Розовая мечта - Людмила Григорьевна Бояджиева Страница 46

— Искушение блеснуть на экране очень велико. Даже в роли жалкого Пьеро-шизофреника с комплексом неполноценности.

— Скорее, с манией величия. Ведь ущербность и самовлюбленность — две стороны медали… Зачастую человек старательно выращивает в себе мнимые комплексы, чтобы иметь возможность всплакнуть над своей судьбой. А в случае чего не церемониться в средствах: ну что возьмешь с убогого?!

— Нелестная характеристика… Спасибо, что так долго возились со мной. Скучное дело — выслушивать откровения юродствующего болтуна.

— Лучше не продолжайте в этом духе… Я, действительно, благодарна вам за доверие и ещё за то, что не отомстили мне за первые сеансы, когда я вешала трубку. Ведь вы согласны появиться в телепередаче?

— Вам хорошо известно, что меня легко уговорить.

Мы договорились встретиться у проходной Останкино в два часа дня.

Никиту я узнала уже у подъезда. В куртке нараспашку и в вязаной шапке с огромным помпоном он махал руками, как зазывала на ярмарочном аттракционе. Густые хлопья мокрого снега напоминали рождественскую игрушку-бомбу из итальянского сериала.

— Славочка! Я вышел заранее, чтобы не пропустить. У нас небольшая накладка — оператора вызвали к главному. Я решил, что мы успеем сбегать в какашку и там за кофе все обговорить.

Я задумалась, расшифровывая услышанное название.

— Вы сомневаетесь, что ваш собеседник придет? — понял по-своему мою задумчивость Никита.

— Не совсем уверена. Он будет искать у проходной вас, поскольку хорошо знает по телеэкрану. А в этой шапке не каждый сумеет распознать…

— Да ну её к черту! — Никита сунул колпак с помпоном в карман. — Это подарок — от шотландских пастухов. А вас, как я понимаю, одевает лично Карден?

— Не следите за передачами своих коллег о моде. Это не в стиле Кардена, — я повернулась, демонстрируя классическую простоту тончайшей дубленки серебристого цвета, спускающейся почти до пят — то есть до толстых каблучков серых лаковых сапожек.

Длинные вещи ужасно неудобны в машине, но я постеснялась одевать один из моих шикарных меховых жакетов. Да и слишком уж прибедняться — до кожаной куртки или пальто — не хотелось. К тому же, дубленка с капюшоном, что в такую погоду как раз кстати.

— Выглядите классно. Больше подходите, правда, для передачи Шолохова или Троицкого, но будем считать, что и мне повезло — доктор-психолог с внешностью кинозвезды… Пойду, гляну у проходной, как его? Юлий Викторович? — Никита скрылся за стеклянной дверью, а я задрала голову возвышающаяся надо мной громада башни словно неслась куда-то навстречу снежному бурану.

— Знакомьтесь, Слава, это Юлий Вартанов. Его уже на проходной хотели арестовать. Он рвался ко мне в студию.

Мы застыли, с недоумением приглядываясь друг к другу.

— Я предлагаю, друзья, перекусить в Какашке. Хлебнем кофейку с пирожным. Собачья погода… — Почувствовав замешательство, Олег тараторил без умолку. — Видите ли, на той стороны проспекта жила-была во времена застоя общественная уборная. Ну, такая, типа сортир для М и Ж… Частная инициатива превратила это санитарно-гигиеническое учреждение в пункт общественного питания. И очень удачно. Пока у нас в Останкино с буфетами дело не наладилось, все сотрудники ТВ паслись в Какашке. Теперь уже ходим по привычке. Привязанность, ностальгические воспоминания и название, родившееся в народной фантазии, по душе пришлось.

Юлий оказался высоким блондином утонченно-скандинавского типа. Не викинг, а мечтательный северный принц. Он застенчиво сутулился, так, что длинные, влажные от снега пряди падали вдоль бледных худых щек. Без шапки и курточка кое-какая — джинса на «рыбьем меху». Но когда он вскидывал голову, поднимая глубокие, пристально глядящие синие глаза, первое, что приходило в голову, была мысль о неуместной в этом пространстве и времени утонченности. Такие лица теперь «не носят». Их можно увидеть на фотографиях прошлого века, запечатлевших представителей «вырождающейся аристократии». Я вообще не могла отделаться от впечатления, что говорила по телефону совсем с другим человеком. В этом молчаливом парне не было и тени развязности и гаерства, которыми он «блистал» в своих телефонных признаниях.

Никита тщетно пытался «раскрутить» нас на интересный диалог в кафе, затем в студии. Беседа не складывалась, особенно, под оком телекамеры. Видеть себя на экране монитора Юлию, со всей очевидностью, было неприятно. Он инстинктивно отворачивался в сторону, прятал лицо в ладонях, то есть вел себя как нежелающий попадать в объектив преступник.

Кроме нескольких официальных фраз, произнесенных мной по поводу психологического здоровья жителей Москвы и деятельности нашей службы, Никите удалось вытащить у пострадавшего короткую благодарность в адрес психологов, помогших ему преодолеть душевный кризис.

— Не слишком интересный вышел сюжет. — Виновато признался Юлий, спускаясь вместе со мной к выходу. — А нам ничего не заплатят за съемки?

— Похоже, ваше красноречие вдохновляет бритва или взведенный курок. Допинг опасности… Я на машине, вас подвезти? Платить за оказанную нам телевизионную любезность должны были бы мы.

Он проводил меня на стоянку и слегка ухмыльнулся, когда я открыла дверцу «Вольво».

— А вы неплохо зарабатываете на милосердии. Понятно, что гонорары от телекомпании вас явно не волнуют.

— Муж купил подержанную машину. Это далеко не последняя модель, — почему-то оправдывалась я, стоя у автомобиля.

Снег стал мелким и сухим, словно кто-то усердно сыпал с башни бертолетову соль. В фиолетовой мгле, пронизанной светом стерегущих стоянку фонарей, мой собеседник выглядел пришельцем из какого-то другого измерения. Я вспомнила его слова о голубых жилках на запястьях и только теперь поверила в то, что он не врал. Просто старался выглядеть циничней и сильнее, чем был на самом деле. И держался за свою наигранную браваду, как за спасательный круг.

— Я сказал там, в студии, чистую правду — вы помешали мне уйти из жизни… Думаю, это значительная победа профессионализма и милосердия.

— Хм! Это ведь, собственно, произошло по ошибке. Я помогла вам тем, что не восприняла всерьез вашу угрозу — все эти ванны, бритвы, пистолеты. Это не было умышленным ходом. Мне казалось, что вы недостаточно искренни… Мне к «Соколу». Может, все же куда-нибудь подвезти?

— Спасибо. Здесь рядом метро. У меня «единый»… А я принял ваше сочувствие за чистую монету. Почему-то решил, что вам и вправду не все равно, как я распоряжусь своей жизнью.

— Вы правильно решили. Я всегда принимаю близко к сердцу проблемы своих пациентов, — я села и завела мотор. — И мне далеко не безразлична ваша судьба, Юлий… Рада, что все кончилось благополучно.

Он поднял воротник и втянул голову в плечи. Вздрогнув от озноба, я на всю мощь включила печку и, кивнув на прощанье длинной фигуре, захлопнула дверцу.

…«Снежной россыпью жемчужной…» — всплыла в