывая на коньяк.

— А у меня есть плёнка! — девушка осторожно выпростала из свёрнутых бумаг прозрачную типографскую плёнку с отпечатанной вёрсткой. — Вот! Только третью полосу же поменять! А то у меня компьютер козлил и все правки слетели. А там и название, и фактура… — она вновь чуть не плакала.

— Ну, считай, в рубашке родилась, — переглянувшись с Костей–альбиносом, заявил Максим, — еще бы двадцать минут — и кранты. Тираж бы останавливать не стали.

— Кастрировать! — никак не мог успокоиться Костя.

— Спасибо, мальчики! — девушка радостно улыбалась, глаза её, цвета дорогого коньяка, прямо светились.

— На здоровье, — ответил Костя и, прихватив плёнку, направился в цех. Бледно–голубые его глаза в свою очередь тоже сверкали, как бриллианты в чёртову тучу карат. Настроение было прям как на первое мая. Коньячок с футболом, пусть только со второго тайма — что может быть лучше? Если бы ещё и «Манчестер» не подвёл…

— Ну, как? — спросил Нур, едва Нюша плюхнулась рядом, на переднее сидение.

— Тип–топ! — сказала счастливая Нюша. — Ох, и напьюсь же я сегодня! Поверни зеркало!

Она принялась вытирать со щёк нарочито размазанную тушь.

— Удостоверение проверяли?

— Нет, только на название глянули.

— Понятно… — Нур был несколько разочарован. Он вчера полдня сидел за компьютером, мастеря Нюше корочки. — Куда едем напиваться? Вернёмся к Катьке?

— На свадьбу? — Нюша задумалась, размышляя вслух. — Так, Лёвка смотрит футбол, вопит как зарезанный за свой «Манчестер»… Гошка или смотрит с ним, или за Марычевой ухлёстывает… Наши, литинститутские уже напились и делят лавры…

— Это как? — Нур тронул машину с места.

Надо было сначала выскочить на кольцо, а там видно будет, куда ехать. Вечерняя Москва казалась спокойной и такой тихой, что слышно было, как с шорохом падают листья с уставших деревьев.

— Ну, обсуждают великую русскую литературу и своё в ней место, — пояснила Нюша. — Я это на каждой пьянке слышу. Кэт, наверное, за козой своей ухаживает…

— Может за мужем всё–таки?