Василий Новодворский - Коронка в пиках до валета Страница 36

Пристали к берегу. Пошли к избе, — действительно, вся снегом занесена и дверей не найти. Собаки вдруг сгрудились, завыли.

— Ишь, собачьё запело! — сказал Яшка, — волков, видно, чуют.

Подошли к избе, к дверям. Оказалось — двери настежь. Вошли… и отшатнулись… Вместо постового охотника Семена Кораблева, лежали только обглоданные человеческие кости. В избе все было перевернуто вверх ногами.

— Мати пречистая богородица! — воскликнул Тимошка. — Никак Семена волки заели!

— Волки-то волки, а пулей кто ему лоб пробил? Тоже волки? — сказал Федосеев, всматриваясь в обглоданный человеческий череп.

— Кенайцы, сволочь, набаловали? — предположил Яшка.

— К чему бы энто? — задумался Тимошка. — Ведь, кажись, давно тут тихо было?

— Тихо-то тихо, да верно американы приказ дали, — сказал Яшка.

Тимошка наклонился и стал рассматривать кости.

— Ишь, свежие совсем! Розовые еще и замерзнуть не успели, — сказал он.

— На днях верно беднягу обработали. Должно, в бурю ту, что мы в палатке отсиживали. Вишь, снегом занесло избу, — предположил Федосеев. — Ну, значит и нам надо ухо держать востро.

В смущении стояли все над костями Кораблева.

— Ну, вот что, — прервал тяжелое молчание Тимошка, — мы с Яшкой тут вокруг по лесу побегаем, в вы кости схороните, да избушку почистите — ночевать в ней придется.

Елена прижалась к Илье и с ужасом смотрела на кости человека. Федосеев собирал их в охапку, словно дрова нес в печку.

Уильдер встал в позу Наполеона и что-то декламировал вполголоса: не то из «Гамлета», не то из Байрона.

— Ты, Федосеев, камнями кости завали, — говорил Тимошка, прилаживая лыжи, — а то наши же псы растаскают.

Яшка преобразился. На его веселую рожу словно кто-то надел маску. Он почуял близость опасности, и сразу сделался серьезен, — стоял уже на лыжах, пробовал, легко ли выходит из ножен его длинный нож. В ружье он насыпал свежий порох и нетерпеливо поглядывал на Тимошку, который все еще возился с лыжами.

— Ну, готов, что ли? Пойдем, а то темно будет. Следов не разберешь. Копаешься, дед!

Наконец оба с ружьями подмышкой легко скользнули на лыжах по снегу и исчезли в чаще леса.

Федосеев с помощью Ильи, Вадима и Уильдера похоронил кости Кораблева и насыпал кучу камней на свежей могиле. Потом развели огонь и стали варить сушеного лосося. Все сидели молча в этой избушке, закинутой в лесную чащу, и думали о той драме, которая разыгралась здесь несколько дней тому назад.

— Да! Вот наша жисть! — сказал Федосеев со вздохом, помешивая ложкой в чугунке, в котором варился суп.

…Где-то далеко в лесу завыл волк, ему ответил другой. Собаки всполошились и ответили волкам душераздирающим воем.

— Взять бы псов в избу? Не загрызли бы их волки? — сказал Илья.

— Ну, да, — ответил Федосеев, — нешто можно нечисть такую в избу пускать! Блох наведут. Никто их не загрызет. Мы-то на что? Посторожим их.

Совсем стемнело, когда Тимошка и Яшка вернулись в избу. У обоих были озабоченные лица.

— Кенайцы по лесу шляются, — сказал Тимошка.

— И два американа с ними, — прибавил Яшка, — по следам видать.

— Что им надо? — спросил Илья.

— А черт их знает! — мрачно ответил Тимошка. — Вот, поди, узнаем скоро, что им надо. По берегу следы-то бегут свежие: видать нас пронюхали. Следят, надо быть.

— Трубку вон евонную нашел, — сказал Яшка, доставая из-за пазухи изогнутую трубку. — Недалеко от избы лежала. Снегом занесло, да, видно, горяча была, так снег-то и стаял вокруг.

Все потянулись смотреть на трубку.

— Аглицкая, не наша, — сказал Тимошка.

— Ан врешь! — сказал Яшка, — мериканская, — аглицкие не такие!

— Америкен, — сказал Уильдер тоном, не допускающим возражения.

— Видишь? Во!.. Моя правда! — ликовал Яшка. — Ишь, недокурена, — прибавил он, ковыряя в трубке пальцами.

Тимошка понюхал трубку.

— Табак важный, — сказал он, — не махорка!

— Вот этот, чья трубка, должно и есть тот, кто кенайцев навел, — сказал Федосеев.

— Сволочь! — выругался Яшка.

— Сволочь и есть, — мрачно добавил Тимошка.

Затем все трое стали обсуждать вопрос, как тащить байдары.

— Дорога-то легкая, да снегу-то много, — сказал Тимошка, — да вот кенайцы эти… Кабы не они, мы бы сперва байдары перегнали, а потом их благородия провели бы, а теперь как делиться?.. Уйдешь, а они тут делов натворят!

