Наталья Борохова - Звездный час адвоката Страница 33

– Она пытается нас развести, – говорил муж.

– С чего ты взял? – вяло интересовалась я. – Ну, сказала она сегодня, что, собираясь в наш район, лучше надевать калоши, так ведь это правда, что здесь грязно. Взгляни на свои ботинки и скажи еще, что это придирки.

– Бог с ними, с башмаками, – отзывался он. – Но она высмеяла то, что мы посеяли на грядках морковь, а не превратили землю в сплошной английский газон, потом потешалась над тем, что мы до сих пор храним видеокассеты. А что сказала она, увидев меня в фартуке в кухне?

– Мне кажется, она ничего не сказала.

– Ошибаешься! Она смерила меня насмешливым взглядом, а потом, как бы между прочим, заметила, что удел настоящих мужчин – это построение успешной карьеры и зарабатывание денег.

– Разве она не права?

– Может, в какой-то степени…

– Тогда что тебе не нравится? – пожимала плечами я. – Мне кажется, ты просто придираешься.

Хотя я прекрасно понимала, что он прав. Подруга не желала видеть, каким красивым становится наш дом поздней весной, когда белое облако цветущих вишен и яблонь накрывало его, как фата невесту. Она не слышала чудесное пение птиц по утрам и уютный треск поленьев в печке по вечерам, когда становилось зябко. Она не желала замечать, как заботлив и предусмотрителен был ботаник, как ловко его руки могли делать любую работу: колоть дрова, чинить кран, замешивать тесто. Подруга затушевывала все одной серой краской, создавая впечатление беспросветности нашей семейной жизни, и я ей верила. Более того, я испытывала какое-то сладостное удовлетворение, когда видела, как мучается ботаник, раздираемый на части сложным выбором между правилами приличия и неуемным желанием спустить докучливую гостью с крыльца. Но воспитание оказывалось сильнее, и он поспешно убирался в кухню, затворял за собой дверь и не показывался оттуда, пока подруга не уйдет. Пожалуй, я простила бы ему минутную слабость, если бы он однажды, набравшись сил, взял да отчитал бы ее крепким словом или, взяв за шиворот, грубо выставил за дверь. Но он был всегда так мягок, так нерешителен, так труслив, черт возьми! Ну как я могла уважать мужчину, который был так отвратительно слаб!

Мы окончили институт, и я получила распределение в среднюю школу. Пытаясь вбить школьникам азы английского языка, я с тоской ловила себя на мысли, что этим придется заниматься всю жизнь. В те годы знание языка чужой страны еще не считалось насущной необходимостью, а рассматривалось многими как своего рода развлечение, второстепенный предмет, что-то вроде пения и физкультуры: запомнить несколько расхожих фраз, спеть песенку «Алфавит» и гордо поставить крестик в графе «Владеете ли вы иностранным языком?». Время, когда начали плодиться языковые курсы, открываться новые методики изучения, еще не пришло, и я изнывала от скуки.

Подруга же, напротив, вела жизнь активную, наполненную романтикой до отказа. Она занялась альпинизмом и часы напролет могла говорить мне о горах, камнепадах и снежных карнизах. Это были те редкие моменты, когда, казалось, даже воздух в нашем доме насыщался горной свежестью. Она, забыв о существовании моего мужа, рассказывала о покорении Монблана и зарождении альпинизма. Понятно, что французы Мишель Паккард и Джусак Бальмант вызывали у нее больше уважения, чем мой ботаник, гремящий банками в кухне. Я могла часами слушать про Альпы, Памир, Гималаи; усваивать критерии сложности восхождения на ту или иную гору.

– Запомни, первая ступенька – очень легкая, – говорила она. – Требуется знание некоторых основ техники, а опоры, которые ты используешь, надежны. На второй ступени тебе уже понадобится ледоруб, но по-прежнему все еще очень легко. Потом становится сложнее, хотя количество опор остается большим, но ты уже рискуешь, детка. Ведь запросто может случиться, что…

В кухне раздался оглушительный грохот, перемежаемый жалобным дзиньканьем. Мы встрепенулись.

– Черт подери, откуда шум? – проговорила подруга, словно переносясь в пространстве с блестящих снежных склонов в нашу гостиную, где было слышно, как свистит в кухне чайник и бежит вода из крана.

– Это мой муж закатывает огурцы на зиму, – говорила я. – Ты не представляешь, какой урожай мы собрали. Может, возьмешь немного с собой? Нам правда их девать некуда.

Она презрительно поджимала губы.

– Так, на чем я остановилась…

В этот момент с полотенцем на плече в комнату заглядывал ботаник. Понятно, что делал он это, как всегда, не вовремя.

– Ты не представляешь, каких мужчин можно встретить в горах… – говорила она, не спуская глаз с моего мужа. – Сильных, красивых, мужественных…

– Эта редкая порода выведена в результате селекции горного козла и человеческой особи, – бормотал он, доставая из серванта очередную порцию крышек.

