Цю Сяолун - Когда красное становится черным Страница 40

– Что ж, Инь была писательницей-диссиденткой. И понятно, что органы заинтересовались ее делом. Они не отчитываются перед нами, как я знаю.

– Но, если это дело затрагивает политику, они были обязаны поделиться с нами информацией.

– Если бы они обнаружили какие-либо вещественные доказательства, я верю, они проинформировали бы вас, – сказал Ли. – Вы сами-то обнаружили что-нибудь, что могло бы заинтересовать органы?

– Нет, – сказал Чэнь.

– Нам также позвонил мэр Пекина. Вы в курсе, что он высокого мнения о вас? Может, вы лично займетесь этим расследованием?

– Нет, секретарь Ли. У меня мать в больнице. Мне только что сообщили об этом.

– Очень сожалею. Управление может чем-либо помочь вам? Вы все-таки в отпуске. Если будет нужно, возьмите еще несколько дней. Или мы пошлем в больницу кого-нибудь в помощь. У вас есть какие-либо особенные просьбы?

– Пока нет. Но все равно спасибо. Я помогу следователю Юю, как только смогу. Даю слово, товарищ секретарь.

После этого позвонила Белое Облако. В больнице все было улажено, и здоровью его матери ничто не угрожало. Доктор объяснил, что они хотели обследовать ее в стационарных условиях, учитывая ее преклонный возраст. Казалось, все было обнадеживающим, поэтому Чэнь вернулся к работе над переводом.

Перед обедом он позвонил Юю домой, но ответила Пэйцинь. У него, как и прежде, оставались к ней вопросы.

– Думаю, вы правы, – сказал он. – Инь могла частично написать роман сама.

– Да, конечно, – сказала Пэйцинь, – но я не вижу связи между ее романом и убийством.

– И я тоже. Вы что-нибудь еще обнаружили, Пэйцинь?

– Ничего нового, за исключением одной маленькой детали. Юй должен был вам сказать, что я читала кое-какие переводы, в институте я любила читать книги. Если читать переводы внимательно, то можно заметить, что тексты книг, переведенных на китайский язык, как правило, совершенно отличаются от оригинала. Я имею в виду, в лингвистическом смысле.

– Очень интересно. Не могли бы вы сказать более конкретно, Пэйцинь?

– Дело не только в том, что фразы в разных языках строятся по-разному. Смысл слов может быть другим. Например, китайские писатели редко, если когда-либо вообще, используют местоимение «это», о чем опытные переводчики, такие как Ян, хорошо знают. Но только не переводчики третьей или четвертой категории. В их текстах все время встречаются экзотические выражения. Возможно, в этом романе нет ничего подобного, и все-таки некоторые китайские предложения звучат коряво.

– Вы правы. Некоторые части написаны коряво, что тоже вызвало у меня недоумение. Правда, я читал не так тщательно, как вы.

– Или вот другой пример. Десять лет назад слово «частный» в китайском языке можно было и вовсе не встретить. Если кто-то и использовал его, то в негативном смысле, подразумевая «вульгарный или злой, не способный быть открытым и честным». А в романе Инь использовала это слово в позитивном смысле, как делают это молодые модные писатели сегодня.

– У вас прекрасные познания в английском языке, Пэйцинь! – восхитился Чэнь. – Даже сегодня не все так открыто используют это слово из-за того, что негативный смысл все еще остался.

– Нет, не смейтесь надо мной, товарищ старший следователь. Просто я помогаю Циньциню дома с английским языком, и он пару недель назад спросил меня, как переводится на китайский язык слово «частный».

– Вы очень проницательны, Пэйцинь. Я делал переводы, но мало внимания обращал на лингвистические сложности.

– Ой, простите меня. Я как ученик, который учит мастера. Тем не менее некоторые абзацы в романе воспринимаются как перевод.

– Так вы полагаете, что она сама переводила английский текст?

– Возможно, а вы как считаете?

– Все может быть. Некоторые книги о культурной революции написаны на английском. Как преподаватель английского языка в университете, Инь имела возможность читать их. Следовательно, в те годы роман «Смерть китайского профессора» мог быть переведен на английский. И Инь наверняка опасалась, что это откроется.

Пэйцинь была чем-то похожа на него, в своей способности сконцентрироваться на помощи следствию. В результате этой помощи многое открылось, хотя у нее наметилась некоторая склонность к преувеличению. Тем не менее она делала все для своего мужа, полностью посвятившего себя расследованию.

Чэнь сменил тему:

– Юй рассказал мне о вашем семейном завтраке в «Старом предместье». Это здорово. Ему действительно нужно отвлечься.

