Станислав Родионов - Долгое дело Страница 30

Поэтому я все больше убеждаюсь, что нет людей плохих – есть люди неумные. Всем плохим, что есть в человеке, он обязан собственной глупости. Или так: всем плохим в себе человек обязан глупости. Ну прямо афоризм.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Д о б р о в о л ь н а я  и с п о в е д ь. Если бог меня не убережет и ваши старания, товарищи правоведы, увенчаются успехом, прошу эту исповедь приложить к протоколу допроса. Я знаю, как вы допрашиваете. Теперешним следователям не до исповедей, вы не Кони и не Плевако. А у преступников всех времен и народов есть одно желание – выговориться, чтобы его поняли. Не думаю, чтобы на юридическом факультете был семинар на тему "Исповедь преступника". Поэтому и пишу.

На коленях Петельникова лежала не то сумка, не то портфель без ручки, не то громадный бумажник из темно-кремовой кожи с десятком молний, секущих ее вдоль и поперек.

– Из крокодиловой. – Инспектор перехватил его взгляд.

– Не зеленая же, – усомнился Рябинин.

– Крокодил пожилой.

– Интересно, что может лежать в такой шикарной сумке?

– Доносы, анонимки, подметные письма... Света понравилась Лиде?

– Говорит, что хорошая девочка.

Лишь бы не выдать, что Лида с ним уже не говорит, кроме необходимых в быту слов, окатанных и холодных, как утренняя галька. Рябинин сжал губы и посмотрел на Петельникова с напускной веселостью. Губы, глаза и слова не выдадут, да вот пишут в романах, что темнеет лицо...

– А тебе она как? – Этот вопрос инспектор задал другим тоном и с другим интересом – не о человеке, не о внешности, не об одежде. Он спрашивал о ее показаниях.

– Тут надо подумать, – лениво сказал Рябинин.

– Давай подумаем, – уж совсем вяло согласился инспектор.

Они давно обо всем передумали и теперь хотели сопоставить свои догадки.

– Нам бы найти свидетеля, – начал издалека Рябинин.

– Продавцы ничего не видели. – Инспектор отвел себе роль человека, который сомневается.

– Но магазин был полон людей.

– Нам неизвестных.

– А вот Светлана Пленникова рассказала, что одна женщина примеривала аметистовые бусы.

– Там многие примеривали кольца.

– Но эта женщина стояла рядом и могла видеть преступницу.

– Могла, да ведь где взять эту женщину?

– Надо думать, – предложил следователь.

– Надо, – согласился инспектор.

Рябинину вдруг пришла странная и страшная мысль... Таила бы Лида непостижимую для него злость, имей он черные и большие глаза, прямой нос, мужской подбородок, высокий рост – как у Петельникова. Имей он такой же открытый взгляд, физическую силу и небрежную манеру говорить... Никого не бояться и всем нравиться... И будь у него такие же вельветовые брюки.

– Они бы на мне сидели, как на чемодане, – сообщил Рябинин.

– Кто?

– Я хочу сказать, что бусы-то она не купила, – хмуро ответил следователь, еще не отпущенный странной и страшной мыслью.

– Можно сшить на заказ, – посоветовал инспектор.

– Кого?

– Я хочу сказать, что у нее не было с собой денег.

– И женщина пошла в сберкассу, а это хорошо.

– Угу, – согласился Петельников, – ей хорошо, поскольку скопила деньжат.

– Нам хорошо, только стоит подумать.

– Будем думать.

Но промелькнуло, исчезая...

...Следователь – это человек, который идет по следу...

И тут же, за какой-то банальностью о следах, промелькнуло верное и главное...

...Следователь – это человек, который ищет истину...

Рябинин поправил очки. Надо бы протереть. Не грузит камни и не лопатит на току пшеницу, а пыль на них оседает, как с потолка сыплется.

– Тебе надо бы сменить оправу, – сказал инспектор.

– Допустим, ты женщина...

Петельников закатил глаза и сделал губки:

– И я примериваю аметистовые бусы, которые хочу купить, а денег с собой нет.

– Что же вы пришли за бусами без денег? – строго поинтересовался Рябинин.

– Если бы я шла в магазин намерение, я бы деньги взяла.

– А как вы шли?

– Господи, следователь, а такой бестолковый, – всплеснула руками дама-Петельников. – Как люди заходят в магазины? По пути, случайно.

– А куда же вы шли?

– По делам. Купить прическу, сделать кефир... То есть наоборот.

– Выходит, вы недалеко живете?

– Неужели бы я приехала за кефиром из другого района?

– Выходит, что и деньги храните в ближайшей сберкассе?

