Инна Бачинская - Ошибка Бога Времени Страница 38

Цепляясь за стены, она добралась до ванной комнаты, оперлась на край раковины и попыталась повернуть кран. Не сразу ей это удалось. Подставила ладони под тугую струю, прижала мокрые ладони к лицу… подняла глаза и вздрогнула, увидев перед собой чужое лицо. Прошло какое-то время, прежде чем она осознала, что видит собственное отражение в зеркале. Она провела рукой по щеке, и женщина в зеркале проделала то же самое. Ей стало страшно. Она не узнавала себя. Из зеркала на нее смотрела незнакомая женщина с ввалившимися глазами, бескровными губами, сбившимися тусклыми волосами. Она потрогала седые волосы на виске.

«Нет! – подумала в отчаянии. – Это не я!»

Она заметила, как из уголка рта тянется тонкая нитка слюны, и вытерла губы тыльной стороной руки, и смотрела, смотрела, не узнавая…

Она не слышала, как отворилась дверь в спальню, как вскрикнул человек и тяжело побежал вон. Дверь в ванную распахнулась, и на пороге появилась грузная фигура Лизы Игнатьевны.

– Юлечка! – закричала она, хватаясь за сердце. – Юлечка, родненькая, как ты меня напугала! Я уже бог знает что подумала! Зову, зову, а тебя нет! Тетке теперь получше, она еще нас всех переживет. Заскочила на минутку, покормила и сразу обратно, а тебя нет!

Лиза Игнатьевна из постоянной экономки превратилась в приходящую и теперь разрывалась на два дома. Она обняла Юлию за плечи и попыталась увести, но Юлия мотнула головой.

– Что, Юленька, что, моя хорошая? – запричитала Лиза Игнатьевна. – Пошли, я тебя уложу в постельку, девочка моя золотая! Идем, ляжешь! – Она мягко и настойчиво попыталась оторвать руки Юлии от края раковины. – Пойдем, Юлечка!

Юлия наконец отвела взгляд от страшной женщины в зеркале и сунула руки под кран. Холодная вода затекла в рукава рубашки. Она набрала воду в ладони и плеснула в лицо. Поежилась, чувствуя, как холодные струйки побежали за ворот.

– Да что же это такое делается? – бормотала в страхе и тоске Лиза Игнатьевна. – Идем, Юленька, идем!

Она схватила полотенце и стала ласковыми движениями вытирать лицо Юлии. Та наконец позволила увести себя. Лиза Игнатьевна усадила ее на кровать, засуетилась, доставая из комода свежую ночную сорочку. Выбрала розовую с кружевами и перламутровыми пуговичками. Юлия покорно подняла руки, и Лиза Игнатьевна стащила с нее мокрую сорочку и надела сухую.

– Ну, вот и хорошо, – приговаривала она при этом, – вот и хорошо, красавица моя ненаглядная, девочка моя, Юлечка…

Она взбила подушки, осторожно уложила безучастную Юлию, подоткнула с боков одеяло, села рядом, взяла ее руки в свои. Юлия чувствовала тепло ее грубых пальцев. Ей было уютно, лицо пощипывало от холодной воды. Она попыталась вызвать картину сумеречного мира, где царят покой и тишина. Ей хотелось вернуться туда. «Домой», – подумала она. Лиза Игнатьевна, держа ее руки в своих ладонях, что-то говорила, мешая Юлии сосредоточиться и увидеть долину и далекий лес.

– Я ухожу, – прошептала она укоризненно. – Не мешайте!

– Да что же это такое! – всхлипнула Лиза Игнатьевна и вдруг заголосила, как по покойнику, во весь голос: – Голубонька моя белая, не дам, не отпущу! Погубили тебя злоба и зависть, некому заступиться, некому закрыть! Милость яви, Господи, научи, как спастись, пожалей и помилуй, не дай пропасть! Заступись, Богородица, отпусти дитятю, молодая еще, добрая, заступись, ласковая, на коленях прошу… Спаси и помилуй!

Юлия вслушивалась в плач, не понимая слов. Кто-то молил о чем-то, жалуясь в тоске и горе… Голос становился все глуше, вот и знакомая долина уже приблизилась… невидимые птицы завозились в ветках дерева… Чье-то смутно-знакомое лицо, седые виски, бледный рот, нитка слюны… Долина вдруг исчезла. Юлия лежала в своей спальне, рядом плакала Лиза Игнатьевна.

– Что случилось? – спросила Юлия, выпрастывая руку из-под одеяла и кладя ее на плечо домоправительницы.

– Юлечка! – закричала та, хватая руку Юлии и покрывая ее поцелуями. – Тебе нездоровится, моя хорошая, ты заболела после этой проклятой Мексики, и зачем было ехать в такую даль? Дождались бы лета, да в Крым или на Кавказ! Зима, она и есть зима. А там, в Мексике этой, всякие хвори и эпидемии, народ мрет как мухи… я сама читала, и отец Джон рассказывал… Хочешь, я позову его? Пусть он поговорит с тобой, а? Он – божий человек и несет слово божие, хочешь? В больницу бы надо…

– Потом, – прошептала Юлия. – Потом….

