Наталья Солнцева - К чему снится кровь Страница 34

Ее губы имели солоноватый вкус, белое тело вздрагивало от ласк, глаза медленно закрылись.

– Из-за тебя я готов поспорить с Богами, – шептал он, – а если понадобится, то и сразиться с ними. Владей же мною, как только ты одна умеешь! Когда тебе надоест этот сон, прерви его острым клинком. И мы с тобой начнем смотреть новый, рано или поздно. Я увидел тебя и понял, что отныне не принадлежу себе…

– Помнишь, как я бросила тебе золотую монету прямо на гладиаторскую арену, дымящуюся от крови, среди сотен других таких же монет?

– Помню, звезда моя. Тот миг – словно печать на моем сердце.

– А ты поймал именно ее! На лету!

– Я поднял глаза и увидел тебя, узнал из многих лиц, и стал твоим навеки…

– Я крикнула тебе: «Держи!»

– И я ответил тебе, и поднял руку. Зрители ревели от восхищения. Звери метались в клетках, а служители волокли прочь мертвые тела. Окровавленный песок весь был усыпан золотом, но я видел только одну тебя…

– Мне нравится, что твое тело такое тяжелое. Я хочу чувствовать его тяжесть. Сними это ужасное железо, ты меня поранишь… Поцелуй вот здесь…

Тине стало жарко, и она проснулась. Она испытывала странное ощущение, как будто ее прервали во время любовной близости… Мужчина был очень могучий, настоящий исполин. Но ей это, похоже, нравилось. Разумеется, во сне.

Впрочем, наяву она вдруг совершенно неожиданно и остро почувствовала, что хочет продолжения этих бурных ласк под жарким задымленным небом, под шум морского прибоя… Господи! Сколько крови было в этом сне! Красная кровь повсюду…

Где Сиур? Почему он не с ней? Он нужен ей прямо сейчас.

Тина поднялась и, все еще витая в жарком сне, побрела в кухню. Ее мучила жажда.

– Ты куда? Что с тобой? Приснилось страшное? – Людмилочка смотрела на нее расширенными желтыми глазами. – Ты всхлипывала во сне. Давай я налью тебе валерьянки.

Валерьянка была любимым лекарством Людмилочки, которая применяла ее от всех болезней.

Сидя на кухне в успокаивающем свете зеленого абажура, Тина постепенно приходила в себя, вспоминая, кто она и где. Сиур уехал. Она не знает куда. Влад посоветовал ей ночевать у Людмилочки. Им обоим будет веселее.

Дети живут на даче со свекровью, в большой квартире остался только Костик. Но это даже было кстати. Хоть какой-то, да мужчина. Тина невольно прыснула от смеха. Перед ее внутренним взором предстал могучий гладиатор из кровавого сна, весь в сплетениях железных мышц, бугрящихся под бронзовой кожей… и Костик, сутуловатый школьный учитель, с впалой грудью и тонкой шеей, похожей на куриную лапу. Господи, ну и хлюпик! Она рассмеялась.

– Ты уже развеселилась? Вот видишь, это все валерьянка. А ты еще отказывалась ее пить. Мой дедушка признавал только два лекарства: валерьянку и касторку.

– Слава богу, ты мне хоть касторки не предлагаешь!

– Просто ее нету в продаже. Все наши хорошие старинные лекарства куда-то пропали. В аптеках один импорт. Специально – народ травить.

Людмилочка налила чаю в толстый стакан и поставила его перед Тиной.

– Пей. Чай тоже успокаивает.

Они принялись за чай с шоколадными конфетами.

– А к чему кровь снится?

– Кровь?! И много?

– Очень много…

– Слушай, не знаю. Дети куда-то «Сонник» забросили, не могу найти. А так не помню. Вот если зуб выпадает, это нехорошо. А кровь… – Людмилочка пожала плечами.

– Ладно, пошли спать.

Они опять улеглись и погасили ночник. Но сон не шел ни к одной, ни к другой. Тина лежала и смотрела на потолок, по которому пробегали полосы света от проезжающих машин, думала.

– Ко мне приходила Вера…

– Какая Вера?

– Не прикидывайся, что не знаешь. Ты ее сама ко мне проводила, а потом спряталась за стеллажами и все подслушивала.

– Ничего я не подслушивала, – обиделась Людмилочка. – То есть я хотела, конечно, но… не вышло, – она вздохнула. – Там, понимаешь, мыши… Ну, я терпела изо всех сил, а потом чувствую – все! Не могу больше! И убежала. В подсобку. А оттуда ничего не слышно.

– Да, не повезло тебе.