– Под рукой-то удобнее. Но, гражданин следователь, я могла приехать к подруге из другого района, а деньги хранить где-нибудь около своей работы...

– Конечно, – согласился Рябинин, – но первое предположение вернее. Итак, ближайшая к магазину сберкасса, шестнадцатое июня, взята сумма не менее шестисот рублей, вкладчик – женщина...

Петельников виртуозно перечеркнул сумку бесшумной молнией. Из ее тайного отделения вынырнула бумага, которая легла перед следователем.

– Подметно-анонимный донос, – объяснил Петельников.

Это был перечень сберкасс – пять штук. Ближайших.

Рябинин в упор и почти зло посмотрел на коллегу. Инспектор ответил невинным взглядом и сжатыми губами, через которые все-таки просачивалась улыбка.

– Зачем же этот разговор? – упрекнул Рябинин.

– Идею проверял и себя.

– Ты бы лучше Калязину проверил.

– Изучаем ее связи, образ жизни, материальный достаток...

– Ну, и какой у нее достаток?

– У нее за обедом на каждой кильке лежит своя тюлька.

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Труд и смысл, смысл и труд... Сегодня разговорился с понятой: сорок лет, хорошая работница, высокий заработок, одинокая. Спрашиваю, что она делает после работы. Ходит в магазин. Ужинает. Убирает. Ну, а выходные дни? "В выходные дни я фотографируюсь..." И я понял, что она живет работой и только на работе. Хорошо? Хорошо. Только есть вопрос ей, себе, всем: что же такое человек – уж не машина ли по производству и потреблению материальных благ?

Д о б р о в о л ь н а я  и с п о в е д ь. Оговорюсь сразу – ничего не совершала и ни в чем не признаюсь. Моя исповедь о другом, о жизни и о ее философии.

Начну с начала, то есть с детства, ибо у меня есть афоризм: расскажи мне о своем детстве, и я расскажу о твоей взрослой жизни. У меня была благополучная семья. Солидный папа, серьезный, неулыбчивый, с вечным и тяжелым портфелем. Мама кормила меня, кормила папу и принимала гостей. Самое яркое и постоянное впечатление моего детства – я стою на диване и читаю стихи. "Идет бычок, качается..." Мама умиляется, папа улыбается, бычок качается, а гости мрут от скуки. Убеждена, что вот такое всеобщее внимание делает из крохи эгоцентрика-людоеда, и на всю жизнь. А я так выступала перед гостями каждую субботу...

В обеденный перерыв Викентий Викентьевич, директор магазина "Дуб", провел с продавцами обсуждение газетного фельетона под названием "Липовые гарнитуры". Писали о магазине "Карельская береза". Собрание получилось шумным и почему-то веселым – наверное, оттого, что критиковали не их магазин.

С директором "Карельской березы" у Викентия Викентьевича были, пожалуй, дружественные отношения, и после встреч в управлении они частенько вместе обедали. Сейчас тому не до обедов: звонят телефоны, вызывают в управление, ухмыляются покупатели...

Викентий Викентьевич, тоже сегодня не обедавший, достал из портфеля термос с кофе и полиэтиленовый мешочек с бутербродами. Он намеревался отвинтить крышку, но увидел в мешочке солнечную красноту – помидор с юга, припасенный для него женой. Рука уже коснулась прохладной и тугощекой кожи, когда зазвонил телефон...

– Викентий Викентьевич? – спросил знакомый и торопливый голос.

– А-а, Михаил Давыдыч, – узнал он легкого на помине директора "Карельской березы". – Переживаете?

– Хуже, чем переживаю...

– У вас даже голос изменился.

– Викентий Викентьевич, есть просьба.

– Пожалуйста.

– Мне срочно требуется пятьсот рублей. Отдам через неделю. Выручите?

Вот как. Значит, после фельетона нагрянула ревизия и есть какие-то прорехи. Но лично он ничего не знает – у него всего лишь просят в долг денег.

– Попробую собрать, Михаил Давыдыч.

– Минут через двадцать подъедет женщина.

– Хорошо.

– Ну, спасибо, дорогой. Подробности расскажу потом...

Вот как бывает после фельетонов. От сумы да от тюрьмы не отказывайся. Видимо, эта пословица относится прежде всего к работникам торговли. Михаил Давыдович считался образцовым директором – вдруг и фельетон, и ревизия, и недостача...

Пятьсот рублей раздобылись быстро. Директор вернулся в кабинет, положил их в конвертик и протянул руку к термосу, но опять увидел тугощекий помидор. Пальцы, как и в первый раз, лишь успели коснуться вздувшейся мякоти, готовой брызнуть сквозь кожицу...