Анатолий Степанов - День гнева Страница 44

- Донесу, - пообещал Кузьминский.

- В Дом кино?

- А куда же еще?

Кузьминский подогнал "семерку" к автобусу, и, держа слово, на руках перенес уже полностью и в соответствии с временем года одетую Алусю в свой автомобиль, который, гудками приветствуя энтузиастов кинематографического дела, выбрался, нарушая все возможные правила, по пешеходной дорожке наверх. Менты из оцепления, считая его своим, не то чтобы оштрафовали помахали ручонками на прощанье. Кузьминский вырулил на Минское, и семерка покатила к Смоленской. Разрумянившаяся от водки Алуся со значением и страстно пела старинный романс "Капризная, упрямая..." Дослушав темпераментное пение до конца и никак не соединив себя с героем романса, Кузьминский спросил:

- Как дела?

- Замечательно, - сказала Алуся, просунула левую руку под его правый локоть, виском привалилась к его плечу, закрыла глаза и повторила:

- Замечательно.

- Разобьемся к едрене фене! - предупредил он.

- Нет, - не согласилась она. - Я не могу разбиться. Я фарт ухватила.

- Может, не следует говорить "чоп"?

- Ты знаешь, сколько мне предложений поступило сниматься? Восемнадцать! Никаких собеседований, никаких проб, сразу сниматься!

- Стая обезьян! Вандердоги! - ужаснулся Кузьминский.

- О ком это ты?

- О киношниках моих родимых! О ком же еще. Начал тебя Аркадий снимать. И сразу слух пошел: новое дарование. Тут уж только не опоздать, не пропустить, не дать себя опередить. Мне, мне новое дарование! А сколько раз тебя до этого вызывали на смотрины и тут же от тебя отказывались?

- Не сосчитать, - призналась Алуся и приподняла голову для того, чтобы поцеловать Виктора в плечо. - Я тебе благодарна не знаю как, Витя.

- За что же, королева моя?

- За то, что ты рекомендовал меня на эту роль и настоял на своем.

По делу она должна бы быть благодарной отставному полковнику милиции. Кузьминский ощерился в улыбке и сделал, выезжая на Садовое, левый поворот. До Дома кино рукой было подать.

В ресторане гужевались, обедая, нувориши - скоробогатеи. Но дорогому постоянному посетителю и известному сценаристу столик спроворили без лишних слов. Официантка Танечка мгновенно принесла заказ и, в ожидании первого подноса, Кузьминский заговорил о главном. Ради чего и пригласил ее на обед.

- Меня наш главный старичок подослал, - напомнил он. - Кое о чем спросить тебя надо.

- Ну, мужики, ну, засранцы! - яростно восхитилась она, показав, что хорошая актриса, и резко поменяла ритм и интонацию: - Давай спрашивай.

- Ты не замечала слежки за собой?

- Да вроде нет. Ты же знаешь, одно время ходил за мной охранник от Ваньки, а теперь, по-моему, никто не ходит.

- От Ваньки ли? - усомнился Кузьминский. - Ну ладно. А телефонные звонки были?

- Были.

- От кого?

- От поклонников, балда!

- А не от поклонников?

- Были.

- От кого? - занудливо доставал Кузьминский.

- От сожителей! - заорала она на весь ресторан. - От тебя, к примеру.

- А если не к примеру?

- Ты мне выпить дашь?

- Несут, - обрадовал ее Кузьминский, увидев официантку с подносом. Танечка мигом расставила на столе графинчик, бутылки с водой и легкую предобеденную закуску. Ухватив маленький графинчик, как гренадер Петра Первого гранату, Виктор тотчас налил Алусе.

- Сам не пьешь, а меня спаиваешь, - сварливо отметила она. Будто только что не требовала выпить.

- Не хочешь, не пей, - резонно отметил он. В связи с чем она сей момент и выпила. Выпила и запихнула в рот печеночное канапе целиком. Потом намотала на вилку податливый кусок семги и его тоже отправила в рот. Кузьминский ждал окончания процесса предварительного насыщения. Прожевав, наконец, Алуся потребовала:

- Наливай по второй.

- По второй не получается. Знаешь сколько рюмок в том стакане? возразил он, наливая. Она потянулась к налитой рюмке, но он закрыл ее ладонью и мягко сказал:

- Алусенька, миленькая, ответь мне на последний вопрос, и я от тебя отстану. Пить будешь, гулять будешь, а смерть придет - помирать будешь. Ты меня слышишь, цыпленочек? Ты меня поняла, ласточка?

- Я тебя слышу и поняла, - важно сказала она. - Вопрос задавай.

- Меня очень интересуют люди, с которыми контактировал твой Иван.

- Не мой! - перебивая, возразила она.

- ...Люди, с которыми контактировал не твой Иван, когда вы были вместе. В ресторанах, на домашних междусобойных вечеринках, на загородных пикниках. О Горском, Краснове, поганце Федорове можешь не упоминать. Меня интересуют другие, мне неизвестные.

