Полина Дашкова - Никто не заплачет Страница 41

Сегодня утром, увидев у забора знакомый силуэт, Клятва сначала прямо-таки остолбенел. В голове шарахнуло: «Что делать?» Первая мысль была — рвануть в контору и быстро позвонить, куда следует. Но потом он представил себе, как нагрянут на родное кладбище архаровцы, оцепят со всех сторон. Еще не факт, что успеют взять. А он, Клятва, засветится неугасимо. Уйдет Сквозняк, и станет ему сразу известно, кто стукнул. Тогда, считай, Клятва сразу покойник. А если чудо случится, возьмут Сквозняка — свои замочат за такие дела. Ссученных не щадят. Нет, нельзя бежать-звонить. Это все равно что самого себя кончить.

Несколько секунд он стоял и думал, что ему, милицейскому информатору с пятилетним стажем, делать в такой вот очевидной ситуации. И решил он поступить хитро, как в шпионском кино. Окликнул Сквозняка, к себе пригласил, поговорил по-хорошему, вроде как и предупредил, что легавка про кладбище знает, и показал тем самым, мол, свой я, верить мне можно. Даже порасспросить попытался, мол, где обитаешься, и все такое. Но осторожненько, не в лоб. У такого, как Сквозняк, спросишь что-нибудь, не подумав, и сам не заметишь, как в деревянном бушлате окажешься. Мизинцем кончит, сучонок.

Но получилось все даже лучше, чем Клятва ожидал. Сквозняк вдруг ни с того ни с сего заинтересовался этими Курбатовыми, и мертвым, и живым. Клятва просто так про женщину с сухими глазами стал рассказывать, только для разговора, чтоб не молчать. Нехорошо со Сквозняком молчать, не по себе делается. А он вдруг оба-на, и запал на Курбатовых. Все расспросил, даже адрес и телефон. Жаль, не было. Дал бы, не задумываясь. Отличная получилась бы наводка, очень даже конкретная. Но и так ничего, тоже сойдет. Сразу ясно, не пустой у него интерес. Вот ведь бывают в жизни сюрпризы. Теперь на того Курбатова, который живой, можно ловить Сквозняка. А что? Вполне… Выходит, что он, Клятва, ни с какой стороны не подставился. Сквозняк от него ушел целехонек, но заглотнул наживку. И вот за такую сладкую наживку его не только извинят, что растерялся, не побежал звонить, но и премию выдадут. Заслужил он премию за свой хитрый ход, за ценную информацию. И самого себя, между прочим, как агента сохранил — для дальнейшего плодотворного сотрудничества.

Клятва с удовольствием отхлебнул кофейку и закурил сигаретку. Он так глубоко задумался, что не услышал тихого скрежета в замочной скважине. А через минуту лицо его исказилось моментальным нечеловеческим ужасом. Он не успел не то что крикнуть — даже вдохнуть. Горло его было перебито ребром железной ладони, одним ударом.

Глава 16

— Он убежал! Я не знаю, что делать, — плакала Соня, теребя в руках Мотин кожаный поводок, — там дворняжка какая-то, они с Мотей играли, я покачалась на качелях, совсем немножко. А потом смотрю, Моти нет. Я ходила, искала…

— Сонечка, успокойся, не плачь. — Вера достала носовой платок и вытерла ей слезы. — Такое уже бывало. Мотя находил себе подружку, убегал, но всегда возвращался. Он знает дорогу домой. К тому же у него на ошейнике есть бирка с нашим телефонным номером… Господи? У нас ведь теперь другой номер, вспомнила Вера, — я, конечно, забыла заказать новую бирку.

— Ну вот, — всхлипнула Соня. — Он заблудится, подберет его кто-нибудь и даже сообщить не сможет. А если он попадет под машину? Сейчас такое ужасное движение! Ой, Верочка, это я виновата… Нельзя было его спускать с поводка. Пойдем еще поищем вместе.

— Конечно, пойдем. Ты ни в чем не виновата. Мотя — охотник, ему надо обязательно бегать, если его не спустить с поводка, он может даже заболеть.

Вера заправила футболку в джинсы, надела мягкие замшевые туфли на босу ногу, взяла Соню за руку, и они отправились во двор.

Стояли теплые сумерки, на спортивной площадке подростки играли в футбол.

— Ребята, Мотю не видели? — спросила Вера, заглянув на площадку.

— Он туда побежал! — крикнул один из мальчиков и махнул рукой в сторону арки, выходившей на шумную улицу.

— Нет, он во-он туда побежал, — другой мальчик показал в противоположную сторону.

Вера и Соня обошли все соседние переулки, спрашивали прохожих, кричали по очереди и хором: «Мотя! Мотя!» Но собаки нигде не было. Кто-то говорил, будто пробегал только что рыжий ирландский сеттер и, кажется, свернул во-от в тот двор.

