Сергей Громов - Записки важняка Страница 38

- Как, Степан Кузьмич, поедешь с ним в Куземовку? Сам понимаешь, чем дело пахнет. Обращаюсь к тебе как к проверенному нашему активисту.Секретарь райкома пристально посмотрел на Папакина.

- Куда ж деваться, - Папакин развел руками.- Надо ехать. Машина у тебя, Игорь Иванович, на ходу?

Секретарь райкома потупился.

- На ходу-то на ходу, да мне сейчас в Гуляево ехать нужно, там меня ждут...

- Тогда утром поездом, - предложил Папакин.

Только я, конечно, настоял на своем - идти на станцию. Вдруг подвернется оказия.

Станция. Кирпичный вокзальчик цел, с отдельной пустующей комнатой для кассира. Обидней всего, что поездные составы идут, да только в обратную сторону, от фронта.

- Степан Кузьмич, а вам этот Гуськов о своей военной службе и ранении рассказывал?

- Честно говоря, не до того было.

Ну вот, наконец-то и оказия - длинный состав порожняка. К полустанку подъезжаем затемно. Подъезжаем... и проезжаем, почти не сбавив хода.

Раздумывать некогда.

- Прыгнем, Степан Кузьмич?

- Куда же деваться... - разводит руками.

Прыгаю первым, уверенно пружиня ногами. Еще в студенческие годы я научился этому, прыгая на ходу с трамвая и автобусов, не останавливавшихся возле нашего Юридического института.

Увы, у Папакина с этим обстояло дело сложнее. Впе реди меня шумно трещит растущий по откосу кустарник. Из него, вся в репейнике, появляется голова Папакина. Он беспомощно машет руками.

Подбегаю к нему.

- Целы?

- Вроде цел!

Я много читал о людях, способных на подвиг. От других их всегда отличала железная воля, кристальная честность, каменное упорство. После этих могучих слов такие люди, на мой взгляд, должны были особо выделяться. Только в жизни все не так. Рядом со мной идет обыкновенного вида человек, пожилой, грузный, флегматичный. И работа у него спокойная: сидит в кабинете, по горло занят вопросами просвещения, складывает бумаги в железный ящик. Жена и дочка в Андижане.

А понадобилось - беспрекословно отправился задерживать опасного преступника, хоть и года не те, и дело это вовсе не его, и готов не по обязанности лезть под пулю. Понадобилось - прыгнул на ходу с поезда, может, впервые в жизни.

Вот и Куземовка. Чуть на отшибе кирпичное здание школы. По словам Папакина, директор Амосов живет с семьей в каменной пристройке. Прежний завуч, холостяк, жил там же. Он давно в армии. Скорее всего, его комнату и занял Цветков.

У директора еще не спят: сквозь ставни чуть пробивается слабый свет коптилки.

Посоветовавшись, решаем поступить так.

Папакин, когда ему откроют дверь, зайдет в дом один. Если встретит Цветкова, останется там до утра, объяснив свой приезд желанием ознакомиться со школьными делами. А на рассвете впустит меня, и мы арестуем преступника, застав его врасплох. Если же Цветкова в доме нет, то Папакин сразу же скажет, что приехал с представителем воинской части по заготовке фуража, и позовет меня...

Цветкова дома нет. Спустя пару минут прохожу в большую слабо освещенную комнату. Электричества уже нет. Представляюсь хозяевам. Амосов, высоченный сухопарый мужчина, щелкает каблуками и смешно выпячивает грудь. Это у него осталось, должно быть, после прохождения действительной службы. Теперь его здоровье не то - имеет отсрочку. Жена его - учительница младших классов - протягивает мне вялую руку с провинциальным смущением. Кажется, оба рады гостям. В их второй комнате за закрытой дверью спят дети: сын и дочь.

Оглядываюсь. Везде чистота и уют, который создается годами. Пока хозяева хлопочут об ужине, Папа кин вполголоса передает все, что успел выяснить.

Действительно, Цветков живет здесь. Но два дня назад он куда-то уехал за своими вещами. Его ждали вчера вечером и сегодня. Появиться здесь он может каждую минуту: ведь поезда ходят без расписания.

Да, тут есть над чем подумать...

11

Я сижу как на иголках, прислушиваюсь к каждому шороху. Выбрал место, не просматриваемое через оконные ставни. Разговариваю мало и, к огорчению хозяев, почти не притронулся к ужину. Время тянется чертовски медленно. Нервы напряжены.

Конечно, самое разумное - улечься спать, погасив свет. К сожалению, Папакин, кажется, не на шутку разговорился.

Наконец хозяева стелют постели, прямо на полу. Одну кровать презентуют начальству. Хозяйка дома скрывается в комнате у детей. Амосов и я располагаемся на полу - параллельно друг другу. Других кроватей нет, а диван слишком короток.