– Эти мужчины слов на ветер не бросают. Они не хлюпики и не домохозяйки, они не цепляются за женскую юбку и не носят передников… – многозначительно замечала она.

– А в нашем НИИ женщины не носят шаровар, делают модные укладки и штурмуют исключительно горки в детских городках, – говорил он, укрываясь в кухне.

Я опять чувствовала себя совершенно больной…

Меня не оставляло ощущение телесной и душевной разбитости. Я словно проживала чужую жизнь, а где-то, параллельно с ней, разворачивалась совсем другая история – о девушке, которая стала богатой и знаменитой.

– Настоящее счастье заключается в том дне, в котором ты живешь, – говорил мой ботаник. – Ну, погляди, как красив сегодняшний закат! А какую клубнику собрал я сегодня с грядки, полюбуйся! Разве не это есть счастье? Сидеть в своем доме, пить чай с пирогами, ложиться спать, зная, что завтра будет опять бесконечно долгий и солнечный день.

Я кивала головой, заедая горечь своих бесплодных ожиданий клубникой с грядки, и убеждала себя в том, что он прав. Но потом появлялась подруга, и опять начиналось все с начала.

– Видела вчера Валентина, – многозначительно говорила она, тыкая карандашом в горшок с геранью. – Он приехал из Югославии. Великолепно выглядит. Между прочим, он передавал тебе привет.

– Ага, – говорила я рассеянно.

История моей несчастливой любви стала уже такой же древней, как Куликовская битва, и я могла говорить о моем первом любовнике, не испытывая ни малейшей дрожи в душе. Валентин действительно всегда хорошо выглядел, но теперь мне до этого не было никакого дела.

– Попрошу не упоминать в нашем доме имени этого негодяя! – раздался вдруг громкий голос ботаника, и подруга, должно быть, впервые за несколько лет бросила заинтересованный взгляд на моего мужа. Я тоже ожидала продолжения. Однако его не последовало.

Супруг убрался в кухню и забаррикадировал дверь. Скандал закончился, так и не начавшись.

– Прости меня, – говорил он мне позже. – Не знаю, как у меня вырвалось, но я почему-то очень испугался. Я не хочу терять тебя…

– Это глупо. Валентин никогда ничего не значил для меня.

– А я? – спрашивал он. – Я что-нибудь значу для тебя?

– Я очень к тебе привыкла, – говорила я, стараясь придать голосу мягкость. – Ты – хороший, добрый, внимательный.

– Я предпочел бы услышать от тебя три простых слова. Я люблю тебя. Ну да ладно… Будешь ужинать?

Вспоминая об этом незначительном эпизоде, я потом спрашивала себя, почему все же не смогла выжать из себя эту банальную фразу. Ведь говорю без труда: «Я люблю жареную картошку. Обожаю море. Просто без ума от чудесного племянника моей соседки». Почему же не сказать: «Я люблю тебя. Теперь ты доволен?» Но слова вставали комом в горле. Врать почему-то не хотелось. Да и он, безусловно, понял бы, что я его обманываю…

Желание писать возникло ниоткуда. Подруга умчалась тогда на все лето в какую-то свою экспедицию, и я почувствовала себя совсем одинокой. Усевшись на подоконник в простом ситцевом сарафане, я глядела, как прячется за крыши домов горячий диск летнего солнца, и представляла себя не здесь, а где-то далеко, где над скалами гуляет вольный ветер и шумит река в горном ущелье. Взяв лист бумаги, я набросала несколько фраз, потом, подумав, добавила еще и еще. Сначала это было похоже на захватывающую игру. Я по-прежнему сидела в своем домике, за небольшим письменным столом в кабинете, но меня уже не раздражал мерный ход настенных часов и поскрипывание старых половиц. Я была далеко отсюда. Преодолев километры и часовые пояса, я шла по гребню неведомой мне горы, удивляясь и восхищаясь дикой красотой нетронутой человеком природы. Я обрела чужое тело, сильное и гибкое, с прекрасной растяжкой, позволяющей мне преодолевать крутые подъемы. Мои волосы трепал ветер, а лицо нежно трогал солнечный луч, отражаясь от скалы и превращаясь в мириады золотистых брызг. Я была свободна от обязательств и от прошлого. Сосредоточением всех моих мыслей была вершина, окруженная белесоватой дымкой облаков. Но и это было не главное. Рядом шел он. Сильный и мужественный, с плотно сжатыми губами и решительным подбородком. Мужчина моей мечты был слегка небрит и немногословен. Он чуть щурился от солнца, и лучики мелких морщин устремлялись к вискам. Он протягивал мне руку, и я чувствовала себя пушинкой, способной взлетать все выше и выше, отрываясь от земли и оставляя на ней все то, что было для меня когда-то очень важно. Выше меня было только небо, распахнутое настежь, ослепительное солнце и его светло-голубые глаза, улыбающиеся так, что все остальное на свете для меня теряло смысл.