- Ну, кто? - Алуся сообразно с состоянием легкомысленно задумалась: Ну, Широв такой, старый хрен из ЦК. Он все боялся чего-то, все время говорил: "Только тихо, только тихо!" А сам тайно меня за жопу трогал. Подойдет?

- Подойдет. Давай о других.

- Помню Ванька меня с собой в город Красносоветск брал...

- Нет такого города, Алусик мой!

- Но, в общем, какой-то красный городок, километрах в ста от Москвы. Ванька туда в командировку ездил, а меня взял, чтобы не скучать. С нами еще один клиент был, потасканный плейбой. В этом Красносранске тамошний начальник Гена в резиденции для почетных гостей очень мило нас принимал.

- А имя-фамилию клиента, который с вами был, не помнишь?

- Звали-то Димой вроде, а по фамилии не представился.

- Ну, а чем занимается, кто такой в этом мире - разговор не шел?

- Вроде во Внешторге работает, потому что о купле-продаже говорил.

48

Алик долго-долго смотрел на утихавший живой огонь. Знамя пламени сначала было разорвано на флажки, а потом превратилось в маленькие вымпелы, которые неожиданно возникали на пепельно-бордовых останках поленьев. Каминный костер умирал. Спиридонов перевел взгляд на собеседника и негромко, по-доброму спросил:

- Зачем вы нам тогда врали, Гена?

Геннадий Пантелеев особой кочергой измельчил угли в камине, повесил кочергу на специальный кованый столб, где уже висели лопатка и щипцы, вздохнул, откинулся в кресле и возразил:

- Мы не врали, Алик. Мы умолчали.

- Почему? - почти надрывно потребовал ответа Спиридонов.

- Почему? - Пантелеев задумался и ответил: - Я сам не уверен, что знаю почему. Ну, наверное, в данном конкретном случае нам показалось, что, расскажи мы всю правду о Курдюмовских визитах, это будет выглядеть в какой-то степени предательством. Мы не соврали. Мишка даже подробно вам рассказал о том, как уходит отсюда неучтенная международной квотой часть изделий. Вы же сделали соответствующие выводы из его рассказа?

- Сделали, - подтвердил Спиридонов. Перед ним вместо огня была куча золы.

- Будто и не врали мы, да? - продолжал размышлять вслух Пантелеев. И не предавали. А в общем и целом получается, что замешаны в чем-то грязном и вонючем. Знаешь, за последние два-три года появились неизвестно откуда новые люди, много новых людей. Откуда они, Алик?

- Откуда и мы с тобой. Только к "новым" добавь еще и молодые...

- Вероятно, ты прав. Но, новые они или молодые, они чужие. А те, с кем мы сталкивались, рядом жили, общались, кому подчинялись, кем командовали, кого любили, кого презирали последние тридцать с лишним лет свои. Чиновники, художники, писатели, гебисты, партийные функционеры, подпольные воротилы - все сжились, переплелись друг с другом так, что не поймешь, где друг, а где враг. Возьмешь топор, решишь - отрублю от себя года, тяпнешь и, оказывается, сам себе два пальца отрубил.

- Курдюмов - вор, а те, кто ему помогали и помогает, грязные убийцы. Здесь, Гена, топором по своим пальцам не попадешь.

Пантелеев не успел ответить: в полутемной гостиной неожиданно и бесшумно, как граф Монте Кристо, объявился Михаил Прутников.

- Без меня выпиваете? - вопросом обличил Михаил.

- Алик за рулем, мне не охота... Мы сегодня не пьем, Миша.

- А я пью! - решил Михаил и направился к бару. Вернулся с нужной бутылкой и тремя, на всякий случай, рюмками, поставил их на журнальный столик, столик приспособил поближе к камину, к камину же подтянул третье кресло для себя, из шести поленьев сложил в камине новый колодец, кинул в него подожженную бересту и сел, слава богу, в свое кресло, ожидая, когда из искры возгорится пламя: - Есть такой романс: "Ты сидишь у камина и смотришь с тоской, как печально огонь догорает". Он не для меня, мальчики. Так будете вы пить или нет?

- Нет, - решил Пантелеев.

- На нет и суда нет, - Прутников налил себе полную рюмку и, разглядывая ее на разгоревшийся каминный свет, спросил у Спиридонова: Для начала разоблачать меня будете или мне самому разоблачиться?

- У нас самообслуживание, - сказал Пантелеев.

- Ну, раз так... - Прутников махом выпил, втянул в себя воздух, поставил рюмку на столик и приступил к сеансу саморазоблачения: - Без экивоков сообщаю вам, мсье Спиридонов, что я - приспособленец и соглашатель. Но, как истинный приспособленец и талантливый соглашатель, я очень чувствую особенности той или иной ситуации. Тогда, пришел на свиданку с вами, я сразу просек, что Гена крутит, не хочет говорить все и вмиг пустил разговор на сугубую технологию, процесс без личностей. Я ощущал Генино состояние, да и сам находился в таком же: какие-никакие, а все - свои и продавать их негоже, некрасиво как-то...