Нагибаюсь, чтобы снять сапоги, и замираю. Отчетливо доносится ржавый скрип ставни. Мгновенно оборачиваюсь: створки наружных ставень до этого плотно прикрытые, вроде отходят назад.

Неужели Цветков?

Молча бросаюсь во двор, на ходу в сенях выхватывая пистолет. Побежит выстрелю. Но во дворе никого нет. Луна светит. Сдвинув ставни, жду несколько минут. И снова скрип. Так и есть: ветер безобразничает.

Возвращаюсь в комнату, ругая себя. Амосов заснул, Папакин тоже. Мое отсутствие заметили? Не знаю.

Гоню от себя сон. Не прозевать бы, если Цветков вернется. Уже прошло часа полтора. Лежу тихо. И вдруг обнаруживаю, что Амосов тоже притворяется, лежит, укрывшись с головой, и следит за мной в щелочку из-под одеяла.

Потом осторожно приподнимается и тихо надевает брюки. Медленно зашнуровывает ботинки. Бесшумно ступая прямо по одеялу, выходит в коридор.

"Куда это он ночью? И что делать мне?"

Слабо звякнула в сенях цепочка входной двери. Чуть хрустнул ключ в замке. Теперь ясно: Амосов уходит. Босиком, в одних трусах, бросаюсь за ним, прихватив пистолет. Неслышно прохожу к выходу, открываю дверь.

Амосов бежит через двор, к воротам. Негромко кричу:

- Стойте! Буду стрелять.

Вздрогнув, он останавливается. Сутулясь, вобрав голову в плечи идет назад, неотрывно косясь на мой пистолет.

Спрашиваю:

- Вы куда направились?

Глухо отвечает:

- В школу. Забыл запереть библиотеку.

Может, он сообщник Цветкова и хотел его предупредить?

Тихо возвращаемся. Амосов останавливается посреди комнаты, продолжая испуганно глядеть на меня. Повинуясь моему взгляду, раздевается и снова укладывается на полу. Конечно, до утра оба не спим: следим друг за другом. Цветкова все нет.

Как быть? Ведь он может появиться каждую минуту. А до этого обязательно нужно сделать две вещи: во-первых, спровадить жену и детей Амосова - мало ли что может сегодня произойти. Во-вторых, необходимо выяснить истинные отношения Амосова и Цветкова.

Хозяйка приглашает к завтраку. Шепотом рассказываю Папакину о ночном происшествии. Папакин сокрушенно качает головой.

- Степан Кузьмич! Вы не упускайте Амосова из виду, ладно? Все время будьте с ним.

- Да нет, - задумчиво произносит Папакин. - Что-то не то. Я же его знаю много лет, честен, на плохое не способен. Знаете что? Поговорим мы с ним в открытую, а? Ей-богу стоит. Могу за него поручиться.

Подумав, соглашаюсь.

Хозяйка продолжает возиться с завтраком на кухне, дети укрылись в своей комнате. Мы втроем: Папакин, Амосов и я. Опускаю руку в карман. Директор школы в ужасе смотрит на меня, его тощая шея вытянута и напряжена.

- Вот мои настоящие документы, - спокойно протягиваю их Амосову.

Он проглядывает их мгновенно. Потом еще раз. Потом еще.

- Так вы военный следователь?

- Да. Приехал арестовать Гуськова. Папакину это известно. Теперь ваша очередь рассказать, куда вы захотели вдруг уйти из дома ночью.

Три минуты междометий. А потом Амосов, чуть не плача от волнения, признается, что ночью побежал в село за людьми. А люди ему понадобились, чтобы задержать... меня.

Оказывается, накануне, еще за ужином, он заподозрил неладное, перехватив мой настороженный взгляд на окно. А когда я без видимых причин выходил во двор, то решил, что я не тот, за кого себя выдаю! То ли проходимец, втершийся Папакину в доверие, то ли бандит или немецкий лазутчик...

Хорошо, что его вовремя остановил. А то дорого бы обошлась мне бдительность Амосова. Легко представить, какой шум могла наделать вся эта история. Напряжение сразу спало. И мы с Амосовым с откровенной радостью долго трясли друг другу руки. Я даже успел заметить, какие у Амосова были добрые глаза. Затем он, переходя на таинственный полушепот, ведет меня в комнату Цветкова.

Комната как комната. Кровать, тумбочка, вместо пепельницы пустая консервная банка, даже заморская этикетка сохранена. Ни в армии, ни в обычной торговле такие консервы не появлялись. Единственная партия - сорок ящиков, - как я уже знал, была передана партизанам.

Значит, Цветков действительно похозяйничал на том схроне.

Теперь оставалось под благовидным предлогом спровадить из дома семейство Амосова. Директор взял это на себя. Но лицо у него было такое возбужденное и загадочное, что я предложил:

- А может, правду сказать?

- Верно, - поддержал Папакин. - Жены - народ такой, правду скажешь, и то не поверят. А соврешь - вообще черт-те что заподозрят.