Екатерина Лесина - Бабочка маркизы Помпадур Страница 31

Уехать в Париж… или Мадрид. Или еще куда… да хоть на кудыкину гору, лишь бы отсюда. Дом продать и построить другой, такой, какой самому хочется, чтобы замок и с башней. И с флюгерами. А там, глядишь, как-нибудь и устаканится.

Чем больше Леха думал, тем яснее понимал, что именно этого ему и хочется. Он оделся и спустился, надеясь, что Алинка еще не успела непоправимо обидеться. Она же, как выяснилось, и вовсе не обижалась, но, устроившись на кухне, – безумное пространство, которое вызывало у Лехи приступы головокружения, – мирно пила утренний кофе с Машкой.

И блинчиков наделала конвертиками.

Леха зажмурился и глаза потер.

Не исчезло: ни блинчики на огромном, с тележное колесо, блюде, ни кружевные салфетки, ни кружки высокие, ни сама Алинка. В мятой футболке и джинсах она была такой родной, близкой, словно всегда – предыдущие дни, месяцы и годы – сидела вот на этом самом стуле, за этим самым столом…

– Привет, – сказала она и улыбнулась, что тоже было правильно. – Садись. Тебе чай сделать или кофе?

– Сидите, я сама, – Машка поднялась и погрозила Лехе пальцем.

Ну лишь бы ничего не рассказала. Если расскажет, то… конец всему. Нет уж, Леха теперь наизнанку вывернется, но не позволит этой новой для него жизни закончиться.

Но домечтать не позволили.

– Алексей Петрович, – судя по голосу, Егор нервничал, чего с ним прежде не случалось. – Мне неловко вас беспокоить, но обратиться больше не к кому. Меня арестовали.

– За что?

– За убийство Александры.

Вот тебе и утречко. Даже позавтракать не дали, ироды.

Леха уехал, ничего не объяснил, только блинов с собой набрал в целлофановый пакет, сказав, что ехать долго, а он – голодный. И когда голодный, то ничего не соображает. Ему же соображать надо, потому как ситуация выходит из-под контроля.

Какая ситуация?

Алина набрала Дашкин номер, но та, пусть бы и позвонившая сама с утра да со странными вопросами, теперь отключилась. И пусть в этом не было ничего необычного, но Алина ощущала связь между Дашкиным звонком, нынешним молчанием и Лехиным стремительным отъездом.

А еще бабочками…

Ну вот и чем ей заняться?

Не ногти же красить, в самом-то деле, тем более что ногти красить Алина не умела – вечно умудрялась или смазать, или неровно лак положить, а то и вовсе на себя вывернуть.

– Скажите, – Алина подозревала, что вопрос прозвучит не слишком умно. – А отсюда до остановки далеко?

– Какой остановки?

– Автобусной… я бы в город съездила.

Привезла фен. И остальное… зайца недошитого. Ноут с выкройками. И Дашку навестила бы. Небось от личной встречи отмазаться сложнее, чем от телефонного звонка.

– Километров пять, – ответила Мария, глядя со странным выражением. – Но если в город, то в гараже машина стоит. Если, конечно…

– Что?

– Ничего. Бери и езжай себе.

Вряд ли это удобно. И без разрешения.

– Бери, бери, – Мария отправила чашки в посудомоечную машину, а остатки блинчиков – в холодильник. – Мне эта игрушка не по чину, а Леха на ней точно ездить не будет.

Причина стала ясна при одном взгляде на машину – крохотный «Фольксваген»-«жук» ярко-красного цвета был явно не для Лехиных габаритов.

– Новая почти, – Мария принесла документы и ключи. – Кара на ней раза три прокатилась… потом другую захотела. Ты извини, что я тебя так встретила. После этой… твари в людях только мерзкое и видится. Лешка, он вроде умный, но доверчивый. Я ему говорила, что она дрянь… а он не слушал. Как околдовала. Принцесса, чтоб ее… дворянка…

– Кто?

– Карина. Ходила, нос выше крыши задирая. Мол, она тут голубых кровей, – Мария потерла руку об руку, точно желая стереть с кожи нечто мерзкое, неприятное. – А мы все – чернь… только и годны, чтоб ее капризы исполнять. Тьфу.

Она плюнула на пол, и Алине стало неудобно оттого, что ее, Алины, желание прокатиться в город вызвало у этой женщины столь неприятные воспоминания.

– А фамилию Карины вы не подскажете?

– Тебе зачем?

– Так… просто…

Алина редко посещала собрания, да и бабушкины рассказы слушала вполуха, но запомнила бы имя. И если уж речь шла о сходстве, которое и привлекло в ней Леху, то бабушка тоже это сходство заметила бы. А заметив, непременно стала бы выяснять, что за человек такой…

Возможно, ехать следует не домой?

– Алексеевская, – сказала Мария после непродолжительного раздумья. – Надеюсь, ты не станешь ее искать? Не вздумай даже!

