Н Александрова - Руки вверх, я ваша тетя ! Страница 36

- Кузьма Остапович! - зачарованно повторила непоколебимая тетка, и это имя прозвучало в ее устах настоящей музыкой, отдаленно напоминающей небезызвестный марш Мендельсона.

- Калерия Ивановна! - в лад ей проговорил бравый подполковник, и в его голосе появились немыслимые прежде мечтательные нотки.

Представилась ему вдруг отчего-то тарелка пламенеющего борща - такого густого, чтобы ложка в нем непременно стояла, и такого ароматного, что все соседи начинают задумчиво принюхиваться, и миска замечательных вареников, такая глубокая, что не всякой вилкой можно достать до ее дна, и такая широкая, что не всякая птица долетит... впрочем, это уже, кажется, перебор.

Почувствовав, что мысли его приобрели слишком уж неслужебное направление, и вспомнив, что на него смотрят милицейские массы в лице славного капитана Ананасова, подполковник прокашлялся, сбрасывая очарование момента, и проговорил, обращаясь к свидетельнице:

- Присядьте, прошу вас, Калерия Ивановна! Зараз мы с вами тут побеседуем, чтобы больше вас не беспокоить...

С этими словами он подставил тете Кале инвентарный стул, несколько маловатый и хлипкий для ее внушительных габаритов. Стул под тетей Калей печально скрипнул, но тем не менее устоял.

- Отчего же не побеседовать... - тети Калин голос прозвучал как-то особенно певуче, как сопрано певицы Нетребко в арии Виолетты, только не так печально, - но только мне никакого беспокойства.., если с вами еще встретиться - так я всегда согласна...

Опомнившись и подумав, что сказала что-то лишнее и вряд ли приличное для уважающей себя вдовы, тетя Каля потупилась и закончила:

- Спрашивайте, Кузьма Остапович, все, что для вас только может быть интересно!

Собственные слова снова показались ей двусмысленными, и тетя Каля еще больше зарделась.

Подполковник еще раз прокашлялся и, вместо того что его действительно интересовало, спросил:

- Я, конечно, извиняюсь, но как же это вышло, Калерия Ивановна, что вы вошли в кабинет нотариуса Штокенвассера через дверь, а вышли оттуда непонятным науке способом?

Кузьма Остапович остался очень доволен своим вопросом - тем, как ловко и умело он его сформулировал, как прилично ввернул науку, и особенно тем, как безошибочно ему удалось выговорить трудную фамилию покойного нотариуса. Даже ехидный Ананасов, кажется, посмотрел на своего начальника с большим уважением.

- Да как же вы могли подумать, Кузьма Остапович, - вскричала Калерия Ивановна, - что я могла что-то сделать тому нотариусу? Да разве ж у меня сил хватит?

Капитан Ананасов был непоколебимо уверен, что эта тетка могла голыми руками расшвырять взвод омоновцев, если бы возникла у нее такая надобность, но его начальник так не считал. Он благосклонно глядел на свидетельницу и ждал ответа на свой вопрос.

Калерия Ивановна несколько пригорюнилась, вспомнив тот ужасный день, и начала:

- Такое дело, Кузьма Остапович, что была я замужем три раза...

Подполковник очень заинтересовался направлением, которое приняла их беседа, и слушал свидетельницу с чрезвычайным вниманием.

- И все мои мужья были люди основательные и достойные...

- Чего вы вполне заслуживаете! - не удержался от реплики подполковник.

Тетя Каля польщенно опустила взгляд и продолжила:

- А на данный момент я женщина свободная и самостоятельная, а проще говоря - вдова...

Подполковник явно обрадовался и продолжал слушать с удвоенным вниманием.

- И приходит мне вдруг приглашение посетить этого самого нотариуса.., ну, который теперь покойник. Я недолго думая собралась, пока синенькие не поспели, и отправилась...

Мудрая тетя Каля не стала упоминать свою петербургскую племянницу, и не стала также заострять внимание на истории с льготным железнодорожным билетом, из-за которого погибла несчастная Захаровна. Хохленко, который про эту историю, естественно, помнил, в данный момент больше интересовался смертью нотариуса, которая произошла на вверенной ему территории, и не стал сбивать свидетельницу лишними вопросами.

- Ждала я, ждала, пока подойдет моя очередь, очень даже от этого утомилась. Мне как-то легче, если я при деле - огород, там, прополоть, или, допустим, прибраться, - при этом тетя Каля окинула взглядом преобразившийся кабинет, - тогда как-то время незаметно пролетает, а когда так просто сидишь, так оно тянется, тянется - просто сил нет!