Уже совсем стемнело. Надо было возвращаться домой. Вера очень волновалась, во-первых, из-за того, что забыла поменять телефонный номер на собачьем ошейнике, и это действительно осложняло ситуацию. Во-вторых, в подъезде недавно поставили железную дверь с домофоном. Раньше Мотя прибегал, легко открывал дверь лапой, поднимался на свой этаж и гавкал у квартиры. А сейчас он не сумеет войти в подъезд.

— Ну давай еще немножко поищем! — Соня никак не хотела возвращаться домой без собаки.

— Хорошо, Сонюшка, — вздохнула Вера, — еще один раз обойдем двор, и все.

— А завтра я встану пораньше и опять пойду искать!

Они сделали круг, потом еще один, обошли несколько ближайших переулков.

— Ох, там ведь мама с ума сходит! — спохватилась Вера. — Все, домой, сию же минуту.

Они побежали в темноте сквозь опустевший двор, продолжая звать собаку, но уже совсем тихо.

Надежда Павловна распахнула дверь, едва они вышли из лифта.

— Я уже собиралась в милицию звонить! Час ночи! Так. Все понятно. Я думала, вы с Матвеем загуляли, а он, оказывается, убежал. Я ведь тебя предупреждала. Нельзя было заводить собаку, да еще охотничью. Это же кобель, он за течной сучкой на край света убежит, обо всем забудет.

— Да, — всхлипнула Соня, — а потом опомнится, увидит, что потерялся. Ему сразу станет страшно. Это я во всем виновата.

— Не надо, деточка, — смягчилась Надежда Павловна, — такое могло случиться и у меня, и у Веры. Ты, конечно, не прикрепила к ошейнику бирку с новым номером? — Оно грозно взглянула на дочь.

— Я забыла… — Вера сама была готова расплакаться. — Надо завтра утром позвонить по нашему старому номеру, предупредить… И еще, есть специальная служба поиска пропавших животных, надо узнать в справочной.

— Ладно, — вздохнула Надежда Павловна, — ложитесь спать, девочки. Это безобразие, что Соня у нас так поздно ложится. То на кухне всю ночь болтаете, теперь вот Мотю искали. Я там воду согрела, две большие кастрюли, чтобы вы помылись.

Вера поливала Соню из ковшика и все пыталась успокоить ее и себя.

— Он найдется, я чувствую. Мы объявления развесим, я распечатаю на принтере сразу штук тридцать, кто-нибудь найдет и позвонит.

— А Мотя пойдет с чужим человеком? Он ведь породистый, такие собаки дорого стоят. Вдруг его увел какой-нибудь бомж, чтобы продать на Птичьем рынке? — Соня сидела, съежившись в ванной, маленькая, худенькая, очень несчастная.

— Не думаю, — Вера закутала Соню в махровую простыню, — Матвей хоть и добродушный, но с чужим не пойдет.

— А как же тогда, если его хороший человек подберет, чтобы нам вернуть?

— Он отличает хороших от плохих, — грустно улыбнулась Вера. — С бомжом, который захочет его продать, Матвей не пойдет. От бомжа пахнет перегаром, а он этот запах терпеть не может.

Они на цыпочках вошли в комнату Надежды Павловны, Соня шмыгнула под одеяло и, прижимая к себе своего пупса, прошептала:

— Это я виновата. Все из-за меня. Никогда себе не прощу…

— Спи, маленькая, ты ни в чем не виновата, — Вера поцеловала ее в темную шелковистую макушку, — спи спокойно. Утро вечера мудренее.

Ни Вера, ни ее мама не были заядлыми собачницами. Когда Вере исполнилось восемь лет, она подобрала на улице крошечного щенка. Он был полумертвый от голода, с перебитой лапой. Мама разрешила оставить собаку в доме только на время выздоровления, а потом, сказала она, «мы пристроим его куда-нибудь. Нам еще собаки не хватало при моих полутора ставках! Кто будет с ним гулять? Это две как маленький ребенок!»

Щенок быстро шел на поправку. Через месяц он стал круглым, пушистым, лапа зажила, он только чуть прихрамывал. Вера назвала пса Кузей, в ветеринарной лечебнице ему сделали все положенные прививки, сказали, что собака здоровая, хорошая, дворняга с примесью эрдельтерьера. Когда он станет взрослым, все равно будет маленьким, чуть больше болонки.

Ни на какой Птичий рынок Кузю, разумеется, не отвезли. Надежда Павловна сама не заметила, как привязалась к собаке. Он рос умным, ласковым, все понимал, легко и быстро научился делать свои дела на дворе, а не дома, после двух-трех серьезных разговоров уразумел, что тапочки грызть нельзя, и в конце концов стал полноправным членом семьи. Он был приветлив со всеми, но никогда не ластился к чужим, не брал еду из чужих рук, не любил фамильярности.

В квартире напротив жила скандальная, сильно пьющая пара, муж и жена. Периодически они выносили свои разборки на лестничную площадку, вопили друг на друга, дрались, потом мирились, выпивали в честь примирения, и опять начиналось все сначала.