Анна и Сергей Литвиновы - Я тебя никогда не забуду Страница 47

Итак, у Кирилла имелись связи и деньги. Присутствовали ум и ловкость, но они были недалекими. Их хватало, чтобы купить у форина «левис» за тридцать гринов, а потом впарить их за сто восемьдесят деревянных, получив тем самым «два конца», то есть девяносто рублей прибыли. Но без ложной скромности скажу, его личных мозгов вряд ли хватило бы, чтобы спланировать и организовать хотя бы одно из наших дел. Не говоря уж о том, что все операции следовало скоординировать во времени – чтобы ни одна из жертв не успела предупредить другую. И надо было многое продумать. Собрать информацию, подготовить аксессуары и инструмент, расставить манки и предусмотреть пути отхода.

К счастью, Кир доверял мне полностью. И никогда не брался со мной спорить. Он безоговорочно признал мое умственное превосходство – как шахматный третьеразрядник пасует перед Карповым или Каспаровым. А может, просто настолько любил, что заглядывал мне в рот.

…Легче всего оказалось разрабатывать предательницу Ритку. Потому что я точно знала, где она живет, ее слабые места. Болевых точек у нее было две. Она очень любила вещички, гордилась своей квартирой, уставленной хрусталем и аппаратурой. И обожала (даже преклонялась, боготворила) своего высокоученого Санечку.

Кирилл по моему заданию провел разведку. Он проследил Риткиного мужа от дома в Люберцах до университета. Выяснил его расписание.

Дальше на сцену являлась я. Расчет был на то, что Александр догадывался о Риткиных изменах. И задумывался над тем, чтобы отплатить ей тем же. К тому же вряд ли он смог бы устоять перед такой, как я. Был он неловкий, застенчивый, поэтому мало для кого из женщин привлекательный. Тем более для легкой и быстрой связи. Такие, как он, доценты, годятся только для того, чтобы везти семейный воз.

Мы с Киром разыграли целый спектакль. Кандидат наук ездил на «Жигулях». Однажды его машина, стоявшая возле университета, не завелась. Тут как тут случился Кирилл на своем «Москвиче»: «Шеф, помочь?» (Тогда еще в порядке вещей было, когда человек сам на дороге предлагает подмогу сломавшемуся или забуксовавшему и даже денег за это не берет.) А рядом с Кирой, на переднем сиденье, сижу я, вся такая красивая, веселая, коленки наружу…

Кирилл делает несколько пассов над раскрытым капотом, в районе трамблера и карбюратора, доцент смотрит, как баран на новые ворота, я незаметно, якобы выйдя прогуляться, легким движением руки вытаскиваю из выхлопной трубы тряпку. Чих-чих-чих, мотор завелся!

– Ох, не знаю, как вас благодарить! – мычит жертва, а сам на меня так и косится.

– Ну что вы, что вы!

Доцент неловко пытается сунуть Кириллу трешку.

– Прекратите! – хмурится тот.

И тут вступаю я, кокетливо:

– Ну, вы можете в знак благодарности угостить нас с братом, например, чашечкой кофе.

Клиент балдеет оттого, что красивый водитель «Москвича» – не муж, не любовник, а всего лишь брат, и немедленно соглашается.

Заранее разведан близлежащий ресторанчик и даже прикормлен швейцар.

Одним кофе дело не ограничивается. Заказано двести коньяку и рыбная нарезка. Пью практически одна лишь я – мужчины за рулем. Хохочу, касаюсь то плеча доцента, то его коленки.

Кирилл озабоченно смотрит на часы:

– Ох, мне пора бежать! Проводите сестренку?

Доцент расплывается, весь масленый:

– Конечно, конечно!

Он довозит меня на своей лайбе почти что до самой квартиры, которую мы снимаем с Кириллом, – но все-таки я прошу остановиться на достаточном отдалении. Тянется ко мне слюнявым ртом. Один поцелуй разрешается вместе с весьма красноречивыми намеками на будущее и обменом телефончиками (Александр, как и следовало ожидать, дает мне свой рабочий, я называю ему первые попавшиеся цифры).

Наконец пора: у доцента завтра библиотечный день, и я сама бесстыдно звоню ему из автомата и предлагаю встретиться. А там – по паре коктейлей в полутемном баре «Закарпатские узоры» на Пролетарке, такси до Люберец, заезд в винный за коньяком…

Все предусмотрено: такси тормозит у самого подъезда, и пока клиент расплачивается, я уже шмыгаю внутрь, шапка надвинута на глаза, никто из досужих жильцов – кто, возможно, пялится сейчас в окно, – сроду не опознает.

И дальше все как по писаному – даже странно, что я делаю это первый раз в жизни. Мне весело и азартно. Когда я как бы сдалась и мой милый, дрожа от нетерпения, расстилает постель (койка – обязательная часть программы, моя Риточка должна увидеть своего Сашеньку во всей красе). А я вливаю в его фужер истолченный, заранее разведенный димедрол:

– Давай, дорогой, еще по глоточку.

