Михаил Соколов - Контракт со смертью Страница 37

Семенов смотрел словно в ступоре на одну очень чернявую девочку, (лет пятнадцати, наверное) так захваченную накалом происходящего, что её нервы не выдерживали: сидела на полу, как кукла раскинув ножки, и колотила остывшим железным прутом по доске перед собой, что-то истерично - заходясь в крике и закатывая глаза - повторяющая в такт ударам.

Далее произошло вот что: поверх невысоких девиьих фигурок заметивший их Быков взревел, словно словно атомоход в тумане:

- Убей их! Убей их всех! Всех! Всех до единой шмакодявки!..

Так кричал он, в ярости забыв о собственной беспомощности.

Семенова и Лену немедленно заметили и тут же наступила тишина, прерываемая скрежетом зубов Быкова и другими проявлениями его ярости.

Семенов огляделся вокруг: какие-то неподвижные тела у стены... Да ведь это же те воины Жука или Короля, что приходили за ними, и которых так быстро удалось успокоить. Топором. Больше в зале живых никого не было: только воспитанницы Жука (талантливые, надо признать), он, Быков, Лена...

Странный шорох привлек внимание; Быков умолк как раз, лишь напряженно наблюдал, все молчали и только... Ну конечно,.. девочки не спеша, почти шаркая подошвами кроссовок, медленно передвигали ступни... словно танец зомби! Их что, этому тоже учили?

- А ну назад, сучки! - вдруг звонко, со злобой крикнула Лена и напрасно Семенов беспокоился на так давно - быстро и ловко передернула затвором автомата.

Шорох прекратился. Из группы стоявших впереди старших девочек, вышла одна вооруженная автоматом. Наверное, автоматом Быкова.

- Ленка! Ты что, переметнулась? Совсем спятила? Тебя же Жук зажарит и сожрет. Не будь дурой.

- Жук сдох!

- Ну да?.. - не поверила та. - И кто его? Этот? - кивнула она на Семенова.

- Нет. Это я его. Я! - истерично выкрикнула Лена. - Я его, ножом, чтобы знал!

- Ну и дура! - сказала девочка, подождав, когда Лена смолкнет. Теперь тебе точно кранты. Не Жук, так Король, не Король, так Кудрявый какая тебе разница?

- Лучше отойди, - предупредила она, подбирая удобнее автомат. - Я его сейчас по ногам срежу, и мы его подвесим рядом с этим козлом.

Было во всем этом разговоре что-то настолько будничное, что-то так не вязавшееся с дикостью ситуации, что эта будничность даже как-то успокаивала. И где-то в глубине возникало - не мысль даже, ощущение - может так и надо?

Вдруг все вздогнули. Гулко и страшно захохотал Быков.

- Ха-ха-ха-ха! - раскатилось над девчонками и дальше, уже над Семеновым и Леной. - Ха-ха-ха-ха! Зачем их утруждать, Сашка! ты лучше сам иди привяжись, помоги им слабеньким!..

И тут же ещё громче:

- Стреляй, падла! Стреляй, идиот!

Девчонка с автоматом прицелилась... Автомат забился, выплевывая пули... Семенов, дейстительно, смотрел, как в ступоре. Выпущенная Леной очередь разметала толпу. Несколько человек - те, что стояли впереди упали. Некоторые беззвучно разевали рты... искаженные гримасами боли лица что-то силились сообщить... распятый, словно голый святой Быков, беззвучно, во всю глотку хохотал... Лена, над которой склонился Семенов, прошептала:

- Не надо было ждать... надо было раньше стрелять...

Он стоял рядом с ней на коленях. На её майке быстро выступиали два пятна крови... грудь, живот...

- Ах! Я знала, я знала!.. Не могло все так!.. Я знала!

- Лена!

Она задохнулась, грудь ходила ходуно.

- За что мне всё?..

Помолчала, собралась с силами:

- Я тебе хотела сказать... Наклонись.

Он подчинился, и она прошептала ему несколько фраз.

Вдруг кровь хлынула изо рта. Она словно не заметила, глубоко вздохнула:

- Поцелуй меня!

И Семенов вдруг с ужасом увидел в её глазах стекленющую отрешенность, стремительно воздвигавшую незримый барьер между ней и всем этим миром; между ним, раненными и здоровыми подругами, беззвучно вопящим Быковым на прутьях "шведской стенки" - между всем...

- Поцелуй меня, мой дорогой!

Он наклонился, а она уже умерла. Лежала головой у него на коленях красный след тянулся от подбородка... шея, майка... следы от пуль не были видны... казалось, безмятежно улыбалась...

Отмучилась.

Что было дальше?.. Что было дальше... Да, Семенов освободил Быкова, которому ничего так повредить не успели, а многочисленные ожоги, как обычно, лишь удовлетворили его сенсорный голод и примирили с рутиной жизни. Так он, во всяком случае, бодро заявил.

Странный человек Быков!

Пока Семенов, словно во сне пытался перевязать раненных девочек, Быков уже вызвал опергруппу (вновь своих бессонных знакомцев), бригаду скорой помощи, затем нашел их одежду (немного мятую, но все равно ещё приличную) и стал гнать приятеля сообщить Лизе о благополучном завершении их бестолкового рейда во вражеско-девчоночьем логово врага.