Решено было не делиться, — идти всем вместе. Ночь провели тревожно, сторожили поочереди, сидели в лесу у избы, закутавшись в полотнище палатки, чтоб не выделяться на фоне снега. Сидели, вслушиваясь в звуки ночи, всматриваясь во тьму леса. Выли где-то волки, кричал филин… Упорно и жалобно верещал какой-то зверек. Казалось, будто кто-то подает условные сигналы.

Ночь была теплая, с запада тянул мягкий влажный ветер. Начинало таять. Ночь была какая-то бессонная, полная неясной тревоги.

Собаки дрожали, поминутно подымали головы, настораживали уши, всматриваясь в лес то рычали, то слегка подвывали и повизгивали…

Илье казалось, что лес живет какой-то таинственной жизнью. За каждым стволом чудился ему притаившийся враг, незримый, но опасный.

Жутко было. А возле, прижавшись к нему, сидела Елена, — она не могла оставаться одна в страшной избе.

Вдруг собаки вскочили, насторожились, злобно заворчали, а потом залились лаем. Из избы вышел Тимошка с ружьем в руках. Следом за ним появился Яшка, потягиваясь и зевая.

— Ты это что собак дразнишь, ваше благородие? — буркнул он Илье.

— Уйди-ка ты, ваше благородие, в избу, — сказал Тимошка, — и жену забирай — неровен час… Надо посмотреть, чего псы брешут?

Он отвязал Волчка, своего любимца, вожака собачьей стаи, и пустил его. Волчок с пронзительным лаем бросился в лесную чащу, за ним следом на лыжах отправился Тимошка.

Яшка посмотрел ему вслед и сказал:

— Зря старик побежал. Так это, псам померещилось. Вишь, стихли. Ну, я тут посижу, а ты уведи-ка свою барыню в избу. Все спокойнее будет.

На востоке тонкой огненной полосой загорелся горизонт. Начало светать. В избе никто не спал. Вадим уже варил кофе. Вернулся Тимошка.

— Ну, что? — спросил его Илья.

— Ничего, должно бродил кто. Волчок рвался, да я его попридержал, — еще стрелит кто пса-то. А следов не видать, темно.

— Ну, братцы, кофею похлебаем — и в путь! Надо торопиться, а то таять начинает. Снег портится, — липкий такой, к лыжам, черт, так и липнет.

Враги

К саням привязали по байдаре, впрягли собак и сами впряглись. Дорога шла по просеке. Здесь обычно перетаскивали байдары из одной реки в другую, и потому тропа была относительно удобная. Но все же тащить байдары было страшно трудно. Пришлось идти все время в гору и по рыхлому снегу, стараясь не сбить сани с тропы. К тому же оттепель усиливалась, и в меховых кухлянках было страшно жарко. Кругом по косогору стоял строевой лес. Вековые ели до самой земли опускали свои косматые лапы, засыпанные снегом. Приходилось по косогору огибать сопку, покрытую лесом.

— Вон там перевал и будет, — утешал Тимошка Елену, махая рукой куда-то вверх. — Оттуда уж все под гору пойдем, с перевала. А леса ты не бойся, — говорил он Елене, которая косилась на косматые ели. — Собаки голос подадут, ежели кто туда заберется.

Между тем лес стал редеть и потом как-то расступился, — открылась большая равнина, покрытая кое-где молодыми елями и соснами. Налево круто подымалась голая вершина сопки.

— Вот и перевал! — сказал Тимошка. — Вот туды взберемся, — он опять махнул куда-то вверх, — а потом уж все спущаться, до самой реки все спущаться будем.

Он прервал свою утешительную речь и вдруг дал рукой знак к остановке.

Все остановились.

— Яшка, — позвал Тимошка, — смотри! — Он показал на свежие следы лыж, пересекавшие их путь.

— Двое шли, — сказал Яшка, всматриваясь в след, — ишь, по одному следу прошли… Хитрят! Недавно и прошмыгнули. У нас перед носом продрали.

— Кенайцы, черти! — буркнул Тимошка.

— Один кенаец, другой нет! — поправил Яшка.

— Ну да! — усомнился Тимошка.

— Да ты смотри, вво! Вишь? Не кенайский ход — носком колупает. Сзади шел.

— На перевал следы-то, — сказал Тимошка, — поди, там и засели. Нутка сбегай… Поглядай… У тя ноги молодые.

— Волчка возьму, — сказал Яшка, отвязал Волчка и вместе понеслись, — Волчок впереди, Яшка сзади.

Тимошка успокаивал своих спутников.

— Энти не тронут. Энти за нами следят. Их нечего бояться. Вот что на реке будет…

Где-то на горе раздался злобный лай Волчка. Потом слабо брякнул пистолетный выстрел, и лай Волчка вдруг сменился отчаянным визгом.

— Ужли Волчка пристрелили? — тревожно воскликнул Тимошка.

Но визг не умолкал и стал приближаться к путешественникам.

— Подранили, мерзавцы! Пожалуй, пса мне испортили, — беспокоился старик за своего любимца. — Пса жаль. Уж такой пес, цены ему нет!.. Эх!.. Яшка, дурак, не доглядел, я бы не дал!