Александра Маринина - Последний рассвет Страница 45

Следователь кинул на Сотникова быстрый острый взгляд, но не ответил, а вместо этого задал следующий вопрос:

– А вот это что такое? Посмотрите еще одну фотографию, Алексей Юрьевич. Это было в портмоне убитого. Лежало в пластиковом файле, свернутом в несколько раз.

На этом снимке Сотников увидел белый прямоугольник из плотной бумаги размером 85 на 109 миллиметров с выдавленными линиями: три параллельные, четыре поперечные, четыре по диагонали.

– Это «лодочка» для просмотра цвета алмазного сырья и бриллианта, – вздохнул он. – Ювелиры постоянно пользуются ими.

– А почему Курмышов хранил ее в файле?

– Чтобы не пачкалась. Так все делают. «Лодочка» должна оставаться абсолютно белой, тогда на ее фоне легче определяется цвет камня.

– А почему это называется «лодочкой»?

– Если сложить по выдавленным линиям, получается нечто, напоминающее по форме лодку. В нее и кладется камень. Линии выдавливаются специальной машиной, вообще заготовки для лодочек мы покупаем пачками, они на любой фирме есть.

– Значит, ничего необычного? – угрюмо спросил Разумов. – А то, что рабочий пакет проткнут крестом, что-нибудь означает?

– Вот этого я не знаю, – развел руками Сотников. – В ювелирном деле такой символики нет. Может быть, убийца хотел этим что-то сказать?

– Да это понятно! – с досадой воскликнул следователь. – Понятно, что убийца что-то имел в виду. Но вот что? Может быть, у Курмышова были какие-нибудь конфликты из-за бриллиантов?

– Нет, – твердо ответил Алексей Юрьевич. – Леонид работал абсолютно чисто, с черным рынком никогда не связывался, никакого левого товара через его фирму не проходило. А больше конфликтам взяться неоткуда.

– Ну, этого вы, положим, гарантировать не можете, – недобро усмехнулся Разумов. – Чужая душа, знаете ли, потемки, равно как и чужой бизнес. А враги у Курмышова были?

– Как у всех, – рассеянно ответил ювелир. – Мы все идем по этой жизни, преследуя собственные цели и совершая разные поступки во имя этих целей, не замечая, что они кого-то обижают или задевают… Простите, – спохватился он и потер пальцами виски. – Наверное, у Лёни были враги, хотя в основном люди его любили. Видите ли, Леонид Константинович был, во-первых, весьма успешным ювелиром, особенно пока сам выполнял эксклюзивные заказы, он вращался в артистической среде, был знаком со многими звездами, которые его боготворили и дышать на него боялись, на руках носили. Он очень много зарабатывал и сейчас человек крайне небедный. Это могло вызвать у кого-то раздражение и зависть. А во-вторых, он холост, то есть разведен, и очень любит женский пол. При этом постоянством не отличается. Среди его избранниц не только юные свободные девушки, но и дамы самого разного возраста, у которых есть мужья. Так что сами понимаете…

– Имена любовниц Курмышова можете назвать?

– Я знаю только женщину, с которой Леонид уже много лет. С его случайными пассиями я не знаком, – сухо ответил Сотников.

Нет смысла молчать про Карину, о ней знает каждый работник Лёнькиной фирмы, все равно кто-нибудь скажет.

– Ее имя?

– Карина Ильинична Горбатовская. Ее отец, Илья Ефимович Горбатовский, тоже ювелир, наш с Курмышовым друг.

Кому же Лёнечка дорогу перешел?

А может, все-таки Олег Цырков? Он ведь тоже на Лёньку зуб имеет, хоть и молчит.

– Когда вы видели Курмышова в последний раз?.. При каких обстоятельствах?.. В каком он был настроении?.. О чем говорил?.. Что рассказывал о планах на ближайшие дни?.. Не говорил ли, куда собирался в четверг или пятницу?.. А в субботу?.. А в воскресенье?..

Вопросы, вопросы, вопросы…

Сотников добросовестно отвечал, не переставая мучительно размышлять: «Кто? Кто из двоих? Илья или Олег?»

– Здравствуйте, мы из уголовного розыска.

Старший технолог фирмы «Софико» Глинкин, немолодой нервный человек, геммолог с огромным опытом, был на грани истерики. Утром им сообщили, что Леонида Константиновича убили, начальник производства Араратян свалился с гипертоническим кризом, так что старший технолог в буквальном смысле слова превратился в старшего на фирме. И изделия на пробу вчера не отвезли, и те, которые уже прошли «пробирку», не получили, а по графику сегодня мастера должны были начать вставлять в них камни, ведь в инспекцию Пробирного надзора изделия сдают без камней, только металл. Теперь задержка выйдет, партия не будет готова в плановые сроки, придется объяснять покупателям-оптовикам, приезжающим из разных концов страны, что нужно подождать еще денек-другой… А у них ведь тоже планы, тоже графики…

И вот теперь еще люди из уголовного розыска. Ну просто хоть вешайся!

