Неле Нойхаус - Живые и мертвые Страница 37

Он проснулся от тишины, она его разбудила. Всю ночь неистовствовала буря, ветер завывал в каминной трубе и сотрясал жалюзи, но сейчас было совсем тихо. Он протянул руку и нащупал на ночном столике будильник. Без десяти шесть. Самое подходящее время, чтобы начать день. День, который вызовет сенсацию, в том числе далеко за пределами окрестностей. С момента первого выстрела он стал темой номер один во всех газетах, а также в теле– и радиопрограммах, и теперь это останется неизменным, об этом он позаботится. Но ему не нравилось, что его называли безумным киллером, который без разбора истребляет людей. Это не так, и общественность должна со временем это узнать. Идея с объявлениями о смерти была неплохой, но полиция, кажется, не собиралась передавать его информацию в соответствующие инстанции, поэтому он нашел имя солидного журналиста, который уже неоднократно писал о его преступлениях, и отправил ему копии извещений о смерти. Он отбросил одеяло и пошел справить нужду, потом отправился в душ и долго стоял под мощной струей воды, настолько горячей, насколько он мог вытерпеть. Возможно, он последний раз принимает душ в этом доме, равно как и проводит здесь последнюю ночь. Он каждый день должен иметь в виду, что его могут уличить в любой момент. Каждый день может стать его последним днем на свободе. Осознавая это, он всеми фибрами души наслаждался даже мельчайшими деталями повседневности. Удобная кровать, матрас с пружинами карманного типа, пуховое одеяло и постельное белье из дамастовой ткани, безбожно дорогой гель для душа, мягкое полотенце, нижнее белье с ароматом кондиционера. Он тщательно, с большим количеством пены, побрился безопасной бритвой. Такой роскоши в тюрьме, разумеется, не будет. Возможно, все закончится уже сегодня вечером. Но, может быть, и через три дня или через две недели. Неопределенность его возбуждала. Он уже давно не испытывал таких острых ощущений. Но это лишь сопровождение того, что он должен сделать. Выбора не оставалось, потому что с этими людьми иначе не справиться. У них нет осознания неправомерности своих действий, угрызений совести, они всегда выходят сухими из воды. Никто из них не раскаялся в содеянном. Никто. Но он их научит раскаянию.

Он оделся, пребывая в состоянии полного спокойствия, оценил в зеркале свой внешний вид. Если они его сегодня схватят, то он вполне готов, он все привел в порядок. Ничего не будет отрицать. Адвокат тоже не нужен, так как он даст признательные показания сразу и без колебаний. Это входит в его планы. 7:23. Еще примерно шесть часов до того мгновения, когда он согнет палец и нажмет на спусковой крючок. Он натянул куртку и вышел, чтобы в последний раз купить у нее хлеб и крендель.

* * *

Боденштайн тоже заметил, что ветер утих. Он стоял на балконе с чашкой кофе в руке и с беспокойством смотрел на уныло свисающий флаг в саду своего соседа слева.

Сила ветра нулевая.

Идеальные условия для снайпера.

Он перевел взгляд. Вдали слева горел красный сигнальный свет на шпиле телевизионной башни, рядом сверкали высотные здания банков делового квартала Франкфурта. В центре располагался индустриальный парк Хёхст, а совсем справа – аэропорт. На этом пространстве проживали около 250 000 человек, и каждый из них мог стать очередной жертвой снайпера. Все полицейские региона находились в повышенной боевой готовности, отпуска отменили и затребовали подкрепление из других федеральных земель, но держать под контролем весь Рейн-Майнский регион было абсолютно невозможно. Резко возросшее число полицейских и повышенная бдительность населения могли способствовать максимум тому, что при следующем преступлении снайперу, возможно, будет отрезан путь к отступлению, но предотвратить очередное убийство вряд ли представлялось реальным. Боденштайн сделал глоток кофе.

Кирстен Штадлер.

Неужели смерть этой женщины десять лет назад действительно является причиной совершенных снайпером убийств? Боденштайн не хотел ничего упустить и поэтому для осторожности распорядился о наблюдении за Дирком и Эриком Штадлерами. Речь шла не о круглосуточной слежке, это выходило за рамки возможного, но, по крайней мере, через определенные промежутки времени по улицам Лидербаха и франкфуртского Норденда, где проживали отец и сын, курсировали патрульные автомобили. Он просил информировать его, если они будут покидать свои квартиры.

Воздух был холодным и чистым. Боденштайн замерз.