Их рубашки, пиджаки и плащи лежали здесь же в подвале, довольно аккуратно сложенные на борцовских матах. Даже нож в рукаве сохранился. Семенов щелкнул кропкой и задумчиво осмотрел лезвие. Быков, торопливо застегивая на себе рубашку, рассказывал о своих подвигах.

- Так глупо, так глупо! Как пацан!.. - вслух сетовал он и свирепо поглядывал на растерянно переминавшихся невдалеке младых воительниц, в которых угар боевого похмелья уже несколько выветрился.

И девушки были готовы подчиняться новому хозяину.

Быков выслушал рассказ Семенова. Удивился:

- Да ну? Иголку, говоришь? Вот моджахед! Ну давай, иди, иди!.. Я тут ещё инструктаж проведу.

Семенов взял плащ Лизы, оказавшийся среди их одежды и пошел к выходу. Перед тем, как выйти, оглянулся. Яркий свет заливал этот большой подвальный зал. Везде спортивные снаряды - именно здесь проходила ежедневную муштру женская армии Жука. Сейчас часть этой армии, уснув навсегда, лежала на матах, рядышком с теми двумя мужиками, что тоже нашли здесь свою смерть. У одного мужика так никто и не удосужился вырвать боевой топор из лица. И накурено; сладковато тянуло марихуаной - все обнажено, четко, без полутонов.

ГЛАВА 23

ЕГО НАЗЫВАЛИ ПУПСИК

Он вышел в коридор. Каблуки туфель твердо стучали по бетонному, покрытому линолиумом полу. Еще один труп, а в конце коридора - он помнил другой. У этого осколок снес кончик носа, отчего в уже отекшем лице проступило что-то кабанье.

Семенов поднялся по двум бетонным маршам лестницы. И здесь два трупа. Его грозный товарищ Быков славно поработал сегодня. Но и ему грех жаловаться: он тоже не халтурил.

Прежде чем выйти в сад, поднялся по широкой парадной лестнице и вернулся в апартаменты Жука. Надо было, прежде чем приедут камарадосы Быкова, навести и здесь порядок. На толстом и хитром личике Жука застыло страдальческое удивление. А Король умер торжествующим: черная густая бровь насмешливо приподнята, и ухмылка в уголках широкого твердого рта.

Семенов тщательно вытер свой пистолет платком и вложил его в руку Жука. Прижал пальцы. Отпустил руку трупа: пистолет выскользнул на пол. Нож, которым Лена прикончила воспитателя, оставил: мертвые сраму не имут, ей уже ничего не страшно.

Пошел вниз.

Он вышел через главный вход, надавно открытый Леной и теперь уже, казалось, перестроившийся на доброжелательный прием новых людей. Это потому, что раньше сюда ходили люди определенных, так сказать, интересов, а сейчас будут шастать с интересами противоположными.

Всё чушь! - думал Семенов, останавливаясь посреди аллеи, с серо темнеющими по сторонам громадами старых деревьев и серо светлеющим небом безжизненным, унылым. Эта темная серость, продолжавшая сочиться мелкой водной пылью, временам темнела под наплывом низких угрюмых туч, и ветер сразу то усиливался, то стихал, сбивая с веток мокрый дождь черных сейчас листьев, довольно толстым уже ковром устилавшим дорожку аллеи.

Такое настроение!.. Такое!.. Словно бы оказался на кладбище, где ветер плачет вместе с душами отмучившихся... ветер, скрип сучьев, немой разговор... Смерть не страшна, смерть - это покой, ничто, пустота. А боишься смерти лишь потому, что кто-то там, за невидимым порогом ещё заботится о тебе, потому и держит в тебе этот глухой страх перед безносой. Ведь никто не ужасается тому, что не жил до рождения, все эти тысячи и тысячи лет, а ведь прошлое - кристально прозрачно, ясно, чисто. Будущее же мутно и ужасно, потому что золотой век был давно-давно и впереди одни только слезы. И теми не менее, тем не менее!..

Выйдя на тот круглый пятачок, который не так уж давно встретил их сначала двумя псами, темными лохматыми глыбами сейчас лежавшими у бардюра, потом - беспамятством, Семенов запрокинул голову, ловя ртом редкие крупные, срывающиеся с листьев капли воды. Ветер с шумом разгонялся по дорожкам темного сада, скрипел сучьями. С деревьев, вместе с дождем, срывались листья. Точно напряженный шепот все улиливался поверху шум и шелест деревьев. И гудят вслед ветру старые клены угрюбмо и жутко...

И вдруг, словно душа озарилась бесшумным взрывом, он с пронзительной тоской вспомнил Италию, Неаполь, полукруг огромного Неаполитанского залива, с громадой Везувия и тающими в дивной водной сини двумя высокими островами: Искья и Капри. И все это существует сейчас, в данный момент кто-то может наблюдать, как на предрассветной глади воды начинает сиясть драгоценные изумрудно-бирюзовые оттенки: постепенно, незамено - пока море вдруг не вздохнет навстречу, не засверкает, не заиграет крупными серебряными звездами!..