Ведро, тряпка и немного криминала - Мария Самтенко Страница 5

Сообщаю о том, что отличникам постоянно завышают оценки, потому что они — надежда и гордость. И если десятый класс ещё ничего, но одиннадцатый совсем обнаглел — детишки изволят ходить почти исключительно на предметы с ЕГЭ, а если случайно придут на другие, то всё равно ничего не делают…

Следак прерывает мой бурный рассказ (я с возмущением замечаю, что на листе «объяснения» до сих пор пусто) и приступает к конкретным вопросам.

Девятые классы.

Их всего два, «а» и «б», но в каждом человек тридцать. Куратор у них один на двоих — суровая, мрачная «англичанка». Она обожает классическую литературу и гордо носит на обесцвеченной голове жутковатого вида начёс; не слишком-то любит нашего физика, но дружит с биологичкой. Детишки её боятся. Две трети девятиклассников курят, отдельные личности балуются пивом. Примерно с месяц назад один ученик (нет-нет, не убитый) изволил прийти в состоянии алкогольного опьянения. Сначала его стошнило в туалете, потом сия безответственная личность зачем-то решила пойти на урок и ухитрилась столкнуться с директором. Шуму-то было…

Денис Костылёв, покойный девятиклассник.

О нём я почти ничего не знаю. Нет, правда. Об отношениях в коллективе меня любезно просвещает скучающая на вахте Галька, но промывать кости ученикам она пока что не начала. Каких-то, конечно, я знаю и так, но этот несчастный к ним не относится. Нет, ну, в лицо я его узнаю, но если передо мной посадить десять человек… точнее, положить десять трупов, едва ли смогу понять, который из них Денис.

Зарплата.

А им-то какая разница? Ладно, ладно… зарплата нормальная. Конечно, могла быть побольше, но, в принципе, я довольна. На детективы хватает. На еду — не всегда, но разве я виновата, что нежно любимая мною Дарья Донцова так быстро пишет. Ну а тех пор, как я выпнула Петьку с его перманентным алкоголизмом, мои финансовые дела пошли в гору, и денег стало хватать на конфетки. Со следующей зарплаты, может, и куртку куплю…

Директор.

При всех своих недостатках это хороший мужик. Он взял меня на работу, стабильно выплачивает зарплату, почти не пристаёт… Что? Часто ли ко мне пристают? Да не, не в том смысле! Хотела сказать, не прессует. А в первом смысле… да он же не извращенец! Наверно… Откуда мне знать?

Хотя в последнее время мне кажется, что директор какой-то подозрительно нервный. Эмоции он, похоже, не скрывает вообще! Захотел — наорал, захотел — побледнел…

Само происшествие.

Ну вот, началось. Вздыхаю и начинаю рассказывать, что и зачем. Тёзка любимого мопсика Даши Васильевой Фёдор Иванович довольно щурит глаза и торопливо записывает, изредка подкидывая вопросы: как меня занесло в кабинет физики, куда я так торопливо помчалась, зачем захватила с собой ведро, не видела ли Дениса, где в это время был физик.

Отвечаю максимально развёрнуто и подробно, молчу лишь о странном поведении физика — мне не хотелось бы обсуждать с ментами мои отношения с этим типом.

Потом я просто сижу и жду. Следак торопливо дописывает объяснение и суёт мне его на подпись. Ага, щ-щас! Мне его жуткий почерк в жизни не разобрать. Прошу зачитать. Хучик исполняет мою просьбу без особых восторгов. Хватаю предложенную ручку, секунду раздумываю, а не снять ли перчатки, а то подписывать неудобно и…

Шарах!

Менты нервно вздрагивают, их взгляды скрещиваются на двери. Тихонечко хмыкаю и оставляю на бланке свою закорючку. Потом ещё и ещё — на каждом листе.

Вахтёрша Галина рассказывала, что года четыре назад, когда в каморке потребовался ремонт, дражайший директор опять ударился в экономию, и дверь устанавливал трудовик. Мужик он, конечно, хороший, а столяр так вообще выше всяких похвал, но установка дверей, по-видимому, не его — мало того, что она из железа, к косяку прилегает неплотно, да ещё фиг пойми, в какую сторону открывать. Я, помнится, путалась где-то месяц, следак ухитрился открыть с первого раза, а кто-то с той стороны… похоже, не угадал.

— Дурацкая дверь, — бормочет, переступая через порожек, эксперт.

Следом за ним просачиваются ещё две какие-то личности. Все трое размахивают руками, объясняют, рассказывают и показывают. Я вижу, как тёмные глаза Вадима становятся все больше, больше… в отличие от стажёра, Фёдор Иванович понимает, о чём идёт речь, и мрачнеет буквально на глазах.

Я закрываю глаза, машинально тяну ко рту ручку… а, вот, дурацкий практикум с первого курса. Помнится, я — отличница — сдала его с третьего раза. Баллистика явно не мой конёк. Хотя, наверно, это и не баллистика. Знания в голове сохранились, а название предмета почило в Лете.

Но вывод тут однозначен:

— Вы, что, хотите сказать, он не сам?..

Эксперт раздражённо кивает:

— Скорее всего. Экспертиза покажет.

Следак поворачивается ко мне, черты его лица слегка заостряются. Чуточку, самую малость — но мне вдруг становится жутко. Дешёвая синяя ручка предпринимает попытку вырваться из моих пальцев, по спине сползает капля пота.

— Откуда вы знаете? — ласково улыбаясь, интересуется Хучик.

Угу-угу. Знаем мы эти улыбочки… Я опускаю ручку на стол и пожимаю плечами. Выходит немного нервно.

— Ну, я же всё-таки физик…

Мент удивлённо расширяет глаза. Интересно, с чего это вдруг? Я же ему… а, нет, не сказала. В моём объяснении есть графа про образование, но там записано просто «высшее». Распространяться в подробностях почему-то не хочется, получится как со скелетом.

— Поня-ятно… — тянет Хучик.

Он забирает у меня «объяснение»… и, кажется, впервые обращает внимание на мои руки.

— Будьте добры, снимите перчатки.

Тусклые голубые глаза неожиданно вспыхивают, и я понимаю — не отвертеться. Снимать перчатки ужасно не хочется. В этом простом как тряпка желании нет ничего криминального, просто меня… ммм… слегка напрягает эта болезненная процедура.

— Ну-ну, — торопит следак. Похоже, ему не терпится покинуть каморку и отловить для допроса кого-то ещё.

Послушно киваю, изображаю улыбку и стягиваю перчатку с правой руки. Ну что сказать, рука как рука. Подумаешь, кожа не очень. У нас, уборщиц, это такая профессиональная травма.

— Ну.

Вздохнув, освобождаю от желтой резины свою несчастную левую кисть и демонстрирую следаку кривовато намотанные бинты. Дожидаюсь властного кивка, разматываю дурно пахнущую марлю (бальзамический ленимент по Вишневскому хорошо заживляет, но пахнет он гадостно) и осторожно складываю ладошки ковшиком.

— Твою ж… — бормочет стажёр.

Фёдор Иванович подходит поближе и сочувственно цокает языком. Слева склоняется любопытный эксперт: берёт мою