Лев Корнешов - Последний полет «Ангела» Страница 39

— Нет-нет, — ответил Алексей, — этому делу уже почти сорок лет, при таких сроках несколько дней особого значения не имеют.

С жильем все образовалось просто. У колхоза была своя гостиница, небольшая, пристроившаяся рядом с Домом быта. У крыльца ее шелестели березки, и Гера всплеснула руками: «Какая прелесть!»

Алексей и Гера загнали машину во двор гостиницы, положили вещи в своих комнатах и выбрались погулять. Вечер стоял хороший, хотя в последние дни немного похолодало. Так всегда бывает, когда цветет черемуха. Густые заросли ее укрыли берега близкой речки, гибкие ветви согнулись под тяжестью цветов. Пряный их запах тревожил. Алексей тронул густо-густо усыпанную цветом ветку — тихо поплыли под ветерком нежные белые лепестки. Черемуха словно отряхнулась от того, что отцвело, привяло, отжило свое.

Они шли узенькой тропкой вдоль реки, вьющейся среди луговых трав, совсем рядом ликующе звенел крик какой-то птахи — она словно в медную дуду трубила.

— Не хватало еще соловьев, — пробормотала Гера. Она притихла, шла молча, по деревенскому обычаю слегка помахивая перед собой сломанной веточкой.

— Будут и соловьи. Чуть позже, ближе к полуночи, — сказал Алексей.

Он тоже чувствовал себя немного скованно, может быть, потому, что и эта вечерняя тишина, и открывавшиеся взгляду просторы, и весь вечер, настоянный на ароматах цветущих трав, настраивали на грустный лад.

— Может быть, их вели именно здесь, — тихо проговорила Гера.

Они еще недолго погуляли вдоль речки. Гера набрала немного полевых ромашек:

— Пойдем туда?

— Хорошо, — ответил ей Алексей. Он все оттягивал минуты этой встречи.

Они пришли к памятнику погибшим Адабашам. Гранитные плиты полукольцом опоясали землю, в центре очерченного ими круга коленопреклоненная женщина держала горсть земли. Она, видно, с трудом подняла руку для того, чтобы бросить горсть в могилу, которую суждено ей видеть вечно. На плитах было выбито около двухсот фамилий и возле каждой — возраст погибшего. 96 лет было патриарху рода Адабашей, два месяца — самому младшему.

Гера тихо-тихо подошла к женщине и вложила в ее протянутую руку полевые цветы.

О памятнике в селе заботились, вокруг него были разбиты цветники, под сиренью стояли скамейки.

— Посидим, — предложила Гера.

Они долго в молчании сидели у памятника, и казалось, гранит его источал тепло ушедшего дня. Или это был след пронесшегося здесь много лет назад огненного смерча?

На следующий день Алексей ранним утром пришел в сельсовет. Иван Николаевич Никитенко был уже на своем рабочем месте. К удивлению Алексея в сельсовете толпилось много людей, хотя солнце только-только выглянуло из-за горизонта.

— У каждого свои дела, — объяснил председатель, — вот и забежали спозаранок, кто за справкой, кто еще за чем. — днем некогда, все в поле.

Он поднялся из-за стола, строго осмотрел присутствующих:

— Ну, граждане, кончаем ярмарку, у товарища дело, можно сказать, не для всех ушей.

Этим он хотел подчеркнуть «секретность» командировки Алексея в их село: раз приехал человек из облуправления КГБ, значит, связано это с какой-нибудь тайной — так он считал.

Алексей вдруг сказал:

— Ничего сверхсекретного в задании, которое я выполняю, нет. Так что кто хочет — пусть слушает.

Конечно, остались слушать все.

Алексей, вначале немного смущаясь, потом все более уверенно начал рассказывать о трагедии, разыгравшейся здесь, на этой земле. О ней, судя по всему, присутствующие знали, слушали его с интересом, даже с благодарностью, что вот, оказывается, и в большом городе не забыли, что произошло в их родном селе… Интерес явно возрос, когда Алексей заговорил о Коршуне и Ангеле, о том, как расстреливали Адабашей. Сразу посыпались вопросы:

— Откуда известно, как расстреливали?

— Из показаний бывшего полицейского, который стоял в оцеплении, — объяснил Алексей. — Мы его разыскали. Каким образом вытащили на свет этого предателя — это не так уж и интересно.

— Понятно, — закивали головами сельчане, хотя, конечно же, им не терпелось узнать, как через столько лет удалось разыскать мерзавца и заставить рассказать правду. Хоть и говорят, что человек не иголка в стоге сена, но иголку и ту порою легче найти, чем такого вот беглого. Однако никто не стал расспрашивать, все понимали, что есть и такие подробности, о которых этот молодой человек рассказывать не вправе.

