Сергей Громов - Записки важняка Страница 34

- А ты, оказывается, хитер, лейтенант.

7

Понятые - бухгалтер и председатель сельсовета, специально приглашенные для этого, - молча глядели, как я вносил в протокол задержания капитана Цветкова обнаруженные и изъятые у него документы. Косились на его браунинг с двумя полными обоймами, которые я извлек из ящика письменного стола. Этот браунинг числился у Цветкова и в его офицерском удостоверении. Сам он глядел на все, что происходит, довольно спокойно. Лишь по собственной инициативе обмолвился одной фразой:

- Дурак, да и только!

- Это о чем? - усмехнувшись, спросил я.

- Не заметил сразу, что имею дело с военным юристом 3-го ранга. Ваши три кубаря с эмблемой на шинели не разглядел.

- Что еще?

- Еще поверил, будто вы из комендатуры.

Перед подписанием протокола Цветков вдруг потребовал:

- Занесите, что при задержании я сопротивления не оказывал. - Еще подумал и добавил: - Свое задержание считаю незаконным. Имею на руках официальный документ о предоставленном освобождении от военной службы по ранению на полгода.

...Когда мы вышли за село, Цветков поинтересовался:

- Далеко ведете?

- В штаб армии.

- Под расстрел, значит, - спокойно констатировал Цветков.

- Как решит трибунал.

- Так и решит. Значит, отыгрался... - И добавил: - Что ж, не первый солдат из-за этих баб идет под пулю.

- Где вы познакомились?

- На территории госпиталя. Она навестила родного брата, тоже раненого, которого эвакуировали за Новгород.

- Вы рассказывали ей, что получили по ранению право на отпуск?

- Что с дурой зря говорить?

- А говорите про любовь...

Весьма характерно, что Цветков с момента выяснения с ним наших взаимоотношений больше не называл меня ле йтенантом. Однако разница в возрасте еще сказывалась, и он ответил:

- Вы еще слишком молоды, и я не удивлюсь, если окажется, что в этом вопросе не все еще для вас ясно. Ведь любовь многогранна... От бабы много ума и не требуется.

День, как назло, был ясный, солнце припекало. Через час дорогу порядком развезло. Мы продвигались медленно, при каждом шаге поднимая на сапогах полпуда глины. Впереди я, потом Цветков, за ним Филенко. Через километра 2-3 сменялись: впереди Филенко, за ним Цветков, я замыкаю.

Мы здорово намучились, пока дошли до станции. Зато дальше нам повезло: к перрону подали почти пустой санитарный поезд, направлявшийся к фронту. И мы без особых хлопот разместились в плацкартном вагоне.

Я же настолько уверился в том, то задание выполнено, что решил немного отдохнуть, полузакрыть глаза, прислонившись затылком к дрожащей стенке купе и слушать стук колес и стариковское бормотанье проводника, обрадованного нашим появлением. Доберемся до Лисичанска, а там... и до штаба армии рукой подать.

Нас остановили на каком-то безлюдном разъезде. Минуло три часа. Стало темнеть, а мы все стояли. В соседнем купе, где недавно обосновалась компания молодых ребят, ехавших к фронту, то и дело раздавался смех, будто ничего особенного на свете и не происходило. Остроглазый паренек с пустым рукавом травил своим попутчикам какие-то фронтовые анекдоты и байки.

Цветков забрался на вторую полку, пристроил под голову рюкзак и курил, аккуратно пуская дым в вентилятор. Потом достал из рюкзака какую-то еду, пожевал и плотно завернулся в шинель, выставив наружу небольшое хрящеватое ухо. Вроде уснул.

Мы с Филенко тоже перекусили, стало клонить ко сну.

- Лягайте, товарищ старший лейтенант, - предложил ефрейтор. - Я покараулю.

- Потерплю, - ответил я. - Лучше сперва ты.

- Та я шо, я звычный...

Так и просидели оба до полуночи. Лишь тогда уже тоном приказа я предложил Филенко немного вздремнуть, он нехотя подчинился. А под утро он сменил меня.

Завтракали всухомятку: бачок с кипятком в конце коридора опустел еще вечером. Лишь Цветков, разложивший на лавке отдельно свою снедь, отхлебнул что-то из плоского термоса. И что-то неуловимо-чуждое проглядывало в его облике: он все делал аккуратно, педантично, как бы абсолютно игнорируя нас.

Состав еще стоял, и я отправился в головной вагон, чтобы выяснить обстановку.

В головном вагоне я застал почти все военно-врачебное начальство. Там же собралась и вся поездная бригада. Седой проводник нашего вагона приветливо кивнул мне.

- Выспался, сынок?

- Как дома, даже не качает. В чем дело-то?

- Стоим!

- А почему стоим?

- Да, говорят, фриц впереди мост нарушил.

