Раф Валле - Прощай, полицейский Страница 4

- Что вы предпочитаете, Вержа? Шантаж? Если меня обвинят, я потяну за собой других?

- Да нет. Хочу посмотреть, что будет.

- Будет то, что я передам ваш рапорт дальше по инстанции. Не думаю, что даже в настоящей ситуации прокурор сможет сопротивляться давлению, которое на него окажут: просто отложит дело.

- Почему он мое дело не откладывает?

Вержа задал вопрос очень мягко.

- Вержа, я очень огорчен. Говорю вам это искренне. Мы испробовали все. Вам не повезло: этот помощник прокурора дежурил, когда привели Клод. Он усмотрел для себя в этом деле уникальный козырь. Вы ведь его знаете. С кем-нибудь другим все можно было бы уладить. Пока нужно притаиться. Но, так или иначе, вас спасут. Но, ради бога, не вытаскивайте дело Маржори. Вы только принесете вред и нам всем, и себе.

Вержа поднялся.

- Я подумаю о ваших словах, когда окажусь в тюрьме.

Сала, казалось, рассердился. Но потом сдержался.

- Надеюсь, - сказал он, - что недолгий отпуск, который мы попросим вас взять, вы проведете за пределами города.

- Именно это я и собирался сделать.

Начальник полиции забеспокоился, согласится ли комиссар встретиться с Герэном? Вержа ничего не обещал. Засунув руну в карман, он поглаживал блокноты Маржори и Арлет. Он не собирался их возвращать.

Сала не торопился с ним распрощаться. Ему не нравилась его теперешняя роль. Он хотел бы сердечно поговорить с Вержа, которого уважал. Но проявил осторожность и промолчал.

* * *

Моника Вержа, широкоплечая брюнетка, на пять лет моложе своего мужа, занималась подсчетами в кухне, следя краем глаза за пирогом, который подрумянивался в электрической жаровне. Уже в течение двух лет Моника держала парфюмерный магазин, купленный на деньги, полученные в наследство.

Комиссар наклонился к ней и поцеловал в лоб. Не отрываясь от подсчетов, она улыбнулась.

- Ты опять отличился, - сказала она.

- Со всех точек зрения.

Моника поднялась, чтобы взглянуть на пирог.

- Я поем и уйду, - сказал он.

Она промолчала.

- Против меня возбуждают дело.

Моника в изумлении обернулась.

- Возможно, меня арестуют, - сказал он. - Но не волнуйся, все будет в порядке. Ты от этого не пострадаешь.

Она смотрела на него, не выпуская ложки из руки.

- Ты сделал какую-нибудь глупость?

- Не большую, чем другие. Клод, хозяйка борделя, утверждает, что давала мне деньги.

Лицо Моники напомнило Вержа лицо Сильвены: немного ироничное, совсем не удивленное, в духе "я ведь тебе говорила". В свое время она была в курсе дела.

- Я думаю, что это ложь, - сказала она.

- Это ложь. Но они в нее верят. Их устраивает, когда время от времени обнаруживается продажный полицейский. В воздухе пахнет скандалами: им нужен козел отпущения. Они разделаются со мной и будут гордиться своей храбростью и порядочностью. Моника рассеяние поскребла корку пирога.

- И это после всего, что ты сделал! - сказала она.

- Вот именно: знаменитость, чью репутацию не боятся подорвать.

- Они-то сидели по своим кабинетам.

Он засмеялся.

- Если б ты видела теперь их рожи! Как у трупов.

- И все же ты уходишь вечером!

Он кивнул.

- Сегодня вечером я начинаю операцию, которая касается лично меня.

Она размышляла.

- Все-таки это чересчур, если они тебя арестуют.

- Действительно чересчур. Они еще колеблются. У меня есть несколько дней, чтоб подготовить защиту. Начальство хотело бы меня спасти. Но они помирают со страху. Они от меня отрекутся...

- Что ты собираешься делать?

Он подошел к ней, улыбаясь.

- Есть твой пирог, потому что я очень голоден.

* * *

Для того чтобы повидать Марка Альже, надо было в десять часов вечера прийти в принадлежащую ему пивную в центре города. В этот момент управляющий, бывший метрдотель роскошной гостиницы в Каннах, давал ему отчет о дневных событиях. Марк Альже сидел за столиком рядом со служебным помещением. Пивная - одно из редких его легальных занятий - была фасадом, прикрытием. Благодаря ей Марк Альже играл важную роль в местном союзе коммерсантов. Он был вице-президентом местного клуба регби, чья штабквартира, кстати говоря, размещалась в его пивной.