Няня, которая присматривала за Софией днем, придет только в восемь. До этого он все равно не мог уйти, поэтому решил пока почитать газету, которую обычно брал с собой на работу. Он спустился вниз, взял из почтового ящика газету, сел за кухонный стол, налив себе вторую чашку кофе, и чуть не подавился. Крикливый заголовок сразу бросился ему в глаза: «Убийства, совершенные снайпером. О чем умалчивает полиция». Боденштайн торопливо пролистал страницы, дойдя до третьей, где размещалась анонсированная статья с предполагаемой инсайдерской информацией, и начал читать. Первые абзацы статьи состояли главным образом из предположений и спекуляций, но потом он чуть не задохнулся от гнева. Автор, скрывавшийся за инициалами К.Ф., называл имена жертв и начальные буквы их фамилий, кроме того, он указывал в скобках их возраст и утверждал, что полиции давно известно, что преступник действует совершенно целенаправленно, но она скрывает это от общественности, возможно, из тактических соображений. Откуда, черт подери, у этого типа имена? Неужели среди них есть негодяй, который передает информацию в прессу? Или убийца сам установил контакт с прессой?

* * *

Каролине Альбрехт потребовалась целая бутылка красного вина и полночи, чтобы более или менее связать между собой имеющиеся у нее факты. Она должна предъявить отцу всю информацию, которой располагает, даже рискуя навсегда впасть в немилость. Она злилась на свою столь чуждую ее существу нерешительность, которая парализовывала ее рассудок и заставляла застывать в страхе. По пути из Келькхайма в Оберурзель ее бросало то в жар, то в холод, желудок сжался в комок, а ладони вспотели. Так она чувствовала себя в последний раз двадцать четыре года назад, когда сдавала экзамен на водительские права! Когда она остановилась перед домом своих родителей и увидела у ворот автомобиль отца, она попыталась развернуться на месте и незаметно уехать.

– Делай, что задумала, ты, трусливая корова, – сказала она самой себе. Она вышла из машины, глубоко вздохнула и направилась к входной двери. Лишь только она собралась вставить ключ в замочную скважину, дверь открылась.

– Привет, Каролина, – сказал ей отец. – Как ты рано!

Он был чисто выбрит, волосы причесаны. На нем было пальто, а в руке он держал папку.

– Привет, папа. – Она удивилась, увидев его в таком виде. – Ты уезжаешь?

– Да. Мне надо в клинику, – ответил он. – Я уже здесь больше не выдерживаю, а работа – это всегда лучшее лекарство.

– Мне надо с тобой поговорить, – сказала Каролина, прежде чем он успел пройти мимо нее и сесть в машину.

– Это терпит до вечера? У меня в десять важная операция, и я должен…

– У тебя всегда была какая-нибудь важная операция, когда я хотела с тобой поговорить, – перебила она отца. – На сей раз это срочно.

– Что-нибудь случилось? – спросил он серьезно.

– Я знаю, что ты мне что-то недоговариваешь, – сказала Каролина. – И я задаюсь вопросом: почему? Ты делаешь это действительно из чистого альтруизма или, может быть, скорее потому, что тебе есть что скрывать?

– Мне нечего скрывать! – Что-то на мгновенье вспыхнуло в его злазах. Что это было? Раздражение? Неловкость? Или даже страх?

– В самом деле? Тогда ты наверняка не будешь возражать, если я выясню в полиции, существует ли такое же извещение о смерти мамы.

Его нерешительность была исчерпывающим ответом, и последняя крошечная надежда на то, что она ошиблась, превратилась в дым. Ее собственный отец лгал ей, и не потому что хотел ее пощадить, а потому что – точно так же как и Рената Роледер – чувствовал себя виноватым!

– Что было в извещении о смерти? – продолжала она допытываться. – Что написал «судья»? Скажи мне! Я имею право узнать, почему умерла мама, а моя дочь получила глубокую травму!

– Ах, Каролина! – Он бросил папку на землю и попытался положить руку ей на плечо, но она отстранилась от него. – Я не собирался ничего от тебя утаивать, но мне хотелось обсудить это с тобой спокойно, не на ходу.

– И когда же ты собирался это сделать? – Проклятье, она опять разревелась! Слезы были существенным психологическим недостатком, и ей так не хотелось это показывать. По крайней мере не сейчас! – Ты ведь уже это знаешь с тех пор, как здесь побывала полиция, не так ли?

– Да, это так. Но я хотел подождать, когда тебе станет немного легче. Поверь мне, с тех пор я ломаю себе голову и мучаю себя упреками! – Ее отец тяжело вздохнул, его плечи выдвинулись вперед, но он не отводил взгляда. – В этом извещении было написано, что я виновен в смерти твоей матери, потому что кого-то убил. Это совершенно нелепое обвинение, и я сказал это полиции. Моя профессия, в конце концов, призвана спасать людям жизнь, но, к сожалению, я при этом всегда нахожусь на очень узкой полосе между жизнью и смертью, надеждой и разочарованием.