С тем я и возвратился. Проводник крикнул мне вслед:

- Старший-то ваш здоров? Вчера скучный чего-то был. Я уже подумал - не приболел ли.

"Старший" - это Цветков. Ведь старик не знает, что тот едет с нами на фронт не по своей воле.

Новый день был теплый. Солнце так и лило тепло по синему, без облачка, небу. А нас это уже не радовало. Ясный день, значит, и летный. И правда, вскоре грянуло:

- Воздух! Воздух!

Люди выскакивали из вагонов, катились с насыпи.

Рванулся к выходу и Цветков. Филенко спокойно встал у него на дороге. Я сказал:

- Цветков, давайте условимся. Вы без нас ни шагу. Ясно?

Цветков понимающе усмехнулся:

- А если бомбой жахнет? Что тогда?

Втроем мы добежали до ближайших елей. Только два "мессера", стремительно промчавшихся на большой высоте, даже не обратили на наш состав ни малейшего внимания.

И люди, хмуро вглядываясь в небо, медленно потянулись назад.

Как бы продолжив начатый разговор, Цветков приостановился:

- Бомба, она в законах не разбирается. Всех - и меня, и вас - уложит в одну яму. Давайте на эту тему потолкуем. Не лучше ли судьбу не испытывать?

"К чему это он ведет? - подумал я. - Испугался налета? Не похоже".

- Давайте потолкуем.

- О чем?

- Погоди, дорогой, все обсудим.

В голосе Цветкова послышалось что-то вроде раскаяния. В первый раз я увидел, что он волнуется. Он, явно чувствуя всю нелепость своих слов, вдруг предложил:

- Отпустите вы меня, ребята. Там скажете: угодил под бомбежку, сбежал или убит при попытке к бегству. Как сказать лучше - вам виднее.

- Значит, тебя на все четыре стороны, а нам держать ответ?

- Какой же я враг? Сами знаете, что нашего брата губит: водка да бабы.

- Это мы уже слыхали.

Долго молчавший Филенко вмешался:

- Вам, бывший гражданин капитан, так говорить негоже. Если нарушили закон, то отвечать по закону.

- Чудак! Да твой закон как веревка. Можно приподнять и подлезть под нее. Можно прижать к земле и аккуратно перешагнуть. Отпустите, братцы. Честное слово, я сам вернусь в свою часть, даже досрочно. А в свое оправдание что-нибудь придумаю. Скажу, что жена заболела и справку из сельсовета представлю...

- Хватит, Цветков, пошли! - решительно пресек я его рассуждения, и мы двинулись к вагону. Поезд все стоял, перспективы на его движение стремительно убывали, и тогда я принял решение, возможно, не до конца продуманное:

- Пойдем дальше пешком, иначе здесь можем застрять надолго.

- Это еще с какой стати? - вдруг раскипятился Цветков. - Я не обязан таскаться за вами. Задержали, так и везите.

- Вытурю силком! - хладнокровно возразил Филенко.

Очевидно Цветков уже успел понять, что ефрейтор не шутит, и без всяких пререканий стал собирать свой рюкзак.

Несколько, километров мы шли по шпалам. Наконец увидели мост, один из пролетов которого лежал внизу, возле крохотной речки, а саперы из восстановительной бригады только начали крепить тросы. По временному настилу мы перебрались на другой берег и отправились дальше.

Я достал карту: вот железная дорога, вот речушка, вот и мост. Дальше, по обе стороны от полотна, белая, сохранившая еще кое-где снег, с рыжими проталинками, размокшая степь. Боязно сойти с насыпи и ступить в бесконечную до горизонта и за горизонт грязь. Я избираю новое направление через степь. Это было моей очередной ошибкой.

Определяю направление нашего движения по компасу и решительно спускаюсь с насыпи. Каждый шаг - маленькая тактическая задача: куда ступить. С тем, что наши сапоги из черных стали светло-коричневыми, я уже примирился. Земля судорожно цепляется за них и неохотно отпускает. Только бы грязь не потекла за голенища!

Наконец добираемся до лесосмуги - так здесь называют лесополосы, препятствия для снежных заносов. Здесь грунт потверже и идти куда легче. Спасибо тебе, лесная полоса.

Мы идем меж голых стволов. Галдят откуда-то слетевшиеся воробьи. Встречный ветер пахнет какими-то теплыми травами. И откуда апрельский ветер принес теплые запахи - никто знать не знает.

Поведение Цветкова мне все больше не нравится. Он идет, неторопливо поглядывает по сторонам, порой даже насвистывает какой-то мотивчик. Время от времени останавливается, прислоняется к дереву.

- Вы что? - спрашиваю я.

- Подустал малость.

В полдень натыкаемся на заброшенную ферму.

- Столько сена напасли, а жевать некому, - сокрушается невесть откуда появившаяся старушенция, видно, бригадирша. - Скот угнали от немца.