Михаил Соколов - Контракт со смертью Страница 36

Быков вскочил на ноги.

Тишина. Двое убитых прежде ручным способом лежат вдоль стены товарищи позаботились оттащить. Еще этот, навзничь раскинувший руки, которого он уложил только что - вот и все мужские потери. Если присовокупить все ещё торчащий из бочки заквашенный обрубок убиённой Жуком девочки, то женских трупов два: скрюченная Шура как лежала, так и леждит у "шведских стенок".

Ужас! Все как в кошмарном сне!

Он ещё раз огляделся. Остывающее боевое бешенство медленно гасло и уже стало возможно различить к войне не отнсящееся. Например, десятка два-три девчонок, неровной стенкой выстроившихся надалеко от него. Он поставил автомат на предохранитель и закинул его за спину. Еще раз огляделся. Мужчин больше нет, можно возвращаться дабы прийти на помощь своему всегдашнему везунчику и этой сумасшедшей стерве, которая, наверняка, втрескалась в красавца Семенова. А вот что делать с этой детской толпишкой?

- Ну что, девочки-девушки? - бодро начал он. - Пора по койкам досыпать? Или уже не удасться заснуть?

- Да, - задумчиво, скорее для себя, добавил он. - На вашем месте я бы уже не заснул.

Он вдруг обратил внимание на тишину; мертвая тишина стояла вокруг. И лишь слабый шорох нарушал эту тишину. Он понял, что это за шорох: непрерывно, молча, точно как зомби в американских фильмах ужасов вся стена девиц медленно приближалась к нему.

Смешно и жутко!

Глаза у всех сосредоточенны, лица серьезны: без улыбок, страха, гнева... И впрямь зомби.

Он не успел додумать мысль до конца, как вдруг вся эта подростковая компашка с визгом и воплями ринулась к нему.

И ему стало смешно.

Но тут же - словно пришло на выручку подсознание - он гневно вспомнил, как его обрабатывала покойная Шура.

И ему уже не было смешно.

Некоторое время - совсеми немного! - он машинально отпихивал, отталкивал, отшвыривал легких, воздушных девиц, но они все лезли и лезли. Детские ручки хватали его за брюки, поясной ремень и ремень автомата. Он почувствовал, как лезут в карманы, как дергают за волосы, как щиплют пальчики, пытаясь уцепиться за голую кожу.

- Прочь от меня, дряни вы этакие! - рявкнул он, но низкий голос его совершенно потонул в визге и том бессовском гаме, что смогли поднять три десятка девиц.

Быкову вдруг стало трудно двигаться, и он всерьез применил силу, пытаясь освободиться; к нему подлетали и подлетали новые противницы.

Становилось уже совсем не смешно!

Быков в сердцах схватил ближайшую легкую, словно птицу амазонку и, швырнув перед собой в кучу тел, сделал себе проход. Споткнулся; сзади кто-то схватил за лодыжку. Взревев, он выпрямился и, медленно переступая через тела, стал двигаться к выходу. Вдруг резко дернули за шею, ремень автомата, за который тянули, врезался в горло. А сзади между ног просунулась палка и множество рук, схватившись, дернули вверх.

От боли света белого не взвидел! Удар сзади по голове... От боли и бешенства он забыл, кто перед ним, сзади него, вокруг: стал наносить удары в полную силу...

Поздно, поздно...

Удары посыпались со всех сторон. Споткнувшись, он упал. Что-то твердое, страшно тяжелое обрушилось ему на голову и, теряя сознание, успел подумать: сам дурак!..

И всё.

ГЛАВА 22

ОТМУЧИЛАСЬ

Семенов между тем спешил по следам товарища. Их было так много, что ему с Леной не грозило потерять эти следы.

Впереди, под парадной лестницей, лежал первый след: осколок гранаты пробил висок высокому полному воину и вытекшая лужицей кровь только начала буреть.

Дверцы на марше лестницы, ведущей в подвал, не было на месте: дверцу отнесло взрывом, и она валялась в отдалении, в холле, словно ненужная деталь.

Пыльно... битонно-кирпичная взвесь ещё не улеглась толком. Было, к тому же, темно. Свет проникал из вестибюля через открытый сейчас дверной проем. И, однако, света было достаточно, чтобы разглядеть ещё одно, припудренное известковой пылью тело. Лена осторожно, словно боясь испачкать кроссовки, перешагнула побеленный труп. Воздух кисло вонял. Семенов медленно спускался в сгущающую тьму подвального хода. Если здесь и были раньше лампочки, сейчас они не горели. Видимо, взрывами повредило проводку. Да и сами лампочки не выдержали.

Они спустился в коридор. Шли, не забывая выцеливать возможного врага стволами своих АКС, то бишь, "Калашников".

