Антон Леонтьев - Святой нимб и терновый венец Страница 42

– Неправильно, – ответил с достоинством Микеле. – Я не сомневаюсь, что новым папой станет кардинал делла Кьянца. И он будет признателен нам за то, что мы оказали помощь его брату. И тогда мы снова станем бальзамировать пап!

Братья переглянулись, и Карло проворчал:

– Наверное, ты прав.

– Я знаю: журналисты нас погубят, а священник спасет, – ответил ласковым тоном Микеле.

– Так что же вам известно, синьоры? – спросил я, сгорая от любопытства. – Вы ведете речь о какой-то тайне, как будто она и мне тоже известна, но я не имею о ней ни малейшего понятия!

– Принеси, – распорядился Микеле, и Карло вышел из комнаты.

Несколько минут мы провели в молчании. Наконец вернулся младший Формицетти с черной кожаной папкой.

– Нас вызвали в Кастель Гандольфо в половине пятого, – сказал Микеле. – Мне позвонил профессор Пелегрино и сказал, что на папской вилле нас ожидает статс-секретарь...

– Этот Умберто Мальдини! – перебил Карло. – Только бы его не избрали папой!

– Не изберут, – успокоил брата Микеле. – Профессор добавил, что папа Адриан скончался. Я тотчас перезвонил Карло, и мы, прихватив наши инструменты, отправились в Кастель Гандольфо. Когда мы прибыли туда, то получили приказание тотчас приступить к консервации тела папы.

– В какой позе лежало тело? – спросил я.

– Руки сложены на груди. Такое впечатление, что он спал, – сказал Карло. – Но они меняли положение тела. Заметали следы!

– Да, да, заметали следы, – согласился с ним Микеле. – Вообще-то по итальянским законам к бальзамированию можно приступать не ранее, чем двадцать четыре часа спустя после смерти. Но Кастель Гандольфо – территория Ватикана, на которой итальянские законы не действуют. И все равно нас удивила такая спешка. Мы работали с телами двух предыдущих пап, но от нас никто не требовал бальзамировать их спустя всего час после кончины!

– Очень подозрительно! – поддакнул Карло.

Я в волнении спросил:

– Что вам сказал профессор Пелегрино? Как он объяснил причину смерти папы Адриана?

– Сказал, что сердце остановилось, – ответил Микеле. – Мы не спрашивали. Это неприлично. Тем более что речь шла о святом отце.

– Но мы же прибыли, чтобы бальзамировать! – заявил Карло. – Папа был в парчовом облачении, надетом поверх ночной рубашки. Нам пришлось его раздеть, чтобы не запачкать его наряд. Нас оставили с папой наедине.

– Вы осмотрели труп? – задал я бесцеремонный вопрос. – Не было ли на нем подозрительных повреждений или ран?

Братья опять переглянулись, и Микеле сказал:

– Как только мы вошли в папские покои, я сразу понял: что-то неладно. Они все были очень напуганы! При кончине предыдущих пап они были расстроены и взволнованы, но не напуганы. Статс-секретарь постоянно шептался о чем-то с профессором Пелегрино.

– Они его убили! – выпалил Карло. – И след от инъекции...

– След от инъекции? – спросил я живо.

Братья одновременно кивнули:

– Да, след от инъекции! Ему впрыснули сильнодействующее средство! Оно его и убило!

– Но почему вы решили, что след от инъекции свидетельствует об убийстве? – спросил я. – Ведь медики, насколько я в курсе, пытались реанимировать папу Адриана, так что могли сделать ему инъекцию...

– В паховую область? – спросил Микеле. – Более чем странно!

Сведения, полученные от братьев Формицетти, были подлинной сенсацией.

– Но это еще не все, – сказал Карло. – Мы с Микеле решили, что должны обезопасить себя, чтобы нас потом не обвинили в ужасных вещах.

– А так и получилось, – заявил Микеле. – Ватикан не помнит благородных поступков!

– Вот мы и взяли образец крови святого отца, – продолжил рассказ Карло. – Совсем немного, чтобы никто не заметил. И когда вернулись в Рим, подвергли ее экспертизе.

– На предмет наличия медикаментов, – добавил Микеле. – Мы видели очень много покойников, и папа Адриан не походил на человека, умершего от сердечного приступа. Мы подозревали, что ему помогли умереть. А теперь мы это точно знаем!

Подскочив со стула, я воскликнул:

– Синьоры, так к каким результатам вы пришли?

– Покажи падре, – велел Микеле, и Карло положил на стол принесенную папку.

Я раскрыл ее и обнаружил всего один-единственный лист. В полном молчании я несколько раз прочел вывод токсикологической экспертизы.

– Строфантин! – прошептал я. В ушах у меня шумело, а перед глазами плыли черные и красные пятна. Подтвердилось еще одно правило города пап: яд – лучшее средство для разрешения неразрешимых проблем!