Подполковник кивнул с большим сочувствием, и Калерия Ивановна продолжила:

- В общем, девушка эта, нотариуса секретарша, сказала мне, что можно заходить. Ну я и зашла...

Тетя Каля горестно замолчала, снова вспомнив все, что ей пришлось пережить в тот ужасный день. Хохленко немного подождал и наконец весьма деликатно покашлял, чтобы дать понять свидетельнице, что их разговор вовсе еще не закончен.

Калерия Ивановна подняла на него затуманенный грустью взгляд и доверительно проговорила:

- Я, Кузьма Остапович, не из трусливых.

Подполковник нисколько в этом не сомневался и даже не нашел нужным об этом говорить.

- Но вот покойников, извиняюсь, очень не уважаю, - продолжила тетя Каля и заметно передернулась, - такое уж у меня к ним отношение. Кто пауков не любит, кто мышей - а я, извиняюсь, покойников.

Хохленко кивнул, ожидая продолжения.

- А тут вхожу я в кабинет, а он лежит.., этот...

Штукен.., ну, в общем, вы понимаете. И как-то мне стало, извиняюсь, очень нехорошо...

- И как же вы, Калерия Ивановна, покинули кабинет? - спросил подполковник, когда пауза излишне затянулась.

- Сама даже не понимаю, - смущенно потупилась тетя Каля, - как увидела этого покойника, так меня будто что подхватило, и я - фр-р - и на улице!

- Но через дверь ведь вы не проходили?

- Не проходила, - честно призналась тетя Каля.

- Значит, получается, что через окно?

- Да я ж прямо не знаю.., то ж ведь неприлично... - тетя Каля окончательно смутилась, - как же ж.., приличная женщина - и через окно.., нет, такого уж никак не может быть!

- Но ведь не через дверь же? - Хохленке вел допрос с непривычным для него терпением. Ежели бы через дверь, так вас бы секретарша непременно заметила, и посетители остальные...

- Не через дверь... - согласилась тетя Каля.

- Выходит, все-таки через окно!

- Выходит, так... - Калерия Ивановна вынуждена была согласиться скорее с убежденным тоном милиционера, чем с его аргументами.

Подполковник представил, как его новая знакомая с ее убедительными габаритами вылезала через окно из кабинета нотариуса, и эта картина невольно показалась ему невероятной. Но он тут же вспомнил, как ловко она только что взбиралась на стол, чтобы протереть видавшую виды люстру, и подумал, что эта женщина способна еще и не на такие подвиги.

Он посмотрел на нее со все возрастающим восхищением и проговорил, ни к кому в особенности не обращаясь:

- Нет, но какая женщина!

После этого он только по-отечески пожурил Калерию Ивановну за то, что та не сообщила ничего в правоохранительные органы, которые безуспешно разыскивали ее все это время как ценнейшего свидетеля по делу об убийстве злосчастного нотариуса Штокенвассера.

Тетя Каля очень засмущалась и смогла сказать в свое оправдание только то, что была сильно напугана и не решилась появиться, но если бы она могла знать, какой удивительный мужчина встретит ее здесь, она непременно устремилась бы в милицию прямо из окна нотариальной конторы...

Подполковник, со своей стороны, с трудом мог поверить, что такая женщина действительно могла быть чем-то или кем-то сильно напугана, но не хотел обидеть ее своим недоверием и посчитал, что свидетельница дала ему совершенно исчерпывающие и вполне искренние показания.

- Подпиши Калерии Ивановне пропуск. Ананасов! - распорядился подполковник и напоследок попросил Калерию Ивановну сообщить ему, если она вдруг захочет куда-то уехать.

Тетя Каля пообещала ему, что непременно сообщит, хотя ей эта просьба показалась абсолютно личной и не имеющей никакого отношения к интересам следствия.

***

Алена Мухина рвала и метала. При взгляде на себя в зеркало ей хотелось выть от тоски и злости.

Еще бы: вид в зеркале был ужасный. Синяк под глазом малость зажил, и был теперь не лилового, а желтого цвета с синим отливом. Шишку на лбу можно было прикрыть волосами, ссадины и царапины на коленке запудрить и носить пока брюки, но что может погасить дикий блеск в глазах и злобу, написанную на лице?

- Ты должна успокоиться, - поучала ее бабушка, - ни одно дело нельзя делать в таком нервном состоянии как у тебя, а особенно - такое важное дело, как наше. Ты пойми, ведь сейчас решается вся жизнь нашей семьи, ведь по прошествии этих трех дней станет ясно, будем ли мы богаты и независимы, либо же будем влачить жалкое существование на гроши, которые оставил твоей матери ее муж по новому завещанию. Поэтому я призываю тебя, внучка, отбросить все посторонние мысли и сосредоточиться на главном. Время уходит.