Аркадий Карасик - Запоздавшее возмездие или Русская сага Страница 4

Многочисленные наследники офицера-фронтовика равнодушно отказались от архива, а в музей Роман его не отдал - посчитал оскорбительным для памяти деда.

Через сорок минут на столе перед Романом - изображение трех мужчин в военной форме и девушки с грустными глазами. На обороте четыре фамилии: Семен Видов, Николай Романов, Прохор Сидякин и Клавдия Терещенко. В дополнение к старой фотокарточке - несколько аккуратно упакованных свертков. Письма. На каждом - выписанная четким дедовым почерком, фамилия адресата.

-- Отправляйся домой! - приказал он девчонке. - Не бойся, больше бить не станут - побоятся.

-- Отец никого не боится! - с детской похвальбой выпалила Дашка. Дучше я побуду у вас.

Читать дедовы письма при соседке не хотелось, но другого выхода не было. Не выгонять же ее силой?

-- Тогда сядь на диван, возьми какую-нибудь книжку и - ни звука! Дашка так и поступила. Сидела с раскрытой книгой на сжатых коленях,

но смотрела не в нее - на Романова. А он забыл об ожидающем его в офисе

компаньоне, о непонятных заказчиках, о странном совпадении, вообще обо

всем, всматривался в лица фронтовиков. Гордые черты лица капитана,

выпирающий подбородок старшины, грустные, задумчивые глаза женщины...

Насмотревшись, детектив прислонил фотокарточку к графину с водой, вскрыл первую пачку и углубился в чтение. То и дело вглядывался в фото, будто сверял прочитанное с изображенными людьми, спрашивал - о них ли идет речь или это надуманно?

Г л а в а 2

"... Отвечаю на ваше письмо. Действительно, в сорок

первом году я командовал дивизионным "смершем".

Расшифровываю: Смерть шпионам. Мы тщательно расследовали бомбежку колонны стрелкового батальона, в том числе, гибель командира батальона капитана Видова. Были допрошены два десятка бойцов и младших командиров. Найти убийцу комбата не удалось..."

Подпись неразборчива.

Война перепахала степь. Там где раньше - красочныя россыпь цветов и колосящиеся нивы, - воронки, полузасыпанные траншеи, траурные надгробья обгоревших дымовых труб. По пыльным дорогам ползут военные грузовики с прицепленными пушками, танки, повозки, запряженные усталыми лошадьми, по обочинам, стараясь не мешать технике, пылит пехота.

Обычная картинка военной поры.

Старший лейтенант Романов вылез из кабины грузовика, поблагодарил водителя и захромал к единственному в деревне целому дому, перед которым стоял автоматчик. Рано все же покинул он госпиталь, не послушался совета врачей - подлечить раненную ногу, не торопиться. Вот и приходится хромать, на подобии инвалида с протезом.

Деревенская изба под соломенной крышей - штаб части. Об этом говорят несколько подседланных коней, торопливо курящие на крыльце писаря и ординарцы, выглядывающая из окошка девица в военной форме - машинистка либо телефонистка.

Автоматчик окинул взглядом подошедшего командира. Выгоревшая, заштопаная гимнастерка, поношенные галифе, стоптанные сапоги, на плечах старлейские погоны - крылышками. Прихрамывает. Сразу видно - свой брат, фронтовик! Поэтому часовой не стал требовать пред"явления документов, словесного пароля.

-- Штаб батальона? - спросил старший лейтенант, поправляя на спине защитного цвета котомку.

-- Так точно, - лениво ответил автоматчик, не козыряя и не

принимая стойки смирно. - Начштаба капитан Нечитайло - там, под деревом.

Ну, что ж, ничего страшного, придется докладывать не комбату - первому его заместителю. Правда, по отзывам полковых штабников капитан Видов вредная личность, не признает авторитет высоких армейских чинов. Режет правду-матку прямо в глаза, поэтому и дослужился только до комбата, не вырос выше капитана. Не дай Бог, обидит его поступок нового ротного.

Но выхода не было. Огладив гимнастерку, привычно поправив ремень, ротный направился к развесистой яблоньке.

-- Товарищ капитан, старший лейтенант Романов прибыл для дальнейшего прохождения службы!

Все, как положено.- стойка "смирно", живот втянут, грудь колесом, рука вскинута к краю пилотки, пятки - вместе, носки - врозь. Направление выложено на стол.

-- Не тянись, старлей, - начштаба бегло прочитал поданные бумаги и продолжил няньчить перевязанную руку. - Выше не вырастешь.... Все знаю, из штаба полка звонили. На прошлой неделе во время артобстрела погиб комроты-три, Васька Клешнев. Жалко, отличный был командир и вообще классный парень! Меня вот тоже зацепило осколком... Примешь клешневскую роту. Присаживайся, писарь отправился в подразделения. Вернется - отдашь предписание. Попей молочка - свежее, парное.