Глинкин бросил беглый взгляд на предъявленную оперативниками фотографию: рабочий пакет огранки.

– И что? – не особо заморачиваясь вежливостью, спросил старший технолог.

– Это почерк вашего шефа?

– Нет, это мой почерк, это я писал.

– Почему он лежал в кармане Курмышова?

Почему-почему… Потому что! Пришлось объяснять этим пацанам, что в четверг между ним, старшим технологом Глинкиным, и разметчиком вышло небольшое несогласие: разметчик предлагал свой вариант распила камня, против которого сам технолог возражал. Они попросили Курмышова вынести свое суждение. Леонид Константинович сказал, что подумает. Внимательно посмотрел камень, попросил на отдельном листке записать для него оба варианта распила, но обычного листа не оказалось под рукой, поэтому просто взяли чистый рабочий пакет, которые заранее заготовлены и лежат стопкой в коробке на общем столе, и на нем все записали.

– А в чем смысл несогласия?

Ой, да какая им разница, в чем смысл?! Как будто они что-то понимают в алмазах! Но ведь полиция, придется отвечать, просто так не отбрешешься.

– Видите ли, в камне есть дефект. Можно распилить его по линии дефекта, симметрично, и тогда получатся два маленьких бриллиантика, по ноль семнадцать карат, достаточно чистеньких, по экономике получается, что выход годного будет примерно семьдесят процентов. Они будут подешевле, но зато хорошо продадутся. А разметчик предложил распилить камень несимметрично, сделать один совсем маленьким, ноль пятнадцать карат, и чистеньким, а второй побольше, ноль двадцать карат, но его чистота уже будет не той, потому что в него попадет то включение, от которого мы избавлялись при моем варианте распила, но зато размер будет побольше, а это очень сильно влияет на цену. И сделать этот большой камень фантазийной огранки, он получится дороже, но будет плохо продаваться. Вот в этом мы и не сошлись. Я, знаете ли, человек старой школы и всегда был сторонником чистых камней, а разметчик у нас из молодых, для него деньги важнее, он быстро посчитал в уме и счел, что если один камень будет маленьким и чистым, а второй с включением, но большим, то стоимость будет в сумме больше, чем за два маленьких чистых.

Оперативники стали расспрашивать Глинкина о Курмышове, и старший технолог поведал, что владелец «Софико» по состоянию здоровья больше сам работать не может, только руководит и организовывает, но иногда придумывает изделие, заказывает рисунок, и по этому рисунку ему делают вещь. Вот последнее, что сделали лично для него, – очень красивое ожерелье: сапфиры, бриллианты, голубые топазы, раухтопазы, рубины и один центральный камень, тридцатикаратный рубин.

– Очень красивое изделие, очень, – говорил Глинкин, для убедительности потрясая крепко сжатыми кулаками. – Правильно называется ожерелье-нагрудник, работа невероятно сложная, кропотливая. Леонид Константинович его сам придумал и эскизы сделал, а все остальное делали здесь.

– Не знаете, для кого Курмышов делал это ожерелье? Чей это был заказ?

– Он не говорил, – покачал головой Глинкин. – А что, вы думаете, его из-за ожерелья… ну, того?..

– Да нет, – усмехнулся один из оперативников, тот, что постарше. – Вряд ли из-за него. Мы же обыск в квартире Курмышова провели, сейф вскрыли, и это колье там лежало, точь-в-точь такое, как вы описывали. Только какое-то оно уж очень большое и блескучее. Неужели сейчас такие носят?

– Так я же вам объясняю: это модель такая, она потому и называется ожерелье-нагрудник! Изделие должно закрывать грудь до линии декольте, – начал кипятиться Глинкин.

Вот ходят тут всякие, которые в ювелирном деле ничего не понимают!

– Были ли у вашего шефа враги? Может быть, конкуренты?

Господи, ну почему нельзя было прислать кого-нибудь поумнее, какого-нибудь другого полицейского, который хотя бы понимал, о чем спрашивает! Нервы Глинкина вибрировали на том пределе, за которым в опасной близости находился истерический припадок. С огромным трудом ему удалось совладать с собой и не завизжать. Нельзя ссориться с полицией, с полицией надо дружить, так, во всяком случае, учили его дед и отец, которые сами всю жизнь занимались огранкой камней и ювелирным делом. Надо улыбаться и быть приятным.