Коридор был погружен в темноту, ни лучика света. Они остановились. Молча стояли и прислушивались. Какие-то звуки долетали, но звуки отдаленные, может быть из подвально-спортивного зала. Семенов двинулся вперед. Лена крепко держалась за его локоть, громко дышала за спиной. Продвигались почти ощупью, он жалел, что вместе с пиджаком и рубашкой отобрали и зажигалку. Потом Семенов додумался спросить у Лены есть ли у неё зажигалка. Оказалось, есть.

Теперь они шли более уверенно. Противника здесь не было, иначе их уже подстрелили бы: света от зажигалки было вполне достаточно для удачного выстрела. Через некоторое время металлические части этой одноразовой зажигалки нагрелись. Пока они остывали, прошли ещё немного.

Тут Семенов наткнулся на что-то мягкое, при ощупывании оказавшимся неподвижным телом. В первые мгновения он похолодел... от неожиданнности, конечно, но ничего не произошло, и он вновь щелкнул кремнем зажигалки.

К его облегчению, на полу лежал совсем даже не Быков. Так, ещё один чужой труп.

А тут и дошли. Дверь оказалась прочно заперта изнутри. На засов, конечно. Крик и рев доносился уже лучше, но все равно тяжелая, облитая металлом дверь плохо пропускала звуки.

Стучаться не решились. Да и что это бы дало?

Лена нерешительно предложила:

- А может опять через кочегарку?

Больше никаких полезных мыслей обнаружить не удалось и, довольно быстро повторив свой же прежний маршрут, оказались в вестибюле, а потом у входной двери, закрытой на большой, очень похожий на подвальный, дверной засов. Видимо, Жук консервативно верил старым способам предохранения от злоумышленников.

Лена ловко откинула железную палку засова и распахнула дверь.

Семенов вышел вслед за Леной. Надо было спешить, но он задержался на крыльце... Спешить не хотелось. Все происходящее сейчас казалось потусторонним, нереальным, даже глупым. Людское мельтешенье... А ночь вокругь!.. Темень... И все же чувствовалось и утро, и хоть было ещё очень темно, нечто серое, тусклое, что разливалось кругом, заставляло угадывать конец ночи и наступление нового утра. А дождь все моросил, и будет ещё моросить много много дней. Большие деревья - мокрые и серые - обступали дом глянцевитой стеной. Темный и забытый "Джип" продолжал сиротливо мокнуть возле стены. И вновь мелькнула совсем не актуальная сейчас мысль: а не машина ли это Сосницкого? Посмотрев вверх, он заметил в небе наметившийся широкий просвет облаков, откуда мертво и тускло взглянула ослабевшая луна, с трудом высветившая край снеговой толстой гряды облака. И всё вокруг выглядело как-то странно в своем отрешении от их человеческой суетливой возни сегодня ночью, странно бесцельно, мокро и сияюще.

Ему, голому по пояс, не было холодно. Смерть, царящая кругом и очень близко от него, присутствием своим зажигало кровь: ему было даже тепло, везде пахло осенней листвой; предрассветная тишина была торжественна и бесстрастна и как-то удивительно гармонировала с его собственной затаенной отрешенностью от всего происходящего сейчас с ним.

Лена дернула его за руку и, очнувшись от мгновенного забытья, он побежал за ней следом: угол дома, маленькая железная дверца для приема угля - пришлось вновь сгибаться в три погибели, поспевая за юркой, быстрой фигуркой впереди - кладовая, где хранятся инструменты, тряпки, хлам, квашенная капуста, консервы и консервированные девичьи тела... Они вышли из кладовой и остановились, обозревая бессовскую вакханалию, неожиданно явившуюся их взорам.

И сразу стало понятно, что означал весь тот потусторонний шум, разобрать который они пытались ещё в коридоре перед закрытой дверцей, ведущей внутрь подвала.

Боже мой! Орали, визжали, звонко матерились и истерично развлекались девочки... Развлекались новой куклой, попавшей в их нежные ручки!..

Быков! Быков был их куклой. Быков, вновь привязанный к прутьям "шведской стенки". Быков, у которого на этот раз окончательно содрали всю одежду и которого - даже без обязательной набедренной повязки - сделали живым воплощением святого Себастьяна, только что вместо стрел, истыкавших бедного средневекового солдата, Быков был пытаем не зря все-таки раскаляемыми всю ночь железными прутьями. Дух же его был не сломлен, если судить по тем ругательствам, что густо покрывали стайку нежных девочек перед ним.

Семенов смотрел словно в ступоре на одну очень чернявую девочку, (лет пятнадцати, наверное) так захваченную накалом происходящего, что её нервы не выдерживали: сидела на полу, как кукла раскинув ножки, и колотила остывшим железным прутом по доске перед собой, что-то истерично - заходясь в крике и закатывая глаза - повторяющая в такт ударам.