Глава 22

Монах, зажорик и юлия

– Завтра поедем с визитом к неутешной вдове, – заявил Монах за ужином. – Она интересует меня все больше и больше. В свете последних событий.

– И насчет бизнеса, – напомнил Зажорик.

– Само собой!

Сказано – сделано. На другой день с утра они отправились с визитом к Юлии.

– Удивляюсь, что их связывает с Иркой, – говорил по дороге Зажорик, старательно объезжая колдобины с талой водой. – Ирка сам знаешь какая выдра. А Юлька всегда была не от мира сего. Я таких баб тоже не понимаю – доверить семейный бизнес такому слабаку, как Марик!

– Знаешь, по-моему, он неравнодушен к ней, – заметил Монах.

– Ты думаешь? – поразился Зажорик. – А как же Ирка?

– Сколько ей лет? – деловито спрашивал Олег. Ему было комфортно тонуть в мягком сиденье «Бьюика».

– Я ж говорил! Постарше нас на пару лет. Как Ирка, они из одного класса. Сорок два! Да какая разница? Если баба за собой следит… а Юлька при деньгах! Духи там французские, дезодоранты всякие, губная помада. Вот так живешь-живешь, да и с катушек! – вздохнул он философски. – И нестарую еще бабу оставляешь, и дело всей жизни бросаешь на произвол судьбы, можно сказать. На такого, как Марик, прости господи! – бубнил Зажорик, которому страшно хотелось, чтобы у Монаха и Юлии сладилось. А чего – Олежка мужик видный, язык подвешен, от баб отбоя нет. Понравятся друг дружке, а дальше… мало ли что! Назло Ирке, думалось невнятно. Так ей, заразе, и надо! И виделось ему, что Олег уже стоит во главе фирмы, а Марик… тю-тю! Поминай как звали. Тогда она прибежит к нему, Зажорику, упадет в ножки, как же, ведь это его дружок теперь наверху. А он ей скажет, разводя руками: не могу, мол, извини, дорогая сестричка! Зажорик даже заулыбался, представляя, как зараза Ирка прибежит к нему падать в ножки.

Они въехали во двор двухэтажного дома. В саду лежал нетронутый снег. Шторы на окнах были опущены. Зажорик позвонил. Из-за двери спросили старушечьим голосом, кто.

– К Юлии Павловне, Георгий, брат Ирины. И народный целитель Олег Монахов, – вдруг добавил он, хотя минуту назад не собирался говорить ничего подобного. Тут же обрадовался оттого, что так ловко сообразил.

Открыла им крупная старуха, посторонилась, впуская. Сказала плаксиво:

– В самый раз, я уже собиралась священника звать, отца Джона.

– Какого отца Джона? – не понял Зажорик, но Олег Монахов мигом просек обстановку.

– Где больная? – спросил он внушительным басом, напирая на «о».

…А Юлия в это время находилась в лиловом сумеречном мире, сидела на мраморных ступеньках Женькиного дома, поджидала Женьку. Он должен был вот-вот прийти. Почему-то она знала об этом. На далеком горизонте, между небом и землей, бежала знакомая цепочка темно-коричневых воинов с луками и стрелами. Юлия опиралась спиной о мраморную колонну, поддерживающую навес, и грызла травинку, отдававшую пылью. Туфли она сбросила и чувствовала стопами шершавую в трещинах ступеньку. Иногда откуда-то раздавались голоса, она к ним привыкла, ей было уютно с ними, хотя слов было не разобрать. На сей раз голос был ей незнаком.

– Юля! – настойчиво звал голос. – Юля, просыпайтесь! Вы меня слышите?

«Юля? – невнятно подумала она. – Меня никто не называет Юлей. Юля…»

Она почувствовала сильные пальцы у себя на шее, потом на висках, сбоку около носа. Пальцы давили, причиняя боль. Она открыла глаза.

– Юлечка, привет! – сказал смутно знакомый голос. – Ты чего это, мать, удумала?

– Жорик? – удивилась Юлия, всматриваясь в лицо растрепанного Иркиного брата. Как ни странно, она его сразу узнала. – Ты откуда?

– Из дома. Это мой друг, – отвечал Зажорик, кладя руку на плечо большого толстого человека, стоявшего рядом.

Юлия перевела на него взгляд и стала рассматривать лоснящиеся красные щеки и ярко-голубые глаза нового человека.

– Олег Монахов, народный целитель, – важно представил его Зажорик.

– Тебя Ирина прислала? – спросила Юлия.

Зажорик неопределенно пожал плечами и откашлялся.

– Юля! – позвал Олег, усаживаясь на край кровати, отчего кровать сразу перекосилась в его сторону, и беря ее руку в свои. – Что с вами? – он внимательно смотрел ей в глаза. – Что вы чувствуете?

Лапик, лежавший под боком у Юлии, встал и пошел по кровати понюхать незнакомого человека. Олег потрепал песика за уши. Лапик радостно взвизгнул в ответ и завилял хвостом.

– Ничего, – ответила Юлия неуверенно, затянутая, как в омут, в пронзительную голубизну его глаз.