Виктор Мясников - Изумруд - камень смерти Страница 42

Тот, кто находился снаружи, не удостоился счастья лицезреть грозную красоту взрыва в замкнутом пространстве. Даже звук сдетонировавших шашек оказался приглушен толщей горной массы. Но гора под ногами дрогнула вполне ощутимо. Над ямой у входа в штольню поднялся столб рваного дыма и пыли, а потом на глазах у всех земля стала проваливаться. Вначале вверх по склону стремительно побежали трещины. Звук был такой, словно резко рвали старую тряпку: это с треском рвались корни. Земля со скрежетом проседала, сосны, встряхнувшись, вдруг кренились и замирали, качая ветками. Энергия подземного взрыва в виде ударной волны и огненного вихря, катившихся по каменному коридору, смела шахтные стойки и разметала крепи, поддерживавшие кровлю. Свод штольни рухнул. Вслед за бегущей ударной волной рушились каменные глыбы - по порядку: от входа и до круглого зала. Снаружи казалось: невидимый великан провел гигантским пальцем по склону горы снизу вверх прямую линию, как по ватному одеялу, продавив чудовищный след - ровную покатую ложбину, в которой вкривь и вкось колыхались, раскачивались сосны, в то время как весь лес вокруг стоял недвижим.

Некоторое время все стояли молча, потрясенные и подавленные произошедшим катаклизмом. Первым очнулся браконьерский вожак Саша Двужильный. Хмуро передернул затвор винтовки, спрятав в карман выпавший патрон, спустил курок и поставил оружие на предохранитель. Неторопливо надел рюкзак, обстоятельно подтянув лямки, и повесил винтовку на плечо стволом вниз. Оба его партнера тут же сделали то же самое, синхронно щелкнув затворами. По-прежнему не сказав ни слова, они цепочкой стали спускаться к плотине. Последний охотник остановился на секунду и бросил к ногам Ченшина помповый "Ремингтон", ясно давая понять, что в эти игры они больше не играют.

- Эй! - растерянно завопил бывший следователь. - Я вам заплатил до конца месяца! - И сменил тон на просящий. - Вернитесь, мужики! Вы чего?

Они, даже не оглянувшись, молча продолжали свой путь, пока не растворились в зарослях. Четверо хитников, совершенно убитые разыгравшейся у них на глазах трагедией, вытирали лица, влажные от пота, а, может, и от неожиданно выступивших слёз. Шубинские рэкетиры выглядели не лучше, до них наконец дошло, что двое подельников уже в могиле. Один Бык, тупо жевавший резинку, кажется, ничуть не был тронут тем, что натворил. То ли был абсолютным кретином, то ли законченным подонком. Только сейчас Ченшин понял, почему того прозвали Киборгом - бездушный, человекоподобный агрегат. Впрочем, сам он, насмотревшийся за годы работы в прокуратуре на всякие ужасы, запротоколировавший горы трупов - резаных, обугленных, расчлененных, разложившихся и прочих других, - привык ко всему. Чувства его притупились, если не атрофировались, и он испытывал сейчас только досаду от всего случившегося, больше всего злясь на тупого Володю, который довел ситуацию до столь гнусной развязки. Меньше всего ему сейчас хотелось самому попасть под следствие. И он прекрасно понимал, что охотнички бросили его по этой же причине. Ченшин подошел к хитникам.

- Кто-нибудь из вас был там? - махнул рукой в сторону образовавшегося кулуара. - Могли они уцелеть?

- Откуда нам знать? - зло откликнулся самый старший, уже лысеющий мужик. - Мы тут впервые. Похоже, всю выработку накрыло, до конца. Повернулся к своей бригаде. - Где инструмент? Пойдем посмотрим, что можно сделать. Если горизонтальная проходка, то в конце толща метров в пятнадцать, вон склон какой крутой.

Но все попытки пробиться в штольню оказались тщетны. Старательские каёлки, пара тонких клиньев и молоток не годились для серьёзных горно-спасательных работ. Если верхние, выветренные породы, разрушившиеся под действием воды, мороза и времени, брались легко, то уже на глубине полуметра или чуть больше каёлка начинала со звоном отскакивать от массивных глыб. С одним из тагильских приключилась истерика.

- Что я тёте Флюзе скажу? Где ейный Фаридка? Суки! Падлы! - он катался по земле, рыдая и колотя кулаками по просевшему дёрну. - Фарид! Кричи, гад, где ты там!

* * *

Голова звенела и раскалывалась от боли, как с тяжкого похмелья после банки гидролизного спирта. Если бы хоть чуть полегчало, на первый план вышла бы боль в спине или в ногах. Вообще все тело пронизывала боль. Во рту было горько, а желудок сжимали резкие спазмы. Но очнулся Вовец не от этого, а от удушья. Дышать было нечем, вместо воздуха плавал едкий дым. Он открыл глаза и увидел красные огоньки на черном фоне. Сел на холодный каменный пол, зажал руками рот и нос, зажмурил снова глаза, так их щипало дымом, и вспомнил огненный вал, катившийся по штольне. Содрогнулся, заново пережив весь ужас взрыва, и понял, что огоньки - это тлеющие деревяшки. Надо выползать из шахты наружу. Ничего не поделаешь, выкурили, как барсука из норы. Лучше сдаться Ченшину и посмотреть, как будет дальше развиваться ситуация, чем задыхаться под землей.