– Да. С недавнего времени на него со всех сторон оказывают давление.

– Я понимаю. Мы с ним плывем в одной лодке. Он великолепный полицейский. Я просто счастлив быть его коллегой.

– Спасибо. Приятно это слышать от вас, товарищ старший следователь.

Потом он пожалел, что высказался так снисходительно, ведь это было похоже на пустые комплименты, которые обычно раздаривал секретарь Ли.

Возможно, Чэнь поймал себя на мысли, что он был следующим кандидатом на должность секретаря парткома. Он спрашивал себя, что имел в виду, говоря так? И что подумает Пэйцинь?

Чэнь заварил себе очередную чашку кофе и продолжил чтение собственного перевода. Спустя некоторое время положил ростбиф и булочки в микроволновку. На индикаторе таймера высветилась цифра три минуты и последовал короткий звуковой сигнал. Он уловил странную аналогию между этим звуком и мыслью, пришедшей в голову.

Возможно ли, что какие-то части романа были скопированы Инь из чужой неопубликованной рукописи? И если это так, то почему настоящий автор не обвинил ее в плагиате?

Он не был уверен, что так оно и есть, потому что знал, что у Инь не было ни знакомых, ни родных до публикации ее романа. Никто, за исключением Яна, не давал ей читать рукописи. Но та рукопись на английском языке, о которой упомянул Чжуан, могла быть переводом Яна романа «Доктор Живаго».

Конечно, Инь никому не сказала бы, что Ян оставилей рукопись, потому что тогда не было бы конца неприятностям. Если бы партийные власти пронюхали про это, они потребовали бы отдать рукопись, чтобы не оставлять в ее руках ничего потенциально подрывающего образ социалистического Китая. Особенно если рукопись, написанная на английском, пошла бы на продажу за границу. Возникло бы недоразумение, если бы заговорили о деньгах, которые она могла получить за публикацию. Это Чэнь мог понять из собственного опыта. Он сам не мог рассказать кому-то, кроме Юя, о своей подработке. Но даже Юю он не назвал точную сумму, которую ему заплатят. А что бы подумали другие?

Кто еще мог знать о существовании рукописи романа? Инь уже давно оборвала все свои связи. А что касается ее коллег, то она должна была быть очень осмотрительной, чтобы кому-нибудь доверять подобное.

А что, если это был кто-нибудь со стороны Яна? Он начал писать книгу до начала культурной революции. Наверное, в начале шестидесятых. Хотя он не заговаривал об этом, возможно, кто-то из его родственников навестил Яна и застал его за написанием рукописи. Подобно Чжуану, который увидел рукопись в общежитии.

Возможно, к этому делу были причастны органы общественной безопасности. Они могли каким-то образом узнать о существовании рукописи и решили взять дело в свои руки. Это вполне могло быть, тем более что Инь начала контактировать с людьми из-за границы. Тогда было понятно, почему органы не давали информацию насчет обмена ее паспорта. Это могло быть также ответом на вопрос, почему они обыскали ее комнату раньше, чем там появился Юй. Но Юй и не развивал свои предположения в этом направлении. И то, что секретарь парткома Ли настаивает на том, что это не политическое дело, подтверждает его гипотезу.

Вскоре Чэнь понял, что почти съел и ростбиф, и булочки, но не ощутил их вкуса. Говядина, подогретая в микроволновке, положенная между двумя половинками булочки, как китайский сандвич, была все еще сочная и нежная.

Белое Облако нравилась ему не только потому, что баловала его кулинарными изысками, но и за то, что ее еда всегда сочетала в себе восточную и западную кухни.

Однако, прежде чем поделиться своими мыслями с Юем, Чэнь решил действовать самостоятельно.

Сначала он связался с товарищем Дином, офицером, отвечающим за прослушивание телефонных разговоров, находящихся под «внутренним контролем». Он мог бы сделать это раньше, но из-за секретаря Ли и органов общественной безопасности, действующих самостоятельно, он не хотел поднимать тревогу. Дин также был человеком его деловых связей, но Чэнь не злоупотреблял своими возможностями.

Дин оказался более отзывчивым, нежели ожидал Чэнь. Через сорок пять минут он перезвонил. В школе телефонные разговоры Инь некоторое время прослушивались. Судя по записям, ничего необычного в ее разговорах за последние месяцы не было, но это ничего не доказывает. Инь наверняка не делала бы важных звонков из кабинета, который она делила с коллегами. А телефонной будкой в переулке она почти не пользовалась. Она была либо слишком одинока, либо очень осторожна, так как почти не звонила, а если это случалось, то далеко от переулка. Чэнь тут же вцепился в последний факт. Платные звонки не контролировались.