Посчитав информацию исчерпанной, Нечитайло запил ее несколькими глотками и продолжил укачивание раненной руки.

-- Жмут фашисты?

-- Так жмут, что сок течет. Но и мы не лыком шиты, на прошлой неделе целую роту расколошматили, десятерых - в плен, остальным - царство небесное. А ты где воевал?

-- В соседней дивизии. Хотел вернуться из госпиталя туда - начальство решило по другому, - разоткровеничался Романов, не решаясь сесть и тем самым потревожить раненную ногу. - Обидно.

-- Начальство для того и существует, чтобы тасовать и перетасовывать, - пофилософствовал начштаба. - Почему стоишь, ног не бережешь? Завтра на марше им достанется.

-- Мне бы доложиться командиру, - нерешительно протянул Романов, усаживаясь на лавочку и поудобней пристраивая больную ногу.

-- Вечный комбат... прости, капитан Видов уехал в штаб полка. Оттуда рванет по ротам. Завтра по утрянке выходим на передовую. Успеешь познакомиться на марше... Только учти, Романов, у капитана... как бы это выразиться... сложный характер. Не вздумай обижаться или оправдываться - не любит... Впрочем, сам разберешься, не маленький.

-- За что его назвали "вечным комбатом"? Старый, что ли?

Нечитайло пожал плечами. Поморщился. Наверно, резкое движение отозвалось в ране.

-- Да нет, молодой еще. Просто выпрыгнул из обычного взводного в командира батальона, дважды получил внеочередные звания, а потом тормознули. Наверно, достал начальству до самых печенок.

Капитан снова отпил из глиняного кувшина и продолжил няньчить руку.

-- Болит? - кивнул Романов на замотанное бинтом предплечье.

Перевязать бы.

-- Конечно, надо бы перевязать, да вот незадача - батальонная фельдшерица Клавка уехала с командиром в штаб полка... Ничего, потерплю.

Молоко кончилось и ординарец принес жаренную говядину. Нечитайло кивнул на миску с мясом, здоровой рукой ухватил здоровенный кусок и впился в него зубами. Погладит больное предплечье - откусит, снова погладит. Романову есть не хотелось, но уходить к курящим писарям тоже не совсем удобно. Он сидел, глядя на ползающих по столу мух.

Покончив с мясом, капитан запил с"еденное полустаканом водки. Об"яснил: анестезия, здорово помогает. Предложил новому комроты - тот отказался: не любил алкоголь, после него трещит голова и ноги становятся ватными.

Кажется, начштаба - неплохой мужик, не гордец и не штабная зануда, лениво размышлял старший лейтенант. Это уже хорошо. Дай Бог, и с комбатом он поладит - несмотря на "сложный" характер, тот фронтовик, пропыленный и просоленный, авось, оценит в деле нового ротного.

Над столом жужжали осточертевшие мухи, возле коновязи ржали застоявшиеся жеребцы, на крыльце писаря вели нескончаемую баланду...

Дождавшись возвращеия писаря, Романов пошел в его канцелярию, бывшую кухоньку. Сдал препроводительную щуплому солдатику, которому впору в детсад ходить, а не воевать. Приладил на спину тощую котомку. И заторопился.

-- Где размещается моя рота?

-- Скажу ординарцу - проводит...

-- На кой ляд мне провожатые - сам найду! Только выдай ориентиры.

Угодливо и торопливо писарь описал маршрут. С такими подробностями, что новый комроты-3 с трудом удержал зевоту. С детства не выносил пустословия, когда вместо двух трех слов тебя поливают, будто цветы из лейки.

Воспользоваться писарской информацией не пришлось. Когда Романов подошел к яблоньке попрощаться с Нечитайло, возле калитки остановилась бричка, запряженная худющей лошадью. Казалось ребра вот-вот проткнут ей кожу. Рядом с солдатом-возницей сидит старшина в новенькой гимнастерке с распахнутым воротом. Мощный, выпирающий подбородок скрывается под редкой козлиной бородкой, хитрые сощуренные глазки изучают окружающую местность. Обычно старшины - толстые, с брюшком, хохлы, а этот - сухой, подтянутый, по внешности - типичный русак.

Проворно спрыгнув с доски, заменяюшей сидение, он рысцой подбежал к столу под яблоней. Рывков бросил сложенную лодочкой руку к козырьку фуражки.

-- Товарищ капитан, разрешите обратиться к товарищу старшему

лейтенанту?

-- Рекомендую, Романов, - не отвечая, начштаба повернулся к новому ротному. - Твой старшина. Прохор Сидякин. Пройдоха, каких мало, мошенник некуда штампы ставить, подлиза и ворюга.

Странно, но оскорбительная характеристика не вызвала у старшины ни гнева, ни обиды. Наоборот, губы растянулись в угодливой улыбке. Только узкие глаза метнули в сторону писаря и часового опасливый взгляд - слышали ли они унизительные выражения начальства?