– Еще бы. И когда администрация меры примет? Ведь эти мыши все книги пожрут!

– Только не говори мне, что тебя волнует судьба культурного наследия, – захихикала Тина.

– Ну… и наследия тоже. В какой-то степени. Так что это за Вера?

– Они с Сиуром – любовники. Бывшие, правда, но все равно… тоскливо как-то на сердце стало. Я виду, конечно, не подала…

– Шутишь! Вот это да! – Людмилочка аж привстала от возбуждения. – Любовники! А ты хотела, чтоб он девственником был до тридцати с лишком? Это даже подозрительно. Что за мужик такой? Уж Сиур мужчина хоть куда!

– Я не то чтобы расстроилась, а… как подумаю, что он с ней… Лучше бы мне не знать.

– Это ты напрасно. Не думай о его женщинах. Их наверняка было много, не одна Вера. Но тебя это не касается. Если ты будешь о них думать, то отдашь им как бы часть себя. Что есть, то есть, и оно никак на нас не влияет, пока мы не начинаем воздвигать барьеры между собой и тем, что нам не нравится. Чем больше наше желание защититься, тем сильнее на нас обрушивается все то, что мы отвергаем.

Тина промолчала. Она просто не знала, что сказать.

ГЛАВА 20

Знать все – это благо или несчастье? Как для кого. Чтобы знать, оказывается, надо быть очень сильным. Непросто идти по дороге знания. Многим это не по плечу. Переход от отчаяния к восторгу, от безнадежности к свету – слишком большое потрясение для слабой души. Таким лучше таиться на дне, подобно улиткам во время бури. Дыхание океана и ветра, полного соленых брызг, одно сердце наполняют восхищением… другое же повергают в ужас.

Человек в черном снова задумался о красивой женщине, которую случайно встретил у поликлиники. Она такая же беззащитная, как Евлалия. И глаза у нее большие и жгучие, как растопленная смола…

Он неторопливо шел по захолустному подмосковному поселку. Его привели сюда дела. Во-первых, хотелось отдохнуть, надышаться всласть свежим прозрачным воздухом, посидеть на речке с удочкой; во-вторых, встретиться с бывшим одноклассником, единственным школьным другом, с которым все еще сохранялись теплые отношения.

Друга звали Никита. Он был инвалидом с детства, прикованным к креслу, худеньким, умным и необычайно добрым мальчуганом. Сейчас он, конечно, вырос. Превратился в приятного интеллигентного мужчину и переехал с мамой жить за город. Отец бросил их давно, как только узнал, что ребенок родился больным и никогда не выздоровеет. Никиту вырастили мама и бабушка. С мужчинами их семье не везло. Зато женщины были чудесные: тихие, умные, терпимые и бесконечно добрые. В доме был рояль, огромная библиотека и компьютер.

Человек в черном вспомнил, как нанимал рабочих делать ремонт в старом, непригодном для жилья доме. Починили крышу, лестницы на второй этаж, установили сантехнику, переложили печку, сделали два камина, перестелили полы. В просторных комнатах пахло клеем, свежими сосновыми досками, лаком и известкой. В столовой накрыли большой круглый стол. Бабушка Никиты, низенькая и седенькая, напекла пирогов. Посередине стола дымилось большое старинное блюдо с пельменями. Пили водку, настоянную на травах, закусывали солеными грибами и мочеными яблоками, смеялись, пели гусарские романсы под старый рояль. Никита был счастлив, наверное, впервые за свою тоскливую жизнь. Он никогда не жаловался, не сетовал, никому не завидовал, радовался успехам других по-настоящему, от всей души. Инвалидом он был только физически, душою же – светлым и хорошим человеком.

Друг, которого он любил со школьной скамьи – нелюдимый, но очень храбрый и сильный мальчик, – всегда защищал его от нападок других детей. Никиту даже никто не дразнил, все боялись его отчаянного друга, от которого спуску не жди. Прозвенел последний звонок. Пути мальчишек разошлись. Друг занялся чем-то таинственным, каким-то непонятным бизнесом, который приносил ему баснословный доход. Никита изучал иностранные языки. Они вновь встретились, им было хорошо вдвоем. Для Никиты это была связь с внешним миром, слишком сложным и враждебным для него, а для его друга – неким искуплением грехов.

Друг подарил ему компьютер, нашел неплохую работу – переводчиком в издательстве, и теперь Никита зарабатывал достаточно, чтобы содержать не только себя, но и своих женщин – маму и бабушку. С годами отношения друзей не только не расстроились, а стали еще крепче. Никита старался чем-то воздать товарищу за ту заботу, которую он много лет принимал как должное, чувствуя, что это нужно им обоим.