– Вот именно! – заговорили в унисон братья-бальзаминаторы. – Сердечный гликозид! Причем в такой дикой дозировке, что нет сомнений: папа Адриан скончался именно от него! Он был отравлен!

– У вас остался образец крови понтифика? – спросил я.

Братья переглянулись.

– Нет, мы его уничтожили. Опасно обладать такой уликой, за подобное могут и убить, – заявил Микеле. А Карло добавил:

– Так же, как они сделали это с папой Адрианом. Мы дважды были у него на генеральной аудиенции. Он был чрезвычайно набожным человеком, практически святым.

– А они его отравили, – сказал печально Микеле.

– Кто – «они»? – спросил я. – У вас имеются подозрения?

– Они – кто-то из его окружения, – ответил Микеле. – Поступили с Адрианом точно так же, как и с Иоанном Павлом Первым. Избавились от проблем при помощи яда. А потом расправились с его секретарем. И будут убивать до тех пор, пока не получат то, к чему стремятся.

– Деньги, – вставил Карло. Микеле качнул головой и сказал:

– Власть!

– Деньги и власть, – повторили оба брата хором.

– Вы позволите мне взять с собой результаты проведенного вами анализа? – спросил я.

Карло и Микеле обменялись взглядами, и старший брат сказал:

– Это очень опасно, падре.

– Смертельно опасно, падре, – добавил Карло. – Они привыкли убивать.

Закрывая папку, я ответил:

– Не сомневаюсь, что тот, кто лишил папу Адриана жизни, готов к новым преступлениям. Но моя задача – найти негодяя. И я непременно это сделаю.

– Скандала не будет, – заявил Микеле. – Он не нужен Ватикану.

– И новому папе, которым станет ваш брат, тоже, – заявил Карло.

– Синьоры, – вставая, произнес я. – Вы можете положиться на меня: никто не узнает о том, что вам известно. Отчет я возьму с собой. А Ватикан – ваш вечный должник. Не могу ничего обещать, но... если уж так приключится, что мой брат станет понтификом, то он снимет с вас все обвинения, и вы получите возможность... гм... после его кончины бальзамировать его тело!

Братья Формицетти проводили меня до порога.

На Рим спускались сумерки. Вместо того чтобы поймать такси, я решил прогуляться вдоль берега Тибра. Под мышкой я зажал папку с листком бумаги, доказывавшим, что папа Адриан был убит.

Антонио может гордиться мной. Я выполнил его поручение. Обладая таким козырем, как свидетельства братьев Формицетти, он живо сумеет убедить кардиналов в том, что единственно возможный кандидат в папы – он сам. Намекнет, что результаты анализа могут попасть в прессу. Пригрозит, что привлечет к расследованию смерти Адриана полицию. И примет предложенную ему папскую тиару как знак вечной благодарности за то, что умеет держать язык за зубами.

Антонио не хочет копать глубже, этим и объясняется его странное поведение во время последнего разговора. Убийца ему не нужен, ведь это потребует радикальных мер. Моему брату нужны две трети голосов на предстоящем конклаве. И я их ему обеспечил.

В Латиноамериканский колледж я вернулся, когда бархатная ночь спустилась на Рим. Я думал, что братья, отслужившие мессу, уже отошли ко сну, но колледж гудел, как встревоженный улей, – одного из молодых священников обнаружили мертвым в своей комнате. Он отдал Богу душу во сне. Сие известие неприятно поразило меня, и я вспомнил, что в Ватикане действует таинственный убийца, жертвой которого уже стало как минимум два человека, а если вспомнить исчезнувшую сестру Марселину, то, может быть, и три (я уже грешным делом подумывал о том, что монахиня убита).

Ректор был озабочен случившимся, однако исходил из того, что у падре, прилегшего с книгой, внезапно отказало сердце. Я напросился осмотреть комнату покойного и, как выяснилось, не зря: на комоде я увидел пузырек с таблетками, что пару дней назад выудил из своего багажа. Этот пузырек, неизвестно как оказавшийся в моем чемодане, я, к величайшему сожалению, не выбросил, а оставил в комнате, совершенно забыв о нем за всеми своими хлопотами.

Пока ректор велеречиво и весьма нудно вещал о том, что милость Господа не знает границ, я, выбрав подходящий момент, схватил пузырек и спрятал его в рукаве сутаны. Моя оплошность и невнимательность привели к тому, что погиб безвинный человек! Я попытался восстановить картину произошедшего: мучимый головной болью (это подтвердили прочие обитатели колледжа), молодой прелат зашел в мою комнату в надежде обнаружить там меня и получить какое-либо лекарство. Я в то время отсутствовал – был на встрече с братьями Формицетти. Несчастный священник взял пузырек, сиротливо стоявший на письменном столе, и, вернувшись к себе в комнату, принял таблетку, никак не предполагая, что это не лекарство, а смертоносный яд.