Это был мужчина среднего роста, с квадратной лысой головой, сидевшей, казалось, прямо на плечах, с короткими мощными руками, с застывшим взглядом. Он жил на загородной вилле с женой, когда-то, наверное, очень красивой женщиной, и двумя дочерьми, длинноволосыми блондинками, изучающими медицину. В своей коммуне он платил одинаковые взносы и на социальные нужды мэрии, и кюре. Весьма кругленькие суммы.

Он помахал Вержа рукой и указал ему на кресло рядом с собой, заканчивая разговор с управляющим. Пивная была почти заполнена. Кормили здесь прилично. Это было одно из редких заведений, еще открытых после окончания последнего киносеанса. Зад был ярко освещен и отличался прекрасной акустикой.

- Ты хочешь поговорить со мной? - спросил Альже.

- Да.

Альже поднялся. Вержа последовал за ним. Они пересекли зал. Альже поздоровался с посетителями. Они узнали Вержа, но никто не удивился. Случалось, что самые высокопоставленные личности города ужинали за столом Альже.

Они поднялись по лестнице, ведущей в туалет. Затем Альже свернул в коридор, устланный толстым ковром. Он вошел в первую дверь, которая вела в другой коридор, обитый шелком. Это была его квартира, где ему случалось провести ночь с какой-нибудь девицей. Он остановился перед дверью, сделанной в испанском стиле из очень толстого дерева, достал из кармана связку ключей, выбрал один и сунул его в замочную скважину. Все его движения были медленны. Он никогда не торопился.

Они вошли в комнату средних размеров, обитую темно-синим бархатом. В ней размещались бюро красного дерева, два кресла, несгораемый шкаф. Альже подошел к бюро, сунул руку под его крышку, послышалось тихое гудение. Он улыбнулся.

- Я открываю тебе секрет, - сказал он. - Мне только что установили систему, защищающую от ваших нескромных ушей. Из Америки. Волновой передатчик, вмонтированный в стену. Кажется, он создает помехи вашим микрофонам.

Вержа уселся в одно из кресел.

- Я испробовал, - сказал Альже. - Кажется, эффективная система. Учитывая ее цену, хотелось бы, чтоб она оправдала надежды.

Он предложил Вержа сигару, от которой тот отказался.

- Что ты хочешь знать?

- Ничего. Хочу предложить тебе одно дело.

Альже изобразил удивление. Потом улыбнулся.

- Думаю, что знаю, почему ты на это решаешься.

- Я предполагал, что ты в курсе дела. Кстати, почему Клод впутывает меня в эту историю?

Альже, казалось, забавлялся.

- Ты спрашиваешь? Ведь ты ее знаешь: это дрянь.

- Так считают.

- Ты смешной, комиссар. Ты можешь назвать хоть одну умную голову среди этих петрушек во дворце[Имеется в виду Дворец правосудия.]?

Он, конечно, имеет право так говорить. Вот уже двадцать пять лет он делает карьеру в воровском мире. Без сучка и задоринки, разве что в начале, в 1944 году. Бегство немцев. Ему семнадцать лет. Он в одной из групп Сопротивления. Вместе с тремя товарищами он грабит филиал Французского банка, опережая фрицев. Двадцать миллионов[Здесь и далее речь идет о старых франках. В одном новом франке сто старых.], которые так никогда и не были найдены. Некоторое время спустя убит руководитель этой операции. Подозрение падает на Альже, но со всех сторон все свидетельствуют: подлинный ангел. Его чуть не награждают орденом Почетного легиона. Затем военная служба, Индокитай. Там опять военные подвиги, уничтоженные вьетнамцы и спекуляции. Корсиканская банда в Сайгоне. Альже, которому двадцать лет, учится быстро. Тогда уже его отличает геркулесовская сила; он спасает главаря шайки, на которого нападают три бандита, оглушает их, а потом душит одного за другим.

Затем возвращение во Францию. Ему нет тридцати. Он уже очень богат. Вкладывает деньги в наркотики. Благословенные времена! Это бедствие еще не вызывает беспокойства, скорее смех. Альже удивительно точно определяет, куда дует ветер. Когда американцы обнаруживают, что над их главными городами кружит аромат героина, Альже понимает, что счастливый период подходит к концу. Он переключается на проституцию, участвует в создании большой цепочки приятных заведений, закамуфлированных под мотели. Другой постоянный источник доходов.

Он остается верен своей юности. Подозревают, что он был организатором двух самых крупных ограблений того времени: оба раза из почтовых центров исчезал миллиард старых франков. Его приезжают допрашивать даже полицейские из Парижа. Они оказываются бессильны, а он возмущается и грозится выйти из обществ, которые финансирует. Его настойчиво удерживают. Теперь он рассказывает об атом с грустью по вечерам, ужиная в обществе именитых граждан. На приемах регбистского клуба всегда прославляют его щедрость, преданность и отсутствие злопамятности.

- Что ты предлагаешь? - спросил он.