Светлана Борминская - Дама из Амстердама Страница 4

Татьяна Андреевна как раз спала и проснулась совершенно мокрая — и очень расстроилась, не понимая, что это она в счастье лежит, а не в двух чашках чая, которые выпила на ночь.

Когда и через неделю Татьяна Андреевна Панкова не вернулась в свою квартиру, Юра испугался уже всерьёз.

Он разгладил записку, которую оставил в прошлый раз, снова прочёл, потом смял и положил в карман: «Танечка, ключи у меня. Юра».

И стал обзванивать всех своих одноклассников, кто так или иначе принимал участие в жизни состарившейся классной руководительницы… Танечка была такая училка, что её любил не он один, и значит, надежда найти её живой — всё ещё имелась. Ведь все мы живём, держась за ниточку чьей-то любви.

Гущин семь раз повторил рассказ о том, как и когда Танечка оставила квартиру, как он вошёл туда и обнаружил записку, где говорилось «про даму с сумкой из Амстердама, и что она сама отправилась куда-то искать её»…

— На неё это похоже!.. Танька такая, — повторяли бывшие ученики, уже пожившие люди. — Очепятка наша.

Это было прозвище Татьяны Андреевны.

— Как же мы без Таньки теперь? — спрашивали они Гущина.

— Не знаю, — семь раз повторил он.

— Вот ведь, вроде бы… А без неё, словно улетело что-то из жизни раз и навсегда.

Они сидели на кухне у Панковой — семь её любимых учеников и одна ученица.

— Она мне сказала — нет человека лучше тебя! И я поднялся…

— Она отмыла меня, я жил у неё полгода, — сказал бывший бомж, а теперь районный депутат.

Собрались, все кто её любил, и кому она протянула руку помощи в самый сложный момент их жизни. И стали искать увесистые основания четырёхдневного отсутствия Панковой Татьяны Андреевны.

— Где же её искать?! Ты все морги обзвонил? — поочерёдно спрашивали они Гущина.

Тот устал кивать.

— Её нет, — тяжело вздохнула девушка-мулатка. Почти негритянка, только светленькая.

— А ведь её могли убить, — сказали сразу двое. К ним повернулись.

— За что? — спросили их.

— Из-за двухкомнатной квартиры, к примеру, — ответил за них районный депутат.

— Да её никто не занял и не претендует даже, я проверял уже, — сказал Гущин. — А что вы на меня все смотрите? На меня что ли думаете?

— Нет, Юра не мог, он бы нам тогда не позвонил, — обвёл глазами всех районный депутат.

Юрий Тимофеевич покраснел от обиды:

— Вы что?!

— Мы же не ругаться сюда пришли, — примирительно сказал самый богатый из них — губернатор Чукотки. — Давайте думать, где кроме, как в морге, может быть Танечка.

— В какой-нибудь больнице? — тяжело вздохнула актриса. — Ты проверял?

— Проверял, — кивнул Юра.

— У своей подруги или друга, — подал голос водитель губернатора.

— Нет, — помотали головой районный депутат и актриса. — Она очень не любила кому-то докучать!

— А если её с улицы забрали, как потерявшую память, и засунули в какую-нибудь ночлежку? — предположил самый маленький из них и добавил: — Я жил у Татьяны Андреевны, пока разводился.

— Нет, вряд ли, — с ходу отверг это предположение Юра. — Старух в ночлежки не берут. А беспамятных — тем более.

Они снова замолчали, разглядывая жёлтые фотографии на стенах, а потом и друг друга. И чувствовалось — им жаль, что уже никогда они не будут детьми.

— «Чем хуже почерк, тем талантливее человек» — так говорила Татьяна Андреевна, — сказал чукотский губернатор. Очень веско сказал.

Бывшему бомжу стало смешно.

— На меня напали в девятом классе — она защитила меня. Помните? — спросила девушка-негритянка.

— Она любила всех нас одинаково, — заявили хором те двое, которые до этого молчали. — Мы теперь такие успешные, а она пропала…

— Меня дома так не любили, как любила она, — хрипло сказал губернатор Чукотки и покраснел.

— Я у неё прятался от двух своих бывших жён! — тяжело вздохнул самый маленький. — Еле ноги от них унёс!..

— И я у неё жил.

— И я у неё жила…

— И я тоже полгода.

— Мне её хочется поцеловать, и всегда хотелось, — сказала дама-негритянка в белом костюме.

— И мне!

— А я всегда целовал её, старушку… в щёку, — добавил самый маленький.

— Она стала такой красавицей, когда постарела, — сказали сразу пять человек. — Наша Танечка Андреевна.

— Она так любила нас.

— За что-то…

Милиционер, политик, актриса…

Юра стоял у окна и смотрел, как от дома отъезжают «порш» чукотского губернатора, «мицубиси-харизма» негритянки-актрисы, «хонда-аккорд» районного депутата. Потом в сторону соседнего дома побежал по лужам самый маленький из них…

— Юр, только ты её можешь найти, — на прощанье сказал ему каждый из семи. — Удачи, Юр.

— Только я?

Гущин оглядел стены квартиры и, сев на табуретку в тёмной кухне, задумался. Время уходило — искать надо было быстрее.

И всю неделю она грезила о необычном джентльмене, но он не приходил больше.

«Мне вас хочется поцеловать — скажет он, — мечтала Танечка. — А я ему отвечу — а мне вас!..»

И так всю неделю.

Вот и сегодня, она резво шла по площади Мармелад, продолжая грезить. Был вечер, на ней — красивое платье, в сумке, как всегда, лежали деньги — выручка за весь сегодняшний день, и не заметила, как очутилась на асфальте! Кто-то толкнул Татьяну Андреевну, да так, что она пролетела метра полтора и шмякнулась на одного из уличных музыкантов, которые работали на краю площади целыми днями, веселя публику…

— Мадам, у вас вырвали сумку, — поднял и отряхнул её от пыли помятый ею музыкант. — Вы меня раздавили, мадам.

Танечка извинилась и, потирая ушибленный бок, огляделась и пошла в полицию.

— А в полицию-то мне и нельзя! — вспомнила Татьяна Андреевна, уже зайдя в комиссариат. — А где тут выход?..

Повернулась и с облегчением вышла. Очень медленно дошла до своего дома…

«Это не мой дом», — отметила она…

И вошла…

На пороге её встретил…

— Мам, почему ты больше не говоришь мне?.. — начал он.

— О чём? — быстро спросила Танечка.

— Чтоб я женился, ма?..

Танечка встряхнула головой и вспомнила, что она теперь вообще-то — мать.

— «Продли свой род», долдонила ты мне до поездки в Россию, — с любопытством взглянул на неё её пожилой мальчик. — «Продли свой род» — ты говорила так, мам!..

— Да-а-а?.. — удивилась Танечка, Она ничего такого не помнила…

Клаус-Иосиф продолжал глядеть без улыбки, и Танечка откашлялась.

— Продли ж его! — наконец сказала ему Танечка и снова повторила: — Продли наш род, сынок.

— Хорошо, я продлю его, мама, — услышав знакомый пароль, засмеялся сын. — Ну, что ты стоишь? Входи.

— А меня ограбили! — переобувшись, буркнула она, ожидая, когда её будут ругать, и втянула голову в плечи.

— Тебя постоянно грабят, мам!.. Ты что забыла? — чмокнул её в шляпу Иосиф.

— Да-а-а? — обрадовалась Танечка.

— Ты будешь ужинать? — из кухни крикнул сын.

— Конечно! Приготовь маме рыбу в молодом вине, — Татьяна Андреевна сказала про рыбу и добавила: — Выпьем по чуть-чуть, Иоська?

— Да, мама. — Клаус-Иосиф надел фартук в кружевах и засунул голову сперва в холодильник, потом в духовку.

Инспектор Гущин листал ориентировки и телефонограммы за две прошедшие недели — может быть, он что-то пропустил, не заметил, и след его любимой учительницы — здесь, на столе дежурного ОВД?

Он прочитал распечатки происшествий за два последних дня и отложил их — ничего похожего на исчезновение Татьяны Андреевны снова не было, а то, что нашёл раньше, он уже проверил. Юрий Тимофеевич за две недели, прошедшие после исчезновения Панковой, даже поседел…

За окном начинался дождь, громыхнул где-то в стороне слабый гром…

Бумажки кончились, и Юрий Тимофеевич залез в базу данных компьютера на своём столе.

— Так! — через час крикнул он. — Вот оно…

«Найдена гражданка ориентировочно 80-ти лет, без документов. Была доставлена в больницу № 58, где до сих пор в бессознательном состоянии лежит в коридоре. Одета — розовые брюки, длинный свитер из серебристого кашемира. Во рту искусственные зубы стоимостью 20 000 долларов. Причёска — нарощенные розовые локоны средней длины».

— Наши гражданки так не одеваются в восемьдесят лет, — вздохнул Юрий Тимофеевич и окончательно понял — вот оно! Точней — она!

И позвонил в отделение, на территории которого вышеозначенная гражданка была обнаружена.

— Юрик?

— Это я.

То, что он узнал дальше, можно описать в двух словах так. Действительно неподалёку от улицы Застава Ильича две недели назад за мусорными баками была обнаружена подозрительно нарядная для своего возраста гражданка — на вид ей было не меньше девяноста лет, но после того как её отмыли от очисток, оказалось, что выглядит она лет на восемьдесят…