Вокруг валялись клочья соломы, размётанные взрывной волной, но фонарь Вовец почти сразу нащупал. Его отбросило к стене и оборвало контактный провод. Вообще-то худо-бедно дышать можно, дым тянулся под купол, а не скапливался внизу, да и сырое, гниловатое дерево едва шаяло. Каждое резкое движение отзывалось взрывом боли в мозгу и сильным головокружением, поэтому Вовец старался двигаться неторопливо и плавно. Содрал зубами виниловую изоляцию с медной жилы, наощупь прикрутил к выводу батареи. Вспыхнул яркий луч света. Вовец растянул грязную резинку и нацепил фонарь на лоб, повесил на лямке через плечо блок батареек. Медленно ворочая головой, осмотрелся. Старый навес раскидало по досочке не хуже, чем гнилую солому. По всему полу валялись пироксилиновые шашки. И Вовец содрогнулся ещё раз, возблагодарив горных духов, что взрывчатка чудом не сдетонировала. Впрочем, ударная волна, вырвавшаяся из узкого коридора в обширный зал, просто разбежалась во все стороны и резко ослабла. Её давления уже не хватило, чтобы вызвать ещё один взрыв.

Кашляя от горького дыма, Вовец побрел по залу, с трудом переступая через разбросанные доски и инструмент. Тлеющие деревяшки он просто затоптал, раздавил ногой и растер все красные огни до последнего уголька. При входе в штольню валялись большушие камни, а слева под стеной лежало недвижное тело. Вовец не стал его трогать, а сразу направился в коридор. Через два шага путь преградили огромные глыбы плотного пегматита, рухнувшие сверху. Вовец легонько побарабанил пальцами по завалу, на более сильные удары не стоило тратить силы. Тридцать погонных метров расчистки, необходимость ставить крепь через каждые сорок сантиметров, чтобы кровля снова не провалилась, миллион ударов кувалдой, чтобы расколоть глыбы на подъёмные куски... На это понадобятся недели и десять кубометров пиломатериалов.

Вовец старался не думать о своем безвыходном положении. Это было тем более легко, что резкая головная боль и ломота во всем теле не позволяли думать вообще, только мучиться и стонать. И Вовец стонал, от этого становилось чуть легче, да и некого было стесняться. Сейчас бы он мог даже поплакать без всякого ущерба для чувства собственного достоинства и мужской гордости.

Огромное подъёмное колесо опрокинулось и косо застряло в шахтном колодце. Его насквозь, как вязальная спица клубок шерсти, пронзила обугленная деревянная стойка. Вовец, пьяно качаясь на подламывающихся ногах, подошел ближе и ухватился за обод, почти повис, отдыхая. Повел головой, светя налобником. Луч желтого света выхватил мёртвое перекошенное лицо. Остекленевшие, широко раскрытые глаза отрешенно смотрели прямо на свет из темных провалившихся глазниц. Ленточка серого пластыря перекрутилась и прилипла ко лбу, открыв развороченную переносицу. Рот раскрыт, мелкие желтые зубы оскалены. Сейчас покойник ещё больше стал похож на кота, только дохлого. Ударной волной парня буквально вбило между толстыми спицами деревянного колеса, а выброшенное взрывом двухметровое бревно размозжило ему левый бок, разворотило, прошло насквозь и остановилось. Был он по пояс голым, курточку спортивного костюма, разодрав молнию, воздушная волна завернула на спину. Кровавые мясные лохмотья лежали на черном бревне, из них торчало плоское белое ребрышко, точнее, обломок его. Вовца от этакого натюрморта ещё больше затошнило.

Он отвел луч налобника, постоял, мыча и постанывая, ожидая пока закончится рвотный позыв. В какой-то миг ему показалось, что он стонет не один, кто-то ему подвывает. Вначале подумал, что это шуточки головной боли и звона в ушах, но тут раздался такой крик, что Вовец даже испугался. Ну, не так чтобы по-настоящему, а не по себе сделалось. Еще бы: глубоко в горе, вход завален, дышать нечем, темнотища, трупы изувеченные, да ещё и орет кто-то диким голосом, а эхо подхватывает. Из-за этого эха и звона в ушах он не мог определить направления. Потом понял, что тот, который к колесу пришпилен, помалкивает, значит, надо посмотреть другого, возле штольни. Вовцу, когда он на него в первый раз мельком глянул, показалось, что парень изжарился, как поросенок в духовке, но сейчас он оказался живым, только чуть подпеченным. Очнулся и заорал, ожоги - штука очень болезненная, никому бы не посоветовал такого испытания.