— А где тот Коршун сейчас летает? — поинтересовались.

— Вот и мы хотели бы знать! — воскликнул Алексей.

Алексей давно обратил внимание на одетого в строгий костюм человека, слушавшего его очень внимательно. Он не только костюмом этим выделялся среди колхозников, но и сдержанной манерой держаться, тем достоинством, которое всегда отличало сельских интеллигентов.

— Учитель из нашей школы, — подсказал Никитенко, заметив, на кого посматривает Алексей время от времени.

— Мы знаем, что в живых осталась Ганна Адабаш, — сказал учитель. — Вам известно, где она сегодня?

— Да, — ответил Алексей. — Это моя мама.

Все, кто был в кабинете председателя сельсовета, а народу набилось много, оживились, с особым интересом теперь рассматривали Алексея.

— О! — воскликнул Никитенко. — Так вы же, можно сказать, хозяин здешних мест.

Председатель бросил взгляд на часы, решительно поднялся:

— Граждане, уже заря утренняя кончилась, так мы и рабочий день сорвем. Вот какое есть предложение, если товарищ из области не возражает: сейчас всем за работу, а вечером, часов в десять, соберемся во Дворце культуры и попросим товарища Черкаса лекцию прочитать про те события.

— Я не готов к такой лекции, — растерялся Немного Алексей.

— Оно и лучше, — хитровато улыбнулся Никитенко. — Расскажете нам без подготовки. Своими словами. Наталка! — громко позвал Никитенко.

— Здесь я! — откликнулась девушка в цветастой косынке.

— Товарищ приехал не один, с ним девушка, так ты возьми над нею шефство, чтобы не заскучала. Твое звено сегодня на каких работах?

— Клубнику будем собирать.

— Вот и пусть с вами потрудится. А то она, наверное, ту ягоду только на базаре и видела, — добродушно улыбнулся Никитенко. — Что же, расстаемся до вечера.

Наталка забрала Геру с собой, чему Алексей был рад: он наметил встречу с участковым уполномоченным милиции, хотел побывать в райкоме партии, а до райцентра километров двадцать, наконец, ему просто хотелось походить по окрестностям села в одиночестве, чтобы никто и ничто не мешали еще раз мысленно побывать в прошлом.

Никитенко позаботился о том, чтобы в селе вывесили объявление:

«Сегодня в Доме культуры состоится лекция: «О трагедии нашего села в годы гитлеровской оккупации». Лектор — лейтенант государственной безопасности А. Черкас. Начало в 22. 00».

Алексей с изумлением прочитал это объявление на щите у Дома культуры. Впервые он прочитал о себе вот это — «лейтенант государственной безопасности» — и немножко встревожился: как отнесутся к его «самодеятельности» майор Устиян, генерал Туршатов? При утверждении плана командировки лекции не предполагались. Правда, Устиян оговорился: действуйте также по своему усмотрению, иные конкретные обстоятельства ни одним планом не предусмотришь.

Дом культуры, несмотря на позднее время, был переполнен. В селе в страдную пору привыкли поздно ложиться и рано подниматься. Никитенко пригласил Алексея на сцену, где стоял невысокий столик с микрофоном — очевидно, работники Дворца культуры регулярно смотрели популярные телепередачи и, по своим возможностям, кое-что заимствовали. На сцену поднялись Никитенко, Алексей и уже знакомый ему учитель, Николай Давыдович Бондарь. Как оказалось, учитель был прекрасным знатоком края и вместе со своими учениками создал в школе музей славы.

Алексей с уважением посмотрел на ордена и медали, которые по такому особому случаю были на пиджаке у председателя сельсовета.

— Дорогие односельчане, — открыл вечер Никитенко. — Хочу вас вот о чем спросить, — председатель сельсовета сделал паузу, словно задумался, о чем же таком важном хочет спросить своих дорогих односельчан. — Хочу вас спросить: как мы сейчас живем?

— Хорошо живем, Николаевич! — ответили ему из зала.

— Правильно! — подтвердил Никитенко. — Зажиточно, в достатке, без тревоги за день завтрашний… Правда, — вдруг проговорил он, — есть и такие у нас, что в город за укропом и луком зеленым ездят, но их единицы.

В зале весело смеялись: все, видно, поняли, кого имеет в виду Никитенко.

— В нашем селе сегодня сто двадцать три личных автомобиля марки «Москвич», «Нива» и «Жигули», почти в каждом доме стиральная машина, холодильник и телевизор. Всего же у нас сельсовет на семьсот двадцать пять дворов.