Ведро, тряпка и немного криминала - Мария Самтенко Страница 4

Потому свободного места в подсобке маловато, и маневрировать там не так-то и просто. Но довольно упитанного полицейского это никак не смущает — он ловко скользит за столик и размещается на самой надёжной (с виду) табуретке. Я огибаю комод и усаживаюсь напротив, стажёр занимает табуретку с надломанной ножкой (обычно на ней сидит Катька как самая худая из нас), директор же просто прислоняется к стене. На сидение самого молодого из нас — практиканта — он почему-то не покушается. Наверное, потому, что сейчас даже он — представитель властей.

— Дежурный следователь Следственного Управления Следственного Комитета РФ Фёдор Иванович Фёдоров, — представляется полицейский. Имя-отчество кажется смутно знакомым. Старательно напрягаю память… и тут меня осеняет! Расплываюсь в довольной улыбке, припоминая, что Фёдор Иванович это Хучик, совершенно очаровательный персонаж детективов Дарьи Донцовой. И ещё это мопс.

— А это Вадим.

Стажёр-практикант (хотя, наверно, всё же стажёр) складывает руки на груди и склоняет голову. Мы с директором переглядываемся и киваем. Имя «Вадим» не вызывает у меня никаких ассоциаций, ну и ладно. Зато теперь, наверно, будет вызывать.

Полицейский извлекает из кейса какой-то бланк, долго шарит в поисках ручки, и, с трудом одержав над коварной победу (ох, как я его понимаю, сама в своей торбе ничего не найду), приступает к беседе. На допрос это не похоже, скорее, что-то полуофициальное, потому что на бланке, я вижу, написано «Объяснение».

Я представляюсь, кратко описываю свою биографию (родилась тогда-то, тогда-то села в тюрьму, тогда-то освободилась, работала там-то и там-то, и вот полгода назад устроилась в эту школу).

— По какой статье судимы? — уточняет следак.

Пожимаю плечами:

— Простите, не помню, какая это статья, но сидела за кражу. И это было очень давно, — помявшись для приличия, называю годы отсидки.

Следак кивает и делает запись в листе.

— А что вы украли? — интересуется стажёр, за что получает два возмущённых взгляда от нас с мопсиком и один, заинтересованный, от директора.

Ещё бы. Я никогда не посвящала его в такие тонкости. Да и вообще — ни в какие. Не сказать, что я что-то скрываю, просто не очень люблю обсуждать своё криминальное прошлое.

— Не хотите — не говорите, — торопливо добавляет следак.

Задумчиво касаюсь левого уха. Свой срок я уже отсидела, новый мне не добавят, а так менты могут подумать что-то не то. Почему бы и не сказать?

Провожу языком по губам.

— Скелет.

3

М-да. Подумать только, всего одно слово — скелет — а какой эффект! Доблестные стражи правопорядка, а также примкнувшие к ним личности округлили глаза и удивлённо разглядывают меня, и только неожиданно напавший на директора нервный кашель мешает этой сцене превратиться в немую как в «Ревизоре».

Кстати, директор почему-то смотрит не на меня, а куда-то в сторону, и взгляд у него тревожный и подозрительный. Припоминаю, что в той стороне у нас расположен кабинет биологии, где тоже хранится скелет на подставочке. Директор, наверно, боится, что я могу его умыкнуть. Вот ведь зараза!

— Марина Васильевна, — это уже Фёдор Иванович. — Вы… кхм…

Опять этот кашель! Похоже, в наш город наконец-то пришла осенняя эпидемия. Вернусь домой — наверну чеснока с «бомжатиной» (другой еды в доме нет).

— А можно спросить, — влезает любопытный стажёр, — зачем вам понадобился скелет?

Складываю руки на груди. Не хочу отвечать. Менты и так могут запросить моё личное дело, а директор, в свою очередь, в состоянии обойтись без этой ценной информации. Мне в этой школе ещё работать, и не хочется прослыть идиоткой — а ведь история и вправду слегка идиотская.

Значит, так. Давным-давно, ещё при Союзе, я мирно трудилась в одном НИИ над Очень Секретным Проектом. Одним из обитателей нашей уютной лаборатории был полноразмерный макет скелета, подаренный нам на каком-то протокольном мероприятии. Скелет состоял на балансе НИИ и имел инвентарный номер, а мой тогдашний начальник питал к нему совершенно непостижимую симпатию и ласково называл Гамлетом. И вот однажды скелет потерялся, а череп нашли в моих личных вещах. Потом уже следствие, суд, поганая статья про хищение государственного имущества, вину по которой я не признала, и реальный срок в тюрьме: частично из-за отказа «сотрудничать» (а много я насотрудничаю, если мне ничего не известно), частично из-за закрытого статуса нашего НИИ. Неслабый причём такой срок.

— Ну так зачем?.. — торопит Вадим.

— Да! — вякает наш не менее любопытный директор, и я решаю пойти в отказ.

Но тут на помощь приходит Фёдор Иванович:

— Вы не обязаны отвечать про скелет, — сухо произносит следак в сторону своего стажёра. — У нас объяснение по другим фактам.

— Спасибо, — бормочу я. — Ну что, мы приступим?..

Следак вооружается ручкой; директор нервно теребит свой пиджак и поочерёдно моргает обоими глазами. Похоже, что он пытается подать мне какой-то сигнал, вот только менты просекают это на раз, а ваша покорная слуга — с некоторым опозданием. В итоге Фёдор Иванович бормочет что-то про тайны следствия и настоятельно просит директора выйти. Тот ощутимо бледнеет и медленно, по стеночке, выползает в коридор.

В процессе сердобольный стажёр Вадим предлагает ему валидольчик, но мой непосредственный начальник благородно отказывается. Что, в принципе, понятно — Донцова пишет, что все эти успокоительные здорово замедляют скорость реакции.

Следак переглядывается со стажёром (точнее, сурово сверкает глазами, чтобы тот не отвлекался), кладёт ручку на стол и вновь фокусирует взгляд на мне:

— Для начала, Марина Васильевна, опишите педагогический коллектив.

Ну что ж, по крайней мере, они отошли от темы скелета. И это не может не радовать!

Я начинаю выкладывать сплетни о том, что трудовик мутит с химичкой, физрук ненавидит детей, физик загадочно связан с учительницей литературы, а муж нашей биологички работает в каком-то медицинском вузе, и та то и дело приносит на работу списанные макеты венерических заболеваний со всеми соответствующими частями тела и ужасающими подробностями. И как-то весь этот кошмар разглядели две пятиклассницы… ох, шуму-то было…

Заботливо просвещаю ментов о том, что все парты исписаны сверху и залеплены жвачками снизу; и что учительница русского языка временам читает надписи на столах и иногда даже что-то дописывает (пространно и нецензурно), но детишки об этом пока не догадываются, потому что в тетрадях она пишет правой рукой, а на партах левой.

Рассказываю, что учительница по рисованию в контрах с учительницей по черчению, и если ты вдруг получишь пятёрку по одному предмету, вторая училка посмотрит журнал