– Не буду.

– И правильно… а то найдется еще, – она перекрестилась и трижды поплевала через левое плечо, чтоб случайно сказанные слова не сбылись.

Неужели бедная женщина была настолько ужасна, что ее не просто не искали, а боялись, что она случайно отыщется. А если с ней произошло что-то плохое?

В салоне пахло духами, резкими, навязчивыми, но в то же время не сказать чтобы неприятными. Алина закрыла глаза, пытаясь вычленить запах. Густая нота сердца была очень уж знакома… конечно, «Красная Москва». Кто сейчас использует «Красную Москву»?

И тут же подумалось, что машину следует хорошенько посмотреть. А еще полистать бабушкины каталоги на предмет золотых бабочек.

Егора выпустили. Сами, без Лехиной помощи, хотя Леха был готов помогать, потому как не привык бросать людей в беде, особенно людей, которых полагал своими. Но к тому времени, как Леха добрался-таки до города – блинчики закончились на полдороге, – Егор отзвонился.

– Алексей Петрович, – теперь он был привычно спокоен. – Боюсь, вынужден просить у вас прощения. Недоразумение разрешилось.

– Не кипиши, – обрезал Леха. – Сейчас приеду. Расскажешь.

Все равно уже выехал.

Да и Шурка…

Как же так выходит, что Шурку убили? И прямо после его, Лехиной, свадьбы, на которой не должно было случиться ничего плохого.

Леха чувствовал себя виноватым. Он же ее в город притащил. Наобещал помогать и на работу устроить, и устроил ведь, хотя Шурка там не продержалась, а Лехе товарищ, которому он Шурку присоветовал, еще и претензии высказал…

А Славка, паразит этакий, трубку не берет. С перепоя или как? Нехорошо так про Славку думать, но он к Шурке подкатывался и, насколько Леха знал, не безрезультатно. И в питии меру знал… но Славка не стал бы палиться так по-дурному.

Егор ждал у офиса. Внутрь не заходил, сидел на лавочке, в кои-то веки лишенный обычного своего лоска. В джинсах с продранными коленями и свитере он выглядел незнакомо. И очки куда-то подевались. Не юрист – пацан лохматый.

– Здравствуйте, Алексей Петрович.

– Чего без куртки? – Леха не знал, как себя вести с этим незнакомым, по сути, человеком. Он другого нанимал. В костюме. И чтоб с мордой, которая кирпичом в любой ситуации. – Замерзнешь. А я потом без юриста останусь.

– Не останетесь.

– Рассказывай, – велел Леха и дверь открыл. Не хочет в офис идти – пускай себе. Перенервничал человек. А в машине тоже тепло и поговорить хватит.

Рассказ длился недолго.

Егора взяли потому, что охранник из ресторана запомнил, как он с Шуркой возился.

– Она пьяная была и совершенно невменяемая. Кричала какие-то глупости. Я и подумал, что если ее просто оставить, то куда-нибудь да влипнет. Вот и отвез к ней домой. Да я знаю, где она живет. Бывал… там все бывали, Алексей Петрович.

– Леха, – в сотый раз поправил Леха, зная, что Егорка вряд ли согласится именовать его по имени.

А у Шурки самому бывать не случалось. Она-то приглашала, настойчиво так, даже навязчиво, но Леха отказывался, чуя в этих приглашениях большой подвох.

Один раз заглянешь – вовек не отмажешься. Хватит того, что после Кариной пропажи Шурка почти поселилась в его доме.

– Я помог ей. Просто помог. Заставил вымыться. Лечь в постель. И ушел. А дверь закрыл… она у нее захлопывается.

Шурку нашла соседка, которая утречком потащилась болонку выгуливать, а собаченция возьми да шмыгни в соседскую приоткрытую дверь. И выть начала…

– Ее убили ударом в сердце. Но, к счастью, после двух ночи. Я в это время уже дома был. Мама подтвердит.

Странно было представлять, что Егорка с мамой живет. И вообще совсем он не такой, как Леха себе придумал. Чего он вообще о людях, его окружающих, знает?

А ничего.

Мама – ненадежное алиби.

– Это не я, Алексей Петрович, – Егорка совсем по-детски шмыгнул носом. – Вот честное слово – это не я! Я понятия не имел, чего она там рассказать хочет…

В последний раз Алина сидела за рулем года два назад, и был это руль старенькой «Лады», принадлежавшей папиному аспиранту. Она удивлялась, как ей вообще права выдали, наверняка по глобальному недосмотру, который в кои-то веки обернулся выгодой.

Правда, теперь Алина крепко сомневалась в реальности этой выгоды.

А если она машину разобьет?

Ладно, сама… свое заживет. А машина – чужая. И пусть бы Мария десять раз уверила, что брать ее можно и даже нужно – вероятно, из желания поскорее стереть и это воспоминание о Каре, – но факт остается фактом: за ремонт Алине не расплатиться.