Мне пришлось самой почти раздеться и раздеть его. Слава богу, он вырубился раньше, чем дело дошло до того, к чему он так стремился.

Я снова одеваюсь и открываю дверь Киру…

Единственное, чего мы опасались: переборщить с дозой. Убивать невинного человека я не хотела. Недолить тоже нехорошо – пациент мог проснуться до явления Ритки и замести следы. Но у Кирилла были хорошие консультанты – точнее, консультантши, уже занимавшиеся подобного рода бомбежкой.

Эх, жалко: не видела я лица Ритки, когда она уставилась на поруганную квартиру, голого спящего мужа… Как в один момент в ее глазах оказалось опоганено все, чем она гордилась: самое ценное – украдено, ненаглядный – изменил…

Интересно, что я сама нисколько не чувствовала себя преступницей. Не больше, чем в тот момент, когда самый гуманный суд в мире впаял мне два года в колонии-поселении. Ощущала только радость, что все идет по плану. Испытывала, можно сказать, чувство глубокого удовлетворения.

…Поиск ценностей у Ритки и отход из ее квартиры мы проводили не как бог на душу положит, а продуманно. Я все ж таки не случайно два года к рассказам своих товарок, соседок по отряду, жадно прислушивалась. А они хоть и не воровки были, не разбойницы, не грабительницы – в основном по бытовым статьям срока мотали, – но круг общения имели соответствующий. Мужичкам их много чем было с сожительницами поделиться. И потому те в разбоях, кражах и ограблениях разбирались не хуже любого рецидивиста. Поэтому я заранее знала, где обычно устраивают зажиточные граждане тайники в квартирах: в постельном белье, унитазном бачке, вытяжке, банках с крупой… Впрочем, в случае с Риткой все оказалось еще проще, почти напоказ: деньги – в справочнике по математике, драгоценности – в салатнице…

Уходили мы с Кирой тоже по науке. Я тщательно протерла все поверхности, ручки и двери, к которым мы могли прикасаться. Вымыла от димедрола коньячные бокалы, но поставила их обратно на журнальный стол рядом со спящим, чтобы моя подруга разом оценила всю диспозицию. И даже схулиганила: подбросила (опять же предварительно вытерев отпечатки) под кровать свою старую помаду – ее же, Риткин, давний подарок. Я хотела, чтобы она разглядела привет от меня. Может, догадается, что случившееся было местью. Как там, в Библии, рассказывала нам Евгения Михайловна? Мне отмщение и аз воздам…

Потом я залепила пластилином глазки в дверях у соседей на лестничной площадке. Кирилл сходил за машиной (он оставлял ее у ближайшего дома) и подогнал свой кар прямо на площадку, под козырек подъезда.

Вскоре мы покинули квартиру – клиент мирно спал – и сбежали с шубой, видюшником и двухкассетником. В мановение ока погрузили все в багажник – и ходу. Нас никто не заметил.

И в тот же вечер – да здравствуют обширные связи моего любовника! – мы сдали и Риткину шубу, и видак, и двухкассетник, и золотишко барыге, который жил в отдельной квартире на Цветном бульваре. Задешево, конечно, по сравнению с рыночной ценой, но так у нас появились первые настоящие деньги, три тысячи рублей. Не то что жалкая кирилловская заначка, которую только на аванс за три квартиры и на хавчик с бензином хватило. Нам еще требовалось насобирать капусты для того, чтобы заплатить проводнику. А брал он много, и в долларах.

Однако Рита была не первым нашим делом. Сперва мы ударили по Полине, завсекцией меховых изделий. Моей начальнице и моей подставщице. Еще на «химии» я долго гадала: где у нее-то слабое место? Мужа у Полины не было – умер, как говорили, года за два до нашего знакомства. Детей – тоже. Любовник? Но завсекцией относилась к мужикам презрительно-потребительски. Спала с ними только для пользы дела или ради материальных благ.

Но вот однажды я вспомнила, с каким нескрываемым трепетом Полина всегда упоминала о своей даче: «Эх, завтра выходной, поеду я на дачку…» Или: «Ах ты господи, тащиться придется в эту Пицунду – что ж у меня на даче-то будет, все зарастет…» А летом и осенью она проживала там постоянно и ездила на работу в универмаг на электричке из своего подмосковного поселка.

Кроме того, я вспомнила фразу из прошлых времен. Это был единственный ее разговор с директором, который мне удалось подслушать. Тогда они говорили не как начальник с подчиненной, а как сообщники, думая, что их никто не видит, не слышит. А я – слышала. Полина тогда сказала: «Не волнуйтесь, Николай Егорович, все – у меня на даче». Я не поняла тогда – и потому забыла – и весь разговор, и его контекст. Но долгими ночами без сна на своей «химии», вспоминая все и заново анализируя, я пришла к выводу, может быть, ошибочному… И правда, все думала я: а что же такое «все» может быть у завсекцией на даче, за что директор может волноваться?