Светлана Борминская - Дама из Амстердама Страница 5

Её отвезли в больницу, где она, не приходя в сознание, произнесла целую речь на иностранном языке, которую долго слушала одна санитарка…

— Ты подойди к ней, её зовут тётя Шура, — посоветовал Юрию Тимофеевичу знакомый оперативный сотрудник из соседнего отделения. — Редкой души санитарочка, особенно, если с утра к ней подойдёшь.

— Любит хлебнуть? — догадался Гущин.

— Больше жизни.

Так Юрий Гущин снова посетил городскую больницу № 58.

Тётю Шуру он узнал сразу — по необычайно добрым и душевным глазам и нетвёрдой походке. Она как раз выносила мусор в огромном мешке из отделения травматологии. Когда Юрий Тимофеевич помог ей дотащить мешок до бака на улице — тётя Шура сразу прониклась помочь ему, во что бы то ни стало, и открыла рот:

— Её зовут Виолетта, а совсем даже не Татьяна! — выложила она главный козырь. — Зря ты сюда пришёл! Это не она.

Больница № 58 была переполнена, люди лежали в коридорах. За ширмой у окна действительно покоилась похожая по описанию гражданка — правда, уже переодетая в безразмерную и застиранную ночную рубашку, но локоны действительно были ярко-розовыми. На первый взгляд — она спала, причём с характерным мужским храпом.

Юрий Тимофеевич просидел у кровати полдня, но ничего не выяснил, дама так и не пришла в себя, и в карманах одежды, которая по описи хранилась на складе, не было ничего, кроме растаявшей карамели и мелких денег — тринадцать с чем-то евро. По истории болезни женщина проходила, как НЕИЗВЕСТНАЯ.

— К ней никто не приходит, только я и ухаживаю… Правда, симпатичная? — Тётя Шура прикрыла ногу Виолетты байковым одеялом.

— Ничего, — согласился Гущин. — А какие у неё травмы?

— Это к лечащему врачу, — скромно потупилась тётя Шура. — У нас железная субординация. — И, покачиваясь, пошла в сторону туалета.

Лечащий врач по памяти перечислил Гущину все травмы неизвестной — сотрясение мозга, ушиб лица, ссадины на руках и мягких тканях ног…

— Скорее всего, её ограбили, — предположил он. — Предварительно стукнув по затылку. И не только, — добавил доктор.

— Почему она в коме? — полюбопытствовал Юрий Тимофеевич.

— И не выводится никак, — вздохнул врач. — Особенности старческого организма… Хотя дышит сама, и сердцебиение нормализовалось уже через сутки после поступления.

— Понятно, но её показания могут пролить свет на исчезновение одной очень славной старушки, — вздохнул старший лейтенант Гущин.

— Поставьте свечку, — посоветовал врач. — Её выздоровлением уже ведают там, — он кивнул на небо, — а не здесь.

Юрий Тимофеевич вышел из отделения и взглянул в небо, Начинался ливень. Юрий Тимофеевич быстро пошёл к своей иномарке и уже через пару минут ехал в сторону ближайшего храма.

Ночь в больнице…

Тётя Шура укладывалась спать — сегодня она домой решила не ходить, по сугубо личным причинам. У неё нестерпимо болела голова.

Умывшись, она прошлась по коридору, мимо нескольких не поместившихся в палаты больных, и завернула к ширме.

— Виолетта? — строго спросила она, увидев пятно под разметавшейся больной. — Опять ты описалась? Не ешь, не пьёшь, а хулиганишь! На-ка, посмотри на себя! — И, вытащив из кармана зеркало, поднесла его к лицу коматозной старушки. — И не стыдно?..

Зеркальце в руках тёти Шуры зашевелилось, саму её накренило над кроватью больной и, не удержав в руках, тётя Шура его выронила!

— Ай!.. — тихо пискнула больная и откинула с лица поцарапавший её осколок.

— Виолетта! — басисто удивилась тётя Шура.

— А-а-а-а-а!.. — закричали две старухи, увидев друг друга.

Врач такому чуду не удивился, он лишь нашёл пульс старой дамы, сосчитал его и, велев дать старушке попить, закрылся в ординаторской.

— Что это за страна такая? — попив воды из-под крана из тёти Шуриных рук, спросила Вайолет.

— Россия-матушка! — зевнула санитарка. — Писать теперь в туалет ходи. А то у меня рука тяжёлая, — предупредила она.

А утром Гущину позвонили.

— Кто? — спросил он дежурного.

— Александра Севастьяновна Суворова, — в недоумении повторил дежурный.

— А чего ей? — У Юрия Тимофеевича с утра был полный завал.

— Сам выясняй, — возмутился дежурный.

— Да? И что? Здравствуйте, тётя Шура! — облегчённо вздохнул Юрий Тимофеевич.

— Я послала её к тебе.

— Кого?

— Ну, Виолетту, — медленно сказала тётя Шура. — А что?

— Какую?! — у Юрия Тимофеевича выступил пот на лбу.

— Ту, Виолетту, из-за ширмы, — ещё неспешнее произнесла тётя Шура. — А что?..

— Тётя Шура, а она пришла в себя?

— Неделю назад, — через минуту ответила тётя Шура.

— А что же вы мне раньше не позвонили?! — Едва лишь Гущин сказал это, как у него начисто пропал голос.

— Забыла, — подумав, сказала тётя Шура. — Ты думаешь у меня всех дел — только тебе звонить?.. Мне ещё два туалета мыть.

— А когда вы её послали?

— Час назад. — И Александра Севастьяновна Суворова повесила трубку.

Юрий Тимофеевич выглянул в окно, к отделению быстро шла женщина в розовых мятых брюках и белом свитере.

«А походка двадцатилетней», — недоумённо подумал старший лейтенант, едва взглянув на очень усталое лицо женщины.

— Татьяна Андреевна? — высунулся в окно и крикнул он. Хотя, конечно, это была не Татьяна Андреевна. Женщина вздрогнула и нашла его сердитыми глазами.

— Меня зовут Вайолет, — усаживаясь напротив Юрия Тимофеевича, почти без акцента выговорила она. — Я потеряла сумку с паспортом. Уже не помню, как. Я помню, что сперва упала на капот, потом влетела в лобовое стекло…

— Вы попали под машину?..

— Вроде да. — И недоверчиво посмотрела на него. — Нашли за мусорными баками?.. Меня?.. Нет! — твёрдо сказала она и повторила: — Нет.

Оказалось, она иностранка — Вайолет Грюнгрум, гражданка Голландии.

Юрий Тимофеевич Гущин и Вайолет Грюнгрум переглянулись и поняли, что нашли друг друга!

— Звонить в посольство?..

— Да.

— Вы улетели на родину три недели назад, — через пять минут положил трубку Юрий Тимофеевич.

— Я?..

— Ну не я же, — фыркнул Юрий Тимофеевич.

Уже вторую неделю Танечка грезила… Каждая женщина грезит о ком-нибудь. Она подняла глаза — на неё тоскливо смотрел её мальчик.

— Сегодня зайдёт Пенелопа, — сказал Клаус-Иосиф и поморщился.

Танечка поджала губы:

— А кто это?

— Ну-у, это моя сердечная боль, — неожиданно покраснел сын.

— А раньше ты не мог предупредить? — сварливо поинтересовалась Танечка, ведь мамой быть очень занятно.

— Вот так ты всегда, ма! — поморщился Клаус-Иосиф и махнул рукой.

— Да приводи хоть пять Пенелоп! — разрешила Танечка и улыбнулась.

— Я перестаю узнавать тебя, ма, — обрадовался сын и вздохнул.

— Иосиф! — строго спросила сына Танечка. — Два магазина и эта квартира — вся наша собственность? Так?

Клаус-Иосиф удивлённо взглянул на мать.

— Я снова перестаю узнавать тебя, ма, — сказал он и надолго замолчал. — Ты опять бросила принимать витамины?

Танечка про себя фыркнула и повторила вопрос:

— Я вчера заходила в шляпный магазин дважды — утром и в обед, там был один лишь продавец. А где же был ты всё это время, сынок?

— В баре.

— Ты пил, сынок? — округлила глаза Танечка на пивной живот Клауса-Иосифа, удивляясь, зачем она завела этот разговор. Наверное, ей просто захотелось отвлечься от своих несбыточных грёз.

— В нашем баре…

— В нашем?!

— Я работал в нашем баре «Токийская лошадь», — сказал сын, всё подозрительнее поглядывая на мать. — Что с тобой, ма?

— Я пойду туда, поработаю, — объявила Танечка уже на пороге. — Завтра.

— А сегодня, не хочешь! — подал ей руку Иосиф. — Я тебя отвезу!

— А далеко?

— Увидишь…

— Ма, не позорь меня больше, — сказал ей сын на следующее утро, когда Танечка проснулась и спустилась пить кофе.

— А что, сынок? — спросила Танечка, которая ничего про вчерашний день не помнила.

Клаус-Иосиф положил рядом с её чашкой пакет с витаминами и покачал головой.

— Ты вчера набухалась, ма, — наконец сказал он. — И отплясывала, как матрос! — Клаус-Иосиф поморщился. — Раньше ты пила тихо, ма.

— Я?.. Пила тихо? — покраснела Татьяна Андреевна. — Когда я пила тихо?..

— До России, мам, — Клаус говорил, не снимая зеркальных очков, и вдруг снял их. — Видеть тебя не могу! — И вышел из кухни. — Ты разочаровала нас! Меня и Пенелопу! Зачем ты пела там? Ма-ма…

— Какая ещё Пенелопа?.. Я — пела? — проворчала Танечка, разглядывая незнакомую кухню. — Где я, собственно?.. Сынок!

И вышла на улицу.

— Этот волшебный город Амстердам, — прогудела ей шарманка на углу, и Танечка кое-